— Тринадцать минут четырнадцать секунд… — бешено крутя ворот, отсчитывал Отто.
— Иди сюда, здесь и так хорошо, — окликнула Эльза. — А то, чего доброго, действительно шкура слезет. Хватит уже нам на сегодня бедного Зигги…
Грибы Лама вычистил быстро. Крепкие боровики особой обработки и не требовали. Так, срезать самый корешок, обмахнуть с ножки песчинки, снять со шляпки иголочку да травинку… Наведавшись в дом-дупло, Лама вынес старинный объёмистый, финского образца котёл и повесил его на цепь над костерком.
— Как вы, штандартенфюрер, насчёт тушёного бобра? С грибами-то?
Отто успел решить, что сейчас ему предложат пойти добыть упомянутого бобра, да ещё и желчно прокомментируют, и хотел уже отовраться вегетарианством, но тотчас забыл всё, что собирался сказать, и застыл столбом, врастая в мягкую землю поляны. Он не видел, чтобы Лама подавал какой-нибудь знак, но сбоку наметилось движение и…
Нет, это не был одурманенный магией бобёр, обречённо шествующий прямо к котлу. Из папоротников возникло и неторопливо заструилось по траве существо почти столь же невероятное, как давешний ящер. Это была «всего лишь» здоровенная анаконда вполне бразильского толка. Метров восемь длиной. И толщиной с телеграфный столб. Она без спешки обогнула дуб, подползла к костру и замерла, преданно глядя на Ламу. Вот так и поверишь, что в родной Бразилии её родичей держат в качестве домашних питомцев, доверяя им охрану детей. В этот момент рептилия в самом деле напоминала пса, говорящего всем своим видом: «Здравствуй, хозяин! Чем тебе послужить?»
— А, это ты, дружок, — оглянулся Лама и бросил в котёл пучок зелёных стеблей, связанных ниткой. — Ну? Поделишься?
Отто мог бы поклясться — змея кивнула. После чего подобралась, вскинулась, разверзла ужасную пасть, по телу пробежала упругая волна, потом ещё и ещё… Эльза, заинтересовавшись, подошла ближе. Анаконда напрягалась и тужилась. Вот показался плоский хвост, задние перепончатые лапы, плотная крепкая спина… И выпал на траву тот самый бобёр. Несколько помятый в процессе охоты, но, что самое главное, абсолютно свежий. Без каких-либо следов воздействия желудочных соков.
— Спасибо, дружок. — Лама поднял бобра, погладил анаконду по голове и пояснил гостям: — На той неделе вот страуса приволок…
Когда запах от котла сделался невыносимо вкусным, Лама снял его с огня и повёл всех в обжитое дупло.
Внутри обнаружилась круглая комнатка, обставленная с северной обстоятельностью и очень ладно: стол на полозьях, вместо стульев — удобные выдолбленные чурбаки, но стенам полки с горшками, в сторонке большой ларь. Мохнатая шкура на стене, видимо, закрывала проход куда-то ещё.
Отто сел за стол, взял в руки деревянную ложку… И вдруг физически ощутил, как отодвинулся от него внешний мир. С его кругами, порталами, уровнями и проблемами. Зачем рваться куда-то, посягать на эфемерные высшие сферы, когда есть вот это?.. Дыхание потемневших стен, ароматный пар над чугунным котлом, а снаружи — шёлковая травка у родника и бледная ночь, плывущая над коронованными макушками елей…
— А хорошо здесь у вас, коллега, — нарушил ход его мыслей голос Эльзы. — Я бы только дополнила колорит оружием на стенах. Ну, например, каким-нибудь мечом. На худой конец — ножнами…
Она улыбалась, но в ледяных глазах стыл вопрос: куда волшебные ножны дел?
— Если вы, коллега, имеете в виду те магические ножны… увы, — развёл руками Лама, — у меня их уже нет. Экспроприировали.
Он выговорил это тихо и просто, глядя в глаза, и Эльза почему-то сразу поверила: Лама говорил правду. Она лишь спросила:
— Как это — экспроприировали? Кто? Большевики? — Это вроде бы подразумевалось словом, которое употребил Лама, но тибетец покачал головой, и Эльза предположила: — Мафия? Триада? Органы? Зелёные человечки?..
— Да нет, две какие-то древние старухи, по виду сущие кикиморы, — положил ложку на стол Лама. — Сдается мне, это были Хранители. Более того, я почти в этом уверен.
Сказал, и в голове тотчас отозвался голос: «Помни, ты ведь тоже каким-то боком человек». Голос этот, грозный, как набат, он слышал каждый день вот уже столько лет. Деться от него было некуда.
— Хранители? — Эльза переглянулась с Отто, нахмурилась, покачала головой. — Гм… Похоже, вы слишком много знаете, коллега, слишком много. Вам бы не тибетцем быть, а… — Она не закончила мысль, задумалась и посмотрела на Отто. — Думаю, вы правы. Конечно, Хранители! Кто ещё мог погнать нас в подобный марш-бросок по болотам! Держу пари, — она зло фыркнула, — что меча в раскопе уже и след простыл. Зря землю рыли… — Вспомнив обстоятельства марш-броска, Эльза неожиданно всхлипнула: — О, бедный Зигги, как я могла сердиться на тебя, мой малыш…
— Ненавижу Хранителей, — буркнул Отто, тяжело вздохнул и потянулся за добавкой. — Всё куда-то лезут, всё что-то высматривают, всё им что-то надо…
— Да и пусть их, — неожиданно пылко возразил Лама. — Да если бы не они…
Он не договорил. Снаружи задрожала земля, сотрясаемая чьими-то копытами, раздалось чудовищное хрюканье, и вода в родниковой яме расступилась с плеском, опять-таки вызывавшим мысль о катастрофе «Титаника». Только вместо криков тонущих слуха замерших арийцев достигали звуки блаженства.
— Хорошо ещё, вода проточная, — с кротостью принимая что-то, что отменить он, видимо, был не в силах, вздохнул Лама. — А ещё говорят: грязный, как свинья. Под присягой подтвердить могу: клевета…
— Свинья? Значит, завтра у нас будет швайн-фест?[79] — по-охотничьи воодушевился Отто. Дикий кабан — это вам не бобёр из желудка анаконды. Отважный ариец резво сунулся в дверь, но тотчас, причём ещё стремительней, шарахнулся обратно. — О, майн готт, не нужен нам такой швайнфест…
С поверхности воды на него смотрели добрые глаза, опушённые рыжими девичьими ресницами. Глаза показались Отто голубыми. Зато морда, на которой они располагались, была откровенно свирепа, с длинными клыками, могучим пятачком и рваными, несомненно в драках, ушами. Такой и от дракона, слопавшего Зигги, не побежал бы. Устроил бы ему самому… ящер-фест.
— Всех змей в округе извёл, паразит,[80] — подтвердил его догадку Лама. — Грибы и жёлуди держит за гарнир. А попробуй его тронь — беды не оберёшься. Жуткое создание. Куда там тринагу…
Отто продолжал подсматривать в щёлочку. Вот зашумела Ниагара, и из ямы вылез исполинский хряк, телесные стати которого полностью соответствовали внушительной физиономии. С уханьем встряхнулся, так что брызги долетели до дверцы, за которой прятался Отто, и, слава Тебе, Господи, убрался. Только кусты затрещали, словно по лесу прогуливался бульдозер.
— Вот такой швайнфест, — улыбнулся Лама. Встал и отодвинул шкуру на стене, и за ней в самом деле обнаружился проход. — Спать будете наверху, места на двоих хватит. Я устроюсь здесь, на ларе. А то сейчас солнце сядет, повиснет туман… И всё, жизнь замрет. Ночью тут у нас делать нечего, только спать.
Узкая лесенка вела куда-то наверх.
— Данке, коллега, бобёр был великолепен… — Эльза встала из-за стола. — Надеюсь, я успею вымыть руки? Пока жизнь не замерла?
Лама кивнул, и арийцы выбрались на воздух. Им сразу бросилось в глаза, что солнце как-то слишком быстро уходило за горизонт. Тени деревьев вытягивались прямо на глазах.
«Сейчас ещё как выяснится, что это вообще не наш мир…» — уже без особого удивления подумала Эльза и глянула на часы, подняла глаза к небу… и неожиданно выругалась.
— Отто, ты видишь это?
Часы у неё были хитрые, на все случаи жизни, с пятью циферблатами, искусственными бриллиантами и, что немаловажно, со встроенным компасом.
— Вижу, конечно вижу, — отозвался её спутник. — Солнце садится в облака, значит, завтра будет ветреная погода. Хоть комаров сдует… Так ведь, майне либлих?
— Да при чём тут комары?! — возмутилась Эльза. — Ты на солнце посмотри! Оно же на востоке садится!
— Шайзе… — закусил губу Отто, а в это время солнце погасло окончательно, и на землю опустилась густая полутьма. И тут же, словно того только и дожидался, из леса начал наплывать туман.
Он сразу заставил вспомнить вроде бы вскользь брошенное предупреждение Ламы о замирании всей здешней жизни после заката. Чтобы ориентироваться в тяжёлой сырой мгле, требовалось как минимум инфракрасное зрение. В зубах у Отто с шипением погасла едва раскуренная сигара, он перестал видеть собственные колени и понял, куда ездил за вдохновением Стивен Кинг, работая над своим знаменитым романом.[81] Какое там определиться со сторонами света и проверить предположение Эльзы насчёт неправильного заката!.. Дай Боже вспомнить, где тут хотя бы дуб, в котором Лама устроил себе жильё…
Отто испытал несказанное облегчение, услышав совсем рядом голос тибетца:
— Эй, коллеги, вы где?
— Мы здесь, — хором отозвались арийцы и ощупью, спотыкаясь, преодолели несколько шагов. Какое счастье было вновь почувствовать под руками морщины и трещины тысячелетней коры!
— Забирайтесь. — Лама открыл перед ними дверцу, за которой приветливо мерцал огонёк. — Ждите меня здесь, я сейчас вернусь. Только на засов обязательно закройтесь…
Зажёг лампу-моргалку, взял кастрюлю с остатками бобритины, вспомнил о чём-то и, вновь поставив кастрюлю, приподнял крышку ларя. В руках у него оказалась бутылка. Лама резко встряхнул её, и внутри начало разгораться свечение, поначалу ленивое, но потом Эльзе пришлось прищурить глаза. В бутылке свернулась гусеница, толстая и длинная, как сосиска для хот-догов, только не химически-розовая, как напичканная «улучшителями» сосиска, а оранжевая и светящаяся. Свет был отчётливо мрачным и вызывал конкретные посткатастрофные ассоциации.
— Поосторожней, смотрите не разбейте, — предупредил Лама. — От её яда нет противоядия даже у меня.
Подхватил кастрюлю, вышел за дверь и скрылся в тумане. Арийцы не стали задавать ему глупых вопросов. Видно было — человек хорошо знает, что делает. Не первый день здесь живёт. И не первую ночь.