Озвученное на «Процессе 193» официальное обвинение стало своего рода пророчеством: многие из тех, кто участвовал в «хождении в народ» в качестве членов разных народнических кружков, после разгрома движения вступили в единую всероссийскую организацию «Земля и Воля» (1876−1878). Одним из ее руководителей стал Марк Натансон (1850−1919) — бывший член кружка чайковцев и участник «хождения», который вернулся в Петербург из ссылки в 1876 г. Формулируя цели новой организации, Натансон заявил, что теперь революционеры должны идти не от программы к народу, а от народа к программе. Тем не менее, несмотря на наличие непосредственного опыта по втягиванию преимущественно неграмотных крестьян в современный политический (революционный) процесс, большинство революционеров продолжали воспринимать «народ» через «программу», т.е. как недифференцированную социологическую категорию, в обыденном смысле совпадающую с группой бедных крестьян. В этой связи характерно, что и сам Марк Натансон понимал «народ» в том же универсальном социологическом смысле. Говоря «народ», он подразумевал не еврейских бедняков (Натансон родился в еврейской семье в Литве) и не этнокультурное сообщество русских, но всех бедных крестьян империи, которым недоставало земли и воли. Такая универсалистская трактовка народа, игнорирующая местные, этнические и конфессиональные различия, делала народничество идеологией, привлекательной для интеллигенции разного этноконфессионального происхождения.
Особенно ярко стремление бороться за права российского крестьянства проявилось у еврейских народников, которые в 1870−80-е г. массово вступали в народническое движение. Согласно подсчетам историков, в эти десятилетия число евреев в народническом движении росло на 5% каждые четыре-пять лет. Если в 1871−1873 гг. среди всех арестованных по политическим обвинениям евреи составляли в среднем 4-5%, что соответствовало их доле в населении империи, то к концу 1880-х гг. доля евреев выросла до 35-40%. 1870-е были одним из наиболее толерантных периодов в российской еврейской политике, когда либеральные реформы открыли перед евреями новые возможности для интеграции. Некоторые категории еврейского населения, включая обладателей университетских дипломов, получили право жительства за пределами Черты еврейской оседлости. Евреев поощряли получать образование в российских средних и высших учебных заведениях. На практике, более глубокая интеграция в российскую культуру означала включение еврейской молодежи в открытое публичное пространство имперской российской интеллигенции, ориентированное в тот период на народнические ценности. Присоединяясь к самому динамичному и передовому сообществу российской образованной элиты, евреи оказывались вовлечены в «революцию». Безусловно, власти никак не ожидали такого результата «русификации» евреев. Их участие в революционном движении было интерпретировано как свидетельство ошибочности политики интеграции по отношению к «неблагодарным» меньшинствам.
С другой стороны, еврейское участие в революционном движении стимулировалось реальным опытом дискриминации и острым чувством несправедливости общественного устройства в империи. Это ощущение недовольства имперского меньшинства усилилось и получило новое осмысление благодаря знакомству с современными научными и политическими теориями в процессе образования и социализации в российских университетах. Традиционная иудейская концепция сакральной библейской нации избранного народа теперь совмещалась с современным социально-экономическим понятием «народа», которое не вполне соответствовало реальной социальной структуре русско-еврейского населения. Поскольку евреям в Российской империи запрещалось владеть землей, еврейских крестьян — т.е. «подлинного народа» в народнической картине мира — не существовало, как не существовало и особого еврейского интеллигентского дискурса. Реагируя на этот социальный и интеллектуальный вызов, молодые образованные евреи делали выбор в пользу российского народничества и русских, украинских или якутских (в ссылке) «крестьян», представлявших истинный «народ». Такой выбор означал безусловное и полное вхождение в революционную нацию российский панимперской интеллигенции — людей с новым, передовым сознанием. Лишь немногие еврейские народники первых поколений принимали крещение, что юридически означало отказ от еврейской идентичности в пользу русской (православной). Те же, кто крестился, как, например, участник «хождения в народ», а позднее — член «Земли и Воли» Осип Аптекман (1849−1926), делали это для того, чтобы окончательно уничтожить культурный барьер между собой и крестьянами, среди которых они вели революционную пропаганду. Однако большая часть обходилась без смены религии: они просто отказывались от всего еврейского в образе жизни, принимая буквально революционную идентичность «западнического», современного светского человека.
В 1870-е годы не только еврейская интеллигенция массово шла в российское народничество — молодые украинские интеллигенты не менее активно участвовали в этом движении. Они также социализировались в русскоязычной культуре, поскольку среднее и высшее образование на украинском языке в империи отсутствовало. Среди лидеров народнического движения этих лет, отстаивавших универсальную революционную программу и проявлявших равнодушие к местным интересам и этническим вопросам, широко известны такие этнические украинцы, как Владимир Дебогорий-Мокриевич, Николай Кибальчич, Яков Стефанович, Сергей Степняк-Кравчинский, Валериан Осинский, Андрей Желябов.
Безусловная солидаризация интегрированных российских евреев с народничеством дала трещину в 1880-е годы, после погромной волны 1881−1884 гг. в юго-западных регионах империи. Специфика имперской социально-экономической структуры на этих территориях заключалась в том, что экономическое «разделение труда» накладывалось на этноконфессиональные разделения. Это означало, что крестьяне были преимущественно «руськими» (украино- и беларусоговорящими), дворянство — полонизированным или русифицированным, а растущий класс промышленных рабочих расширялся за счет мигрантов из украинских и русских деревень. Евреи же занимали нишу «мелкой буржуазии», контролируя все монетизированные аспекты деревенской экономики в качестве управляющих поместьями, торговцев, ремесленников и ростовщиков. Поскольку в антиеврейском физическом и экономическом насилии (погромах) ведущую роль играли крестьяне и городская беднота, погромы легко концептуализировались в классовых категориях или как столкновение местных и пришлых. В этой ситуации часть народников — как революционеров, так и сочувствующих — оправдывала и даже поддерживала погромы как свидетельство просыпающегося в массах революционного инстинкта.
Вполне возможно, что предшествовавшее погромам начала 1880-х десятилетие революционной агитации действительно способствовало радикализации крестьян, которые переводили абстрактное учение о социальной революции в знакомые им категории местных конфессиональных и экономических конфликтов. Некоторые революционные народники, со своей стороны, пытались использовать погромную волну, чтобы поднимать крупные крестьянские восстания. Возникший конфликт между лояльностью идее универсальной политической нации и неожиданно обострившейся проблемой собственной еврейской этноконфессиональной принадлежности заставил многих евреев из народнического лагеря пересмотреть не только народничество как надэтническую революционную идентичность, но и собственное еврейство. Этот пересмотр, в свою очередь, стимулировал возникновение современной еврейской национальной и националистической политики в диапазоне от сионизма до еврейского социализма.
Интеллектуальная ориентация на самые современные социальные идеи, протест против всех форм дискриминации и эксплуатации и озабоченность судьбой евреев как национальной группы реализовались в проекте первой социал-демократической партии в Российской империи — Всеобщего еврейского рабочего бунда в Литве, Польше и России (бунд — «союз» на идиш). Эта еврейская социал-демократическая партия была основана в 1897 г. на нелегальном съезде в Вильне (нынешний Вильнюс, Литва). В 1906 г. Бунд насчитывал 34.000 членов и до 1917 г. оставался самой многочисленной социалистической партией в империи. Бунд действовал почти исключительно среди еврейского пролетариата, используя идиш как главный язык пропаганды. Программа Бунда подчеркивала двойное угнетение еврейских рабочих — как представителей рабочего класса и как национального меньшинства. Именно еврейский Бунд послужил образцом для общеимперской Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), основанной в 1898 г. на съезде в соседнем с Вильной городе Черты еврейской оседлости — Минске. Таким образом, многие еврейские революционеры в Российской империи предпочли бороться за общую политическую свободу посредством мобилизации одной конкретной этноконфессиональной нации.
Украинский ответ на дилемму универсальности политических целей и специфичности интересов разных культурных групп оказался сложнее. С одной стороны, у украинских интеллектуалов имелась более длительная история современного национализма, а с другой — украинские земли входили в Российскую империю еще с тех времен, когда не могло быть и речи о национальных идеологиях. Соответственно, к концу XIX в. разные категории украинцев и разные аспекты украинства были интегрированы во многие сферы имперской экономики, культуры и администрации, а также в революционное движение. Многие этнические украинцы участвовали в общеимперском революционном движении, однако меньшая, но довольно решительная часть национально мыслящей интеллигенции сделала выбор в пользу украинского национального курса.
В городах на землях нынешней Украины и в имперской столице Петербурге стали возникать громады («общества») — кружки, которые ставили целью распространение украинской культуры и работу среди украинского «народа». Эти кружки были частью общего народнического движения, разделяя его фиксацию на «народе» как на теле и душе нации. Однако активисты громад воображали украинскую нацию как горизонтально организованное крестьянское сообщество, лишенное своей элиты (отказывая в этом статусе украинской интеллигенции). Ни русские и польские помещики, ни преимущественно не-украинское население городов не соответствовали представлениям о национальном украинстве. Получалось, что борьба украинских крестьян за землю была одновременно национально-освободительной борьбой против польских и русских помещиков, полонизированной и русифицированной украинской интеллигенции и еврейских «буржуазных угнетателей». Это специфическое переплетение национализма и социальной революции пользовалось популярностью среди украинских народников 1870-х годов.