Древлянская земля граничила с территорий полян недалеко от Киева, поэтому нет ничего удивительного, что сын воеводы Киевского князя, увлекшись преследованием зверя, оказался на территории, подвластной соседнему князю. Необычна мотивировка поступка Олега: выяснив, кто перед ним, «убил его Олег, так как и сам охотился там же». Вряд ли охотники не поделили лес, более вероятно, они не поделили охотничьи угодья, установленные княгиней Ольгой для пользования исключительно князем и дружиной. Передача управления отдельными племенными территориями сыновьям князя Рѹськой земли оставила открытым вопрос о том, как распределяются между ними «государственные» полномочия. Если Киевский князь — не просто правитель города и прилегающей Полянской земли, а князь всей Рѹськой земли подобно Игорю или Ольге, не принадлежит ли ему и его дружине право на охотничьи угодья во всех подвластных землях? Но если Олег древлянский (и Владимир в Новгороде) по рождению имеют те же права, что и Ярополк в Киеве, не являются ли охотничьи угодья в пределах их юрисдикции исключительной привилегией местного князя? Другими словами, спор о праве охоты оказался частным случаем (вероятно, наряду с распоряжением погостами) общей проблемы: является ли разделение власти между сыновьями Святослава вопросом разных масштабов (территории) ее применения или разных полномочий?
Сын киевского воеводы Свенельда считал, что дружина Киевского князя имеет права на верховную власть, а потому он мог охотиться повсюду. Олег, выяснив, что Лют «Свенельдич» не принадлежит к его дружине, убил Люта как нарушителя суверенитета древлянского князя. Каковы бы ни были личные отношения между этими людьми, правовой рамкой их конфликта стал спор о разграничении суверенитета: права верховной власти на данной территории.
2.6. Политическая и культурная консолидация Рѹськой земли
Спустя два года после инцидента на охоте Киевский князь Ярополк пошел с войсками на своего брата Олега. Князь древлян проиграл сражение и в спешке отступления дружины под защиту крепостных стен княжеской столицы Овруча упал с моста в крепостной ров и погиб, придавленный падавшими сверху лошадьми. Ярополк оплакал гибель брата, согласно летописцу, винил в его смерти Свенельда, а Владимир, узнав о походе Ярополка, бежал из Новгорода «за море» к королю Норвегии Хакону Могучему. Очевидно, всем была понятна политическая подоплека похода Ярополка как единственного выхода из создавшегося двусмысленного положения: принудить силой братьев-князей признать исключительность полномочий Ярополка как верховного князя Рѹськой земли.
В 978 г. Владимир возвращается в Новгород с варяжской дружиной (летопись, возможно ошибочно, датирует возвращение 980 годом), изгнав посадников (наместников) Ярополка — вероятно, не без поддержки новгородцев, которые предпочитали иметь собственного князя. Возвращение с дружиной означало конфронтацию с Ярополком. На пути к Киеву лежал Полоцк, где княжил упоминавшийся уже Рогволод/Ragnvald, союз с которым мог увеличить шансы Владимира на победу. Владимир сватается к дочери Рогволода Рогнеде (Ragnheið или Regneide в другой транскрипции), получает оскорбительный отказ (Рогнеда предпочла Ярополка Владимиру как «сыну рабыни»), захватывает Полоцк и убивает отца и братьев Рогнеды, а ее насильно берет в жены. После этого осаждает Киев, хитростью выманивает Ярополка из крепости, а во время переговоров варяги Владимира убивают Ярополка. Владимир становится единовластным правителем Рѹськой земли, устранив не только братьев, но и по крайней мере одну династию приглашенных варяжских князей в важном городе.
Может показаться, что Владимир как правитель следовал по стопам своего отца Святослава: он опирается на варяжскую дружину, отвоевывая не принадлежащую ему «свою землю», в дальнейшем возглавил военные походы, повторяющие маршруты Святослава (в том числе на булгар и хазар), бросал вызов Византии, демонстрировал приверженность язычеству (и даже устраивал гонения на христиан в Киеве) и посадил своих сыновей княжить в разных городах Рѹськой земли. Однако это скорее зеркальное отражение политики Святослава, и не только потому, что Владимир, в отличие от отца, постоянно стремившегося прочь из Киева, делает Киев центром всех своих начинаний; и не потому лишь, что сластолюбивый Владимир (летописец насчитывает у него несколько сот наложниц, содержащихся в гаремах в трех загородных резиденциях) был далек от идеала сурового воина−предводителя боевого братства. Трудно сказать, в какой степени Владимир действовал осознанно и целенаправленно, а в какой демонстрировал стихийную политическую интуицию, но результатом его 37-летнего правления стало последовательное воплощение в жизнь определенного сценария, основы которого были заложены еще княгиней Ольгой. Причем последовательность усилий Владимира проявилась в равной степени в трех взаимосвязанных сферах, основополагающих для Рѹськой земли: в институте дружины, в религиозно-культурной сфере, и в системе организации княжеской власти. Явное несоответствие его личных пристрастий и биографических обстоятельств многим принимавшимся Владимиром решениям лишний раз подчеркивает неслучайность и целенаправленность его действий.
Владимир был обязан всем варяжской дружине, которую привел в Новгород после своего бегства к норвежскому правителю Хакону Могучему. Собственно, неизвестно, планировал ли Ярополк поход на Новгород после победы над Олегом, существовала ли вообще какая-то непосредственная угроза для Владимира за тысячу с лишним километров от древлянского Овруча — летопись сообщает только, что Владимир бежал «за море», едва услышал про гибель Олега. Вполне возможно, что он с самого начала планировал наступательный поход на Киев, сомнительный с точки зрения легитимности, а потому предпочел опереться не на местное ополчение, а на варягов. (Вряд ли новгородцы отказались бы защищать своего князя в случае нападения Ярополка, другое дело — поддержать его в захвате власти законного правителя Киева.) Варяги, честно выполнившие задание, ожидали законной добычи:
После всего этого сказали варяги Владимиру: «Это наш город, мы его захватили, — хотим взять выкуп с горожан по две гривны с человека.»
Однако Владимир повел себя совершенно нетипично для вождя дружины: целый месяц он тянул время, а потом, не заплатив, спровадил свое воинство на службу в Византию. Да еще отправил специального гонца к императору с письмом просто предательского содержания:
«Вот идут к тебе варяги, не вздумай держать их в столице, иначе натворят тебе такое же зло в городе, как и здесь, но рассели их по разным местам, а сюда не пускай ни единого.»
При этом на протяжении всего своего княжения Владимир постоянно упоминается летописцем вместе со своей дружиной, ему приписывается организация непрерывных пиров для дружинников, для которых он даже не поскупился заказать серебряные ложки, говоря:
«Серебром и золотом не найду себе дружины, а с дружиною добуду серебро и золото, как дед мой и отец мой с дружиною доискались золота и серебра». Ибо Владимир любил дружину и с нею совещался об устройстве страны, и о войне, и о законах страны.
Эти слова резко контрастируют с поведением Владимира по отношению к своим варяжским приспешникам, что объясняется одним: Владимир считал себя государем страны, опирающимся на дружину, а не предводителем общины профессиональных воинов, правящим там, где в данный момент находится его отряд. Изменилась и сама дружина: из экстерриториальной племенной общины скандинавских воинов она превратилась в социальный институт Рѹськой земли, даже структурно воспроизводящий специфику этого надплеменного политического образования. Описание дружинных пиров князя Владимира, отнесенных летописцем к 996 году (то есть спустя 16-18 лет после занятия Владимиром престола в Киеве) содержит подробную номенклатуру разных категорий дружинников:
…[В]елел он по всем дням недели на дворе своем в гриднице устраивать пир, чтобы приходить туда боярам, и гридям, и сотским, и десятским, и лучшим мужам — при князе и без князя.
Обозначающий старшую дружину термин «бояре» являлся тюркским заимствованием из эпохи, предшествовавшей переселению части болгар на Дунай из прикаспийских степей (болг. «бай» — господин, + «ари» — благородный муж, исходно из др. иранского). У дунайских болгар звучало как «боляре». «Гриди» — младшая дружина, скандинавский термин, с изначальным значением «воин, княжеский телохранитель», первоначально распространенный только во «внешней Росии», в Новгороде. Гридница — «казарма», помещение для служилых людей князя. «Сотские» и «десятские» (командующие соответствующими контингентами ополчения) — славянские термины, но сам принцип десятичного членения населения как потенциального ополчения всех вооруженных мужчин является типичным для тюркских кочевых обществ. И хазары, и венгры использовали эту систему, в том числе и для организации отрядов славянских подданных. Таким образом, «коллективный портрет» дружины периода расцвета княжеской власти Владимира демонстрирует «межплеменной» характер ее организации, далеко ушедшей от первоначальной варяжской модели. Археологические данные конца X века также свидетельствуют о культурном синтезе славянских, варяжских и степных элементов, когда наиболее выраженным проявлением скандинавской специфики оказываются в погребениях дружинников лишь мечи со скандинавскими рукоятями.
Собственно, сильнейший удар по изначальной варяжской дружинной культуре должен был нанести еще князь Святослав, пытавшийся воплотить собой идеал норманнского конунга, истово поклоняющегося северному богу Одину. Постоянно воюя вдали от Киева, а тем более от Балтики, он не только был открыт влиянию воинской культуры степной зоны от Волги до Дуная, но и должен был пополнять потери среди дружинников за счет местных воинов: булгар, хазар, печенегов. Сражаясь на Дунае, Святослав набирал болгарских воинов в свою армию. Неслучайно позднейшие историки «узнавали» в описании внешнего вида Святослава казаков раннего Нового времени — «степных рыцарей» низовий Днепра, воплотивших в себе как элементы культуры и быта тюркских и кыпчакских кочевников, так и славянских земледельцев.