А чтобы задать, грамотные вопросы, надо владеть предметом беседы, поскольку развёрнутых ответов не будет… Будут сжатые и односложные. В любом случае, — приступим.
— Слушай меня! Я спрашиваю, а ты отвечаешь. Представь, что говоришь со своим трёхлетним сыном. Сложных терминов не употребляй, про латынь забудь. Если я щёлкну пальцами, ты замолкаешь и ждёшь вопросов. Понял?
— Да.
Будем надеяться, что подействует.
— Фагот убит?
— Не знаю…
— Отравлен?
— Да.
— Преднамеренно?
— Не знаю.
— Чем?
Жека-Потрошитель пожал плечами и молчал, преданно и виновато хлопая ресницами. Глаза его спали… Понятно. Похоже, без латыни не обойтись.
— Можешь воспользоваться любыми терминами…
— Точное название токсина не установить, но анализ азур-эозиновым методом по Романовскому…
Я щёлкнул пальцами, Женя замолк. Чёрт с ним, разберёмся без Романовского. Не важно — чем. Важно — кто?
— Каким образом яд попал в организм?
— С пищей, через желудок…
Вот так. Желудок Фагота (во многом моими стараниями) принимал одну-единственную мясную пищу. С вегетарианским питанием покойный экспериментировал активно, но не слишком успешно. Рано или поздно тянуло его на скоромное…
— Отрава была в растительной пище?
— В желудке обнаружена лишь мясная.
Я не стал спрашивать, что за мясо. И так ясно. Вопрос: чьё? Замороженное, из холодильника? Или Фагот успел разговеться свежатинкой?
— Попробуй сделать со вторым… Этот, что по Романовскому, — приказал я Жеке.
— Я уже сделал. Результат теста положительный. Тот же токсин…
— А как отравили второго? Тоже с пищей?
— Не знаю. Но несколько часов он ничего не ел…
Вот оно что… Результат так уж результат. Это надо обдумать неторопливо и последовательно.
— Тогда сворачивайся. Прибери тут всё, через полчаса я подгоню своих лбов, грузимся и уезжаем…
Жека методично и тупо начал складывать инструменты. Складывал просто так, без намёка на стерилизацию, не пытаясь даже стереть кровь и другие малоаппетитные следы, — поскольку подобного задания от меня не получил. Ну и чёрт с ними, трупам инфекции не страшны…
И я прошёл обратно в морг. Немного поразмышлять в тишине и спокойствии.
Да, хоть сексуальное воздержание и обостряет интеллект, но до такого ни одна заплесневелая мисс Марпл не додумается. Человек отравился мясом другого человека… Не повезло бедняге Фаготу. Подкрепился, называется. Позавтракал.
Вопрос: был ли Фагот случайной жертвой странного отравления или главной мишенью? Было ли задумано двойное убийство?
Лично я именно так бы и поступил. Вариант изящный. Убрать подозрительного тихаря руками (вернее, зубами) Фагота, а маэстро, коли уж он угодил в разработку — отравить человечиной. Изъять кассеты из тайника — и никаких концов. Вот вам мёртвый Мозговед, закрывайте дело.
Красиво придумано… Отравить живого, чтобы он, в свою очередь, став мёртвым, отравил своего убийцу-людоеда. Ведь мой мёртвый друг, если взглянуть правде в глаза, — был людоедом. Каннибалом. Антропофагом. Гнусной личностью с садистскими наклонностями. С кем я связался… Как стыдно. Был бы жив гадёныш — своей недрогнувшей рукой я налил бы ему крысомора.
Но я этого не делал. Не травил ни того, ни другого и кассет не забирал. У кого могли быть схожие мотивы? Надо понимать, у кого-то ещё, кого живой и разговорчивый Фагот в руках стражей порядка не устраивал. Устраивал мёртвый и молчаливый. Это при условии, что некий «X» знал о его далёкой от музыки деятельности…
Убийство же Доуэля вообще лишено всякого смысла.
Работающих на организацию людей устранять нет резона — пришлют другого, только и всего. Как оно, собственно, и случилось.
Есть у меня подозрение, кто мог провернуть эту афёру с отравлением «рикошетом»… Тот, у кого Доуэль побывал непосредственно перед визитом к Фаготу. Вернее, та… И мне стоит поставить окончательную точку во всей истории. Ликвидировать убийцу и забрать у него кассеты.
И тут я уловил в море ночных звуков, фильтруемых мною, один весьма тревожный.
Мои благочестивые размышление нарушила подъехавшая к больнице машина.
Точнее, то, как она подъехала.
Кто-то аккуратно, накатом, остановился метрах в ста от железных ворот, ведущих к моргу. Осторожно вылез из салона, закрыв дверь без хлопка. И двинулся вдоль ограды — медленно, словно крадучись.
Человек с обычным слухом ничего бы этого, конечно, не услышал. Шаги, что интересно, были женские…
Мадам Лануа?
Или её соседка, библиотечная мышка?
Похоже, вот оно и пришло. Нечто трогательное.
Завлекательное.
И благородное.
Дела минувших дней — VIЯнь Вышатич
Инквизиторы редко оставляют мемуары — специфика работы. А когда оставляют — хранятся те рукописи в секретнейших архивах, за семью печатями.
Русской летописной традиции в этом смысле повезло. Один из авторов «Повести временных лет», игумен Сильвестр, был лично знаком с Янем (Яном) Вышатичем, сыном воеводы Вышаты — сподвижника Ярослава Мудрого. С инквизитором.
Был знаком — и записал рассказы девяностолетнего а впрочем, ясности ума Янь не утратил, как и крепости тела — в год своей смерти (1106 г.) был послан против половцев, грабивших окрестности города Зареческа. И разбил половцев, и вернул полон.
Вошедшие в канонические летописи рассказы Яня касались событий, произошедших за полвека до его встречи с Сильвестром.
…Страшным было лето от сотворения мира 6573. Недобрые знамения шли одно за одним. На западном небе вставала новая звезда, с лучами как кровь — вставала семь ночей подряд. Странные детёныши появлялись у обычных домашних животных. Странных младенцев рожали женщины — о четырёх ногах, и о двух головах, и вообще без глаз и рук, и со срамными частями вместо лица. Днём стояли радуги — с чёрной полосой посередине. Засуха па лила землю. Леса вспыхивали сами собой, загорались иссохшие болота. Волхвы, долгие десятилетия копившие силу у своих потаённых и кровавых капищ — выходили из чащоб. И предрекали большие беды. И люди верили им.
Люди словно обезумели. Новая, принесённая на копьях дружинников вера летала, как шелуха с зёрна. Восстал Ростов. Восстал Суздаль. Восстал Новгород. Восстали иные города — за старых богов, объявленных ныне бесами. Мятежи топили в крови — вспыхивали новые.
По земле ходили тенятники — небывало много. Полоцк на несколько ночей был захвачен ими. Посмевшие в темноте выйти из домов гибли — все до единого. Гибли и пожирались. «Челснеци глаголаху, яко навье бьють полочаны» — писал летописец. Он ошибался, людей убивали не мертвецы (не навье). Убивали тенятники — живые, но не люди.
…Янь, христианин в третьем поколении, от новой веры не отступил. С малой дружиной мотался по огромному Ростовскому краю, объятому смутой. Заблудшие люди его не интересовали. Янь искал волхвов и тенятников. Находил и уничтожал. Лилась кровь. Горели капища. Мужество вставало против тайных знаний, сталь против силы, полученной людскими жертвоприношениями.
В столице инквизиторы устраняли кудесников быстро и незаметно, без ореола мучеников. Волхв, явившийся в Киев и смутивший многие умы предвещанием великих бед «в едину бу нощь бысть без вести». Был — и не стало, в дальних лесных углах приходилось труднее…
…Весть о приходе двух волхвов застала Яня в Белоозере. Волхвы пользовались голодным годом беззастенчиво. И безжалостно. Отводили людям глаза. Вспарывали ножами живых женщин, выбирая самых богатых — и бросали изумлённой толпе хлеб, или мясо, или рыбу. Нате! Еште! Замороченные люди жадно пожирали кровоточащую человечину. И шли за волхвами.
Оружием удалось рассеять лишь озверевшую толпу. Кудесников топоры не брали — тенятники. Волхвы отступили в лес, прихватив с собой бывшего с Янем попа — и умирал тот долго и мучительно.
На облаву выгнали белоозерцев — понявших, что они ели… Взяли тенятников живыми, задавив числом. В Киев лиходеев везли привязанными к мачте ладьи, заткнув уста серебряными кляпами. Помогло это лишь отчасти — в устье Шексны ладья встала на чистой глубокой воде, как приклеенная — ни вперёд, ни назад.
Кончили тенятников там же — расстреляли из луков, повесив на дубе. Стрелы были не простые, и пронзали тела в строго определённом порядке. Кровь лилась на землю красная — совсем как у людей…
Той казнью ничего не закончилось. Всё только начиналось. Жестокость рождала жестокость, а кровь не гасила огонь…
Глава третья
Люся Синявская оставила свою «Оку» у больничной ограды и пошла к моргу. Бульвар шелестел листвой, от Колонички доносились далёкие пьяные голоса — у кого-то продолжалось веселье. А на Люсю мрачные корпуса Семашки действовали угнетающе. Она не боялась — иначе зачем вообще было бежать? Она была не из пугливых, но…
Рука стискивала в боковом кармане куртки рубчатую нагревшуюся рукоять. Смешно, конечно — против Мозгоеда с газовой пукалкой… Да нет, ерунда, что ему делать в мертвецкой. Зачем маньяку тайно доставлять в морг свои жертвы? Тут дело в другом. В нежелании ментов придавать гласности новые кровавые подвиги Мозговеда — здесь, в Царском Селе.
«Гласность» для Синявской была словом святым. «Тайна следствия» или «служебная тайна» казались в сравнении с ней пустым набором звуков. Да и военная, и государственная тайна — тоже. Сейчас на алтарь свободы информации Люсе предстояло возложить очередную жертву — придурка-Канюченко.
Канюченко она ненавидела.
Майор не просто отказался делиться с журналисткой какими-либо сведениями по делу Мозговеда, но и записал беседу с ней. Разговор, в котором Люся намекала на кое-какую возможную благодарность за эту услугу. Записал и прокрутил при следующей встрече.
Теперь мент обречён. В послезавтрашнем номере взорвётся бомба. Аршинный заголовок: «Кто вы, Мозговед?» — а ниже Канюченко крупным планом. И, чуть мельче: «Заместитель начальника РУВД прячет расчленённые трупы!!!»… А ещё ниже — череда снимков эксклюзивной расчленёнки.