Положение ссыльного могло быть лучше или хуже в зависимости от места ссылки, тяжести совершенного преступления, общего политического климата в стране, местных обстоятельств и личного достатка, но в любом случае ссылка была сложным опытом, как физическим, так и эмоциональным. Многие революционеры готовили себя к разного рода тяготам и лишениям, но не могли представить, что психологически одним из самых сложных аспектов ссылки окажется необходимость существования в закрытой колонии таких же политических ссыльных. Это напоминало атмосферу подпольной революционной группы, из которой, однако, нельзя было вернуться в обычную жизнь, и деятельность которой не приводила ни к каким результатам. Изо дня в день, на протяжении месяцев и лет, ссыльные жили в атмосфере, отравленной мелкими идеологическими разногласиями, приобретавшими в искусственной изоляции от реальной жизни и борьбы ненормальные пропорции. Бедность, безработица и бесплодные идеологические конфликты способствовали депрессии. Самоубийства и психические проблемы были нередки в колониях ссыльных.
Самые активные и способные ссыльные использовали любую возможность избежать бесплодного существования. Некоторые пытались бежать в европейскую Россию или за рубеж, что, учитывая огромные расстояния и отсутствие требующихся документов, было непросто и опасно. Но имелись и другие возможности. Парадоксально, но сосланные враги имперского режима на местах ссылки часто оказывались в привилегированной позиции потенциальных агентов империи. В этих отдаленных местностях образованные, обладающие профессиями люди были редкостью. Несмотря на подрывные политические взгляды ссыльных, имперские власти часто просто не могли игнорировать столь ценный человеческий ресурс. Местные власти привлекали их как советников, профессионалов (врачей, учителей, бухгалтеров) и исследователей. Оказываясь в структурно колониальной ситуации, многие ссыльные находили возможным сотрудничать с режимом, который нес цивилизацию «примитивному» населению Сибири и Дальнего Востока.
Современная модель управления, в том числе и колониального, основывается не только и не столько на прямом принуждении, сколько на знании и на праве его интерпретировать и им манипулировать. В этом смысле показательно, что некоторые отрасли знания о Сибири непосредственно связаны с историей ссылки. Так, ссыльные польские националисты и российские народники заложили основу таких исследовательских дисциплин, как этнография и антропология коренного населения Сибири. Имперское правительство нуждалось в надежной статистике этих народов и в стабильных каналах взаимодействия с ними, в то время как народники перенесли свою заботу о «народе» (понимаемом в социоэкономических категориях) на коренное население (как на этнографическую и антропологическую категорию). Ссыльные народники рассматривали коренных сибирских охотников и рыболовов по аналогии со славянскими крестьянами-общинниками, как «элементарные» человеческие коллективы, которые живут в гармонии с природой и могут стать легкой жертвой цивилизационного давления эксплуататорских классов и государственных институтов.
Яркий пример ссыльного, занявшегося наукой, — известный польский этнограф Бронислав Пилсудский (1866−1918). Будучи студентом юридического факультета Петербургского университета, он вместе с Александром Ульяновым готовил покушение на Александра III, за что был сослан на Сахалин. Там Пилсудский заинтересовался этнической группой айнов, стал изучать их язык, предложил его письменную форму, женился на местной женщине и преподавал в деревне своей жены русский язык. Все еще отбывая срок ссылки, Пилсудский получил грант от Императорской Российской академии наук на продолжение своих новаторских исследований культуры айнов — мифов, музыки, образа жизни, обычаев и языка.
В то же самое время будущий ведущий российский и раннесоветский этнограф Лев Штернберг (1861−1927), сосланный на Сахалин за участие в подпольных группах, связанных с «Народной волей», начал изучать антропологию нивхов (гиляков). Еще один член «Народной воли», Владимир Богораз-Тан (1865−1936), в ссылке занялся изучением чукчей. Видный народоволец, возглавлявший динамитную мастерскую подпольщиков, Владимир Иохельсон (1855−1937), в ссылке создал себе имя в науке благодаря изучению юкагиров. Этот перечень можно продолжить, называя имена ссыльных, не имевших специальной подготовки в области этнографии, но ставших экспертами по разным народам и культурам Сибири и Дальнего Востока. В качестве одного лишь примера можно упомянуть, что в 1894−1897 гг. Императорское Русское географическое общество организовало большую этнографическую экспедицию в Якутию, в составе которой работали политические ссыльные: Богораз-Тан, Иохельсон, польский активист и член «Земли и Воли» Эдвард Пекарский (1858−1934), народоволец Иван Майнов (1861−1936), член одесского революционного кружка Николай Виташевский (1857−1918) и др.
Лишенные возможности продолжать политическую деятельность в европейской части империи, эти люди реализовывали свою революционную миссию посредством «хождения в народ», о котором до ссылки ничего не знали. Будучи истинными народниками, преисполненными симпатии к угнетенным и лишенным права голоса (в политическом или культурном смысле) социальным группам, они описывали и изучали коренные народы, чтобы сделать их известными «цивилизованному миру». Таким образом эти народы входили в «историю» и обретали «свой» голос — хотя очень часто это был голос ссыльного этнографа, считавшего себя непредвзятым рупором «примитивных» племен (как ранее народники выступали от лица крестьян внутренней России). В отдельных случаях ссыльные этнографы создавали алфавиты для местных бесписьменных языков, и это был важный акт символического освобождения коренных культур, поднятия их статуса до статуса любой другой «цивилизованной» культуры с письменным языком.
В то же время, этнографы-народники могли проявлять откровенно колониальное отношение к аборигенам. Так, когда срок ссылки заканчивался, политические ссыльные часто бросали своих туземных жен и детей, а потом заводили новые семьи в европейской России. Более того, как показал опыт ссыльных революционеров-экспертов, их интересы и убеждения не обязательно противоречили интересам и политике имперского государства на дальних окраинах. Вне специфического политического контекста радикального революционаризма и полицейских репрессий обе стороны могли сотрудничать в рамках проектов модернизации и благосклонного колониализма. Расходясь в программе построения современного общества в центре империи, они могли полностью соглашаться в вопросе о том, как постепенно осовременивать «отсталые окраины». Идея исторического прогресса позволяла революционерам продолжать народническую деятельность в ссылке, не идя при этом на болезненные компромиссы и не подвергая свои этнографические и статистические исследования самоцензуре.
9.13. Появление современного революционаризма
Вера в универсальность стадий прогресса и в объективность законов истории знаменовала новую эпоху в российском революционном движении. К 1890-м гг. старые «субъективные», романтические и психологические народнические теории вытеснило «объективное», научное марксистское мировоззрение. Классическая концепция народа как источника суверенитета в марксизме была пересмотрена на новых теоретических основаниях. Марксистская политическая философия рассматривала революцию и справедливый социальный порядок, к которому она должна была привести, не как реализацию народной воли, но как неизбежный результат объективных и обезличенных законов истории. В этом смысле марксизм был по-настоящему универсальной теорией, ведь одни и те же законы истории действовали для всех наций и всех обществ. Марксизм подчеркивал роль рабочего класса (пролетариата) в революционной борьбе, но этот аналитически выделяемый класс был только агентом истории. Через него выражали себя объективные законы социально-экономического развития. Пролетариат характеризовался «объективно» формирующимся у него революционным классовым сознанием, которое диктовало его политические и экономические интересы и классовые альянсы (например, с буржуазией — на этапе буржуазной революции, или с трудовым крестьянством — в борьбе за социализм). В этом смысле революционное сознание отличалось от абстрактной предрасположенности к коллективизму, справедливости и равенству, которую народническая традиция приписывала воображаемому «народу».
Сильными сторонами марксизма были как раз претензия на то, что он озвучивает научно доказанные законы истории (прогресса), и более аналитическое определение «народа» — пролетариата — как нации будущего. В то же время, его слабостью была трудность точного определения положения каждого общества на шкале глобального исторического прогресса, открытого интерпретациям и дискуссиям. Так, одни считали, что Россия входит в клуб современных капиталистических обществ, другие же говорили об ее отставании от развитых капиталистических стран. Вторая точка зрения открывала возможность для революционных сценариев, не предусмотренных марксисткой доктриной. Марксизм описывал общество капиталистической стадии развития, для которой характерно появление рабочего класса с развитым революционным самосознанием. Кроме того, тактически марксизм предлагал революционерам все ту же пропаганду и не содержал внятных рекомендаций на случай политического кризиса. Поэтому признание России не вполне капиталистической — в первую очередь, с точки зрения развития сельской экономики — открывало перспективы для появления целого спектра так называемых неонароднических идеологий в диапазоне от умеренного эволюционизма до радикального революционаризма.
Самая большая неонародническая партия — Партия социалистов-революционеров (ПСР, или партия эсеров) — была создана в 1902 г. в результате слияния нескольких неонароднических групп: Северного общества социалистов-революционеров (создано в 1896 г.), Рабочей партии политического освобождения России (действовала с 1899 г.) и нескольких более мелких организаций. Программа ПСР сочетала традиционную народническую ориентацию на крестьянство с марксистской социальной теорией, а на уровне тактики признавала важность широкой политической пропаганды, отводя при этом особую роль политическому террору. Активно работая среди крестьян, ПСР была также популярна среди рабочих. Она ставила задачу установления в России демократического социализма. Новая партия включала в себя полуавтономное и глубоко законспирированное террористическое подразделение — Боевую организацию (БО ПСР). За годы ее высшей активности (1902−1908) через БО прошло около 80 террористов.