Говоря о «племени», современные историки обычно имеют в виду более аналитическую концепцию потестарной организации (лат. potesta — власть), когда властные структуры в обществе не отделены от семейных и расширенных родовых связей. Считается, что на этом этапе «общинной демократии» основным источником власти являлось общее собрание рода, которое принимало главные решения, избирало старейшину (или совет старейшин), а также военных вождей. При этом властные функции не были отделены от места в родовой иерархии и не были специализированы в постоянной и особой должности чиновника (то есть обладатель власти сохранял сферу занятий, обычную для остальных). Жизнедеятельность общества регулировалась нормами обычного права, в котором религиозные представления, собственно юридические нормы и правила бытового поведения были неразделимы. Это структурное описание начальной организации общества (уходящее корнями в работы первых антропологов и социологов конца XIX века) дает представление об общей логике, в которой принимались решения и предпринимались коллективные действия, но никак не объясняет существование и функционирование больших племен.
Судя по материалу, накопленному современной политической антропологией, в каких-то случаях «племя» начинает воспринимать свою особость только под давлением внешних сил, более организованных политических форм, а в каких-то само становится формой развивающихся государственных институтов. В рассматриваемой нами зоне Северной Евразии от Черного до Балтийского моря в конце 1 тысячелетия н.э. в обстановке постоянных миграций населения даже в северных лесных областях фактор относительной языковой и вообще культурной близости имел особое значение. Локальные сообщества не обязательно объединялись в общую властную иерархию — но при этом могли считать себя частью того или иного «племени» как единого социального пространства людей, понимающих друг друга и потому более интенсивно вступающих во всевозможные отношения, включая вооруженные столкновения. Именно поэтому племенная инаковость соседей не означала сама по себе враждебность или чуждость — просто со своим «племенем» было проще взаимодействовать. Так что оппозиция «свой−чужой» никак не соответствовала автоматически оппозиции «друг−враг»: «свой» мог быть много опаснее именно в силу обладания большей информацией.
Включение в состав Рѹськой земли территорий, а не «племен» подтверждается и собственно летописными свидетельствами: Олег устанавливает дань с радимичей в 885 году, но полное подчинение радимичей отмечается летописью лишь столетие спустя (после большой битвы в 984 г.). Это значит, что части «племен» были достаточно автономны, чтобы вступать в самостоятельные отношения с соседями (включая столь серьезные, как даннические), при этом племя «в целом» не считало необходимым или возможным выступать солидарно в таких случаях — например, попытавшись защитить обложенных данью.
Как же функционировала широкая коалиция земель и «племен», составивших Рѹськую землю к началу Х века?
2.3. Конфедерация земель вдоль водного пути «из варяг в греки»
Византийский император Константин Багрянородный оставил подробное описание организации Рѹськой земли в ее Приднепровской части в первой половине Х века.
[Да будет известно], что приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы [т.е. долбленые лодки-однодеревки] являются одни из Немогарда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда. Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас. Славяне же, их пактиоты [т.е. союзники], а именно: кривитеины, лендзанины и прочие Славинии — рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти [водоемы] впадают в реку Днепр, то и они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киову. Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам. Росы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые моноксилы, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство... снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витичеву, которая является крепостью-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр.
Автор очень подробно описывает этот долгий и опасный путь, однако крайне любопытны и детали подготовки к походу. Большая часть упомянутых имен собственных расшифровывается историками без особых разногласий — во всяком случае, общая география понятна. Ингор — это Игорь (сканд. Ingvarr), которого «малолетним» привез в Киев Олег, он князь «Росии» (в документах эпохи «князь» стандартно переводится как «архонт» — от греч. «начальник, правитель, глава»). Его сын является наместником в районе Новгорода, скорее всего, в Старой Ладоге: если допустить описку переписчика, то речь идет о Невогарде, на варяжский манер названном «городе на озере Нево» (то есть Ладоге). Трудно сказать, является ли упоминание «внешней Росии» отражением византийских географических представлений, или и в Киеве существовало разделение Рѹськой земли на «внутреннюю» и «внешнюю» (например, вдоль Днепра и вдоль старого Волжско-Балтийского пути).
Вероятнее всего, Милиниск — Смоленск кривичей, Телиуцу пытаются идентифицировать с Любечем радимичей, Чернигога — северский Чернигов, Вусеград — Вышгород, в 15 км выше Киева по Днепру. Витичев вниз по Днепру — сторожевой пункт у днепровского брода (от сканд. viti, vete — «сигнальный огонь, костер»).
В целом, описание Константина Багрянородного полностью совпадает с летописной картой Рѹськой земли этого периода. Тем более примечательно, что, говоря о «данниках» киевского князя, он использует термин «пактиоты», то есть союзники по договору («пакту»). Они не просто сплавляют десятки или сотни лодок вниз по течению, до Киева, но продают их росам — за деньги. Договор-«ряд» с племенами, пригласившими Рюрика на севере, и договор-«пакт» с приднепровскими племенами указывают на сложносоставной характер политической власти в Рѹськой земле. С одной стороны, местное население было достаточно высокоорганизовано политически, чтобы его представители могли заключать договор, на определенных условиях признавая подчинение всего общества («племени») князю и дружине. С другой, это подчинение носило именно политический характер, то есть предполагало военную и экономическую поддержку князя и дружины как экстерриториального института рудиментного государства, а не привилегированного чужого «племени» или территории. Дань князю платили по договору все — даже Новгород, который мог бы восприниматься как «собственная» территория князя («домен» в терминах феодального франкского мира) по сравнению с недавно подчиненными днепровскими землями. Взаимодействие за пределами оговоренной сферы эксплуатации и подчинения могло быть вполне равноправным (что включало и продажу лодок).
…Поход в Константинополь продолжался несколько недель: сначала по Днепру, через пороги, чьи названия Константин Багрянородный приводит отдельно «по-росски» и «по-славянски». Потом по Черному морю вдоль болгарского побережья, до границы с Византией в городе Месемврия (ныне Несебыр). Здесь основная часть участников похода оставалась на отдых, а товары перегружались на византийские суда и в сопровождении купцов и послов отправлялись в Константинополь. Там, под стенами города, в округе монастыря Св. Мамонта находилось небольшое подворье рѹських купцов, которые имели право жить в нем до шести месяцев в год. В начале осени караван возвращался в Киев, и начинался второй этап организационно-хозяйственной деятельности Рѹськой земли, направленной уже не вовне, а внутрь сообщества:
Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется «кружением», а именно — в Славинии вервианов [т.е. древлян], другувитов [дреговичи, к северу от древлян], кривичей, севериев [северян] и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав. Потом так же, как было рассказано, взяв свои моноксилы, они оснащают [их] и отправляются в Романию [т.е. в Византию — Восточную римскую империю].
Объезд подвластной территории Киевским князем напоминает подобную практику эмира Волжской Булгарии и объезд каганом Хазарии в летние месяцы родовых кочевий: это был способ наглядной репрезентации верховной власти в отсутствие регулярных институтов представительства центральной власти на местах. Помимо представительской функции, полюдье («выход в люди») выполняло важную хозяйственную задачу, коль скоро князь с дружиной поступали на полное содержание подданных. Впрочем, и эта «хозяйственная» сторона дела была неразрывно связана с политической. Во-первых, угощение и пир являлись частью древних ритуалов обмена и одаривания как основы поддержания социальных связей. В этих ритуалах, сохранившихся в частных отношениях до наших дней, крайне важен элемент взаимности: нельзя не ответить подарком на подношение, и ценность его должна быть эквивалентна, иначе немедленно устанавливается иерархия главного-зависимого (щедрого-скупого, старшего-младшего, богатого-бедного). То, что обмен был непропорционален (принимающая сторона кормила князя с дружиной), символически ставило «гостей» в зависимое положение, подчеркивало контрактный и обусловленный характер их власти. «Долг платежом красен», и принятие пищи и крова от подчиненных «племен» (как «хлеба-соли» в современных церемониях) не только подтверждало отношения дружбы и невозможность насилия по отношению к хозяевам, но и обязывало князя и дружину оказывать им услуги в будущем. На второстепенность хозяйственной роли «кормления» указывает и то, что продолжалось оно лишь полгода (в отличие от практики позднейших эпох, когда должностные лица полностью содержались за счет местного населения). Если дружина могла прожить полгода за счет иных источников, теоретически можно было добывать продовольствие и не покидая резиденции князя. Правда, это либо создало бы дополнительную нагрузку на окружаю