Даню передёрнуло. Ну к чертям такие фокусы…
Публика, похоже, была солидарна с Даней. Первоначальное оцепенение сменилось свистом, возмущёнными выкриками. Дамы требовали немедленно прекратить, мужчины сжимали кулаки и в открытую грозили магу. Становой пристав Григорий Кузьмич, багровея лицом, протискивался меж скамей к арене…
И всё кончилось.
Маг стоял, словно впитывая эмоции зала, словно наслаждаясь слышными лишь ему бурными овациями — а потом вышел из оцепенения, и накинул шелково-расшитое покрывало на ящик (кровь из распилов лилась ручейками), и сделал несколько пассов…
Распиленная девушка выскочила из своего саркофага, улыбнулась, помахала рукой, убежала за кулисы — драпируясь в то же покрывало… Движения и улыбка опять показались Дане мёртвыми. Аплодисментов не было. Было гробовое молчание… Представление закончилось.
— Данька, у тебя к'овь на лбу… Да нет, левее… — сказал Моня, когда они проходили под тусклым фонарём. — К'аска, наве'ное, теат'альная…
Разоблачительный пыл Мочидловера теперь несколько поугас.
Даня провёл пальцем по лбу. Понюхал липкую субстанцию, осторожно лизнул…
Противный солоноватый вкус.
Кровь.
Он сплюнул. Гадость… Но крови Даня Буланский не боялся.
Дела минувших дней — XIПольно. Дело Гильснера
— Не стоит, право не стоит, — сказал Богдан почти даже ласково. — Я знаю, что Гудини вы и в ученики бы не взяли, но эти браслетики не простые. Нарочито для таких, как вы, сделаны…
Пленник посмотрел на него злобно. Промолчал. Но какие-то манипуляции скованными за спиной руками продолжил — похоже, пытался порвать оковы — лицо исказилось, жилы на лбу вздулись.
— Не трудитесь зря, господин Черноиванов… — снова сказал Богдан.
Но вынул из внутреннего кармана сюртука Дыев нож — бережёного Бог бережёт.
От тенятника можно ожидать всего. Тем более от такого — двадцать пять лет собиравшего силу не только ритуальными убийствами молодых девушек, но и поглощением эмоций наблюдавших это дикое зрелище людей. Убийства чаще всего совершались чужими руками… Впрочем, порой он убивал сам и без посторонних глаз — как здесь, в Польно.
— Меня зовут Де Лануа, — в очередной раз процедил пленник.
— А в паспорте написано — Геннадий Черноиванов, мещанин, — в очередной раз деланно удивился Богдан, изучая трофей — обширный бумажник.
— Тогда прочитайте документ, что лежит в соседнем отделении… На имя Черноиванова.
— Вот как заговорили… Ничего не получается с наручничками? Я предупреждал… Ну и что тут у вас за цидулька… Ах, какие печати… Какие сигнатуры… его высокопревосходительство генерал Курлов руку лично приложили. Только я-то, милостивый государь, по другому ведомству служу, мне жандармские бумажки не указ. Десятое присутствие Святейшего Синода, может слышали? А-а, вижу, слышали… К тому же, находимся мы сейчас на территории Австро-Венгерской Империи, где предписание сие о содействии силы не имеет.
Богдан медленно разорвал бумагу пополам. Потом ещё раз, ещё… И запихал кучку клочков обратно в бумажник.
— Скажу по секрету, вам и в России этот листок не помог бы. Потому как господин Курлов недавно приискал себе другого советника в делах прорицательских. Дремучий мужичок, из Тобольской губернии, но сила природная непомерная… А самое главное — в кишках девичьих свежевынутых для прорицаний не нуждается. Так что не будем, сударь, Моню Мочидловера тут изображать. Перейдём к делу…
Богдан говорил медленно, размерено, постукивая в такт словам по столешнице черенком ножа.
А потом как будто взорвался.
Опрокинутый стул не успел рухнуть на пол — Богдан оказался у тенятника. Ударил без замаха. Ещё раз. Приставил Дыев нож к кадыку, надавил другой рукой на затылок. Шипел негромко и страшно, как разъярённая змея:
— Я шёл к тебе десять лет, гнида! Десять лет назад, после богомерзкого действа в Маневичах — ты сделал первую свою ошибку. Ты увёз с собой Ингу Зайдер, а я… А я поклялся её найти. Хотел разыскать — известной цирковой артисткой… А нашёл мёртвой и… Не стоило тебе увозить её… Второй раз ты ошибся тут, в Польно… Не надо было сваливать эту девушку на Гильснера. Напрасный ход… Сошло бы и здесь, как сходило там, в России. Гильснер — конечно, паршивая овца, — но из стада рабби Исраэля. Не стоило подставлять именно его. Все закарпатские евреи повисли у тебя на хвосте…
Тенятник молчал. Струйка крови скатывалась из разбитого носа — и быстро слабела. Богдан тоже замолчал. Отошёл от Де Лануа, устыдившись вспышки, нарушившей всегдашнее ледяное спокойствие. Внутри было пусто. Когда кончается путь длиной в десять лет, так оно и бывает…
— Где твоя дочь? — перешёл Богдан к главному.
Дочь тенятника должна была умереть несколько лет назад от белокровия — и умерла бы, не спаси её отец единственным в своём роде лекарством. Ценой спасения девочки были десятки укромных могилок, разбросанных по западным губерниям и сопредельным странам… Десятки девушек, не ставших артистками. Не ставших женщинами… Ставших выпотрошенными трупами.
— Где ты её прячешь?
Тенятник молча оскалился.
Богдан оскалился в ответ. Пусть тварь на редкость живуча — но боль от зазубренного Дыева ножа меньше не станет. Сегодня воздаётся за всё и за всех — той же мерой. Он шагнул вперёд, поигрывая ножом…
Тенятник атаковал.
Это была почти безнадёжная попытка — отчаянный бросок с руками, скованными за спинкой громадного дубового стула. Стул взлетел в воздух вместе с телом — и вместе с ним обрушился на утоптанный земляной пол…
Богдан застонал. Безнадёжная попытка удалась — когда оскаленные зубы были в пяти вершках от его горла, Богдан отмахнулся ножом — чисто рефлекторно. И попал — рефлексы у него были безупречные.
Почерневший черенок ножа торчал из глазницы, кровь выплёскивалась ритмичными толчками. Тело дёргалось, тенятник ещё жил — но допроса не будет, мозг повреждён. Надо добивать. И — самому искать девицу Черноиванову…
Он взялся за нож, потянул — кровь измарала руки. Но крови Богдан Савельич Буланский не боялся.
Глава одиннадцатая
Телефонная трубка вполне слышимо хрустнула в побелевших пальцах. Голос Жозефины Генриховны звучал негромко, но страшно. Впрочем, собеседник был не из пугливых.
— В жизни, сударь, бывают разные проблемы, — медленно цедила колдунья. — Самые разные. По сравнению с которыми загадка: кто втихую скупает акции банка? — смешной пустяк. И решить которые не помогут ни бритоголовые качки, ни связи в администрации. А я — могу. Подумайте об этом.
Собеседник подумал. И сказал после паузы:
— Лады. Рубиться с ментовней мне не в жилу. Но если там кто с корочками калымит налево — разберусь. Как подвалили, так и свалят. Имена, приметы есть?
— Один называет себя Тимофеем Лесником, археологом. Снимает дом или комнату где-то на окраине. Ездит на синей «Ниве», номер не знаю.
Скудная информация, но другой у Де Лануа не было. Анна излишне откровенничать о новом знакомом не стала. А охрана администрации, куда «серый» оформлял вчера утром пропуск (интересно, зачем?), — и марку-то машины запомнила случайно…
— Не заморачивайся, раскопаем… Кто ещё?
— Все те, кто вертится возле моей квартиры и квартиры музыканта Иванова.
— Что за лабух? Не догоняю…
— Фагот.
— А-а-а… Лады, глянем.
— И ещё один отморозок. Его можно встретить в интернет-клубе…
…Больше звонить было некому. Этот разговор стал пятым — и единственным, давшим хоть какой-то результат. Уклончивое полуобещание. Разберёмся… Глянем…
Придётся всё делать самой, подумала Де Лануа. Гниды неблагодарные. Ничего, ещё приползут…
Она ошибалась. Что такое благодарность, её последний собеседник знал — в рамках своих понятий, разумеется. В Царском Селе он был известен под кличкой Синий.
Засада не сработала.
Надежда, что в квартире Де Лануа или Фагота тенятник забыл что-то важное для себя, либо что-то способное вывести на него — забыл и быстро вернётся — не оправдалась.
Утро заканчивалось. Начинался день. Обер-инквизитор собрал подчинённых — пять человек — в студии музыканта. Двое были в Питере, работа с трупами Иванова и Радецки в лаборатории Военно-медицинской академии проходила под их наблюдением — Юзеф, и в лучшие-то времена не доверявший даже родной маме, опасался сейчас любых сюрпризов. Ещё один боец приглядывал за квартирой вещуньи и лежавшим там в дальней комнате охранником (к утру тот, как и предсказал обер-инквизитор, оклемался, — и уснул от лошадиной дозы снотворного).
Хотя засада не сработала, снимать её было нельзя. Хотя оставаться здесь дольше Юзеф не мог. Слишком много дел, слишком мало людей. Де Лануа, лёгшая на дно, — но не ставшая от этого менее опасной. Сладкая парочка из интернет-клуба. Лесник и Анна. Креатуры.
— Поступили первые результаты из ВМА, — сказал Юзеф. — Полевой агент Радецки был убит музыкантом. Хозяином этой квартиры. Расчленён и частично съеден.
К какому финалу привела Фагота последняя в его жизни трапеза, Юзеф уже знал. Кровь людей, прошедших полный курс СКД-вакцинации, ядовита не для одних комаров… Но про это он говорить не стал. Младшие агенты вакцинацию не проходили.
Бойцы молчали. После обыска в квартире такая весть их ошарашить не могла. Белобрысый Гера смотрел на начальника с лёгким недоумением — работал с обер-инквизитором дольше других и хорошо знал, что бесцельно тот служебной информацией ни с кем не делится. А Юзеф продолжал удивлять:
— Музыкант работал не только на себя. Был поставщиком Мозговеда. У которого в прозвище буква «в» закралась явно по ошибке. Тенятника, питающегося мозгами. Тенятник этот — крайне опасный. Самый опасный объект из всех, что я видел в жизни. В морге мне и Леснику взять его не удалось.
Бойцы молчали. Недоумение Геры сменилось крайним удивлением. Юзеф перешёл к главному.
— Нужны добровольцы, — сказал он. — Остаться здесь. Есть вероятность, что объект заявится сюда в ближайшие сутки. Но — шансов остановить его у вас будет мало.