— Но сначала давай проясним историю с Эдиком — до конца. Он расспрашивал тебя о Де Лануа? Или подводил разговор к ней исподволь?
— Нет. Её мы не упоминали. Но о другом человеке… действительно, мы говорили довольно много. Затронули его вроде невзначай, но сейчас мне… Да. На эту тему навёл Эдик…
— Кто? — спросил Лесник, догадываясь, о ком речь.
— Марат, мой сосед. Он же Фагот…
— И что ты ему рассказала?
— Так, ничего особенного. Эдик прочитал о нём статью в каком-то молодёжном журнале, и выспрашивал: что там было правдой, а что журналисты безбожно наврали.
— Что его конкретно заинтересовало?
— Ну, например, действительно ли Марат убеждённый вегетарианец. Я сказала, что всё это рекламный трюк — на людях Фагот был травоядным, а дома уплетал мясо за обе щёки. Сама видела.
Он остановился (они медленно шли к выходу из парка обсерватории).
— Где видела? Когда? — его голос звучал куда тревожней, чем Леснику хотелось.
Анна по-своему истолковала его реакцию:
— Ничего серьёзного, зазвал как-то вечером в гости, к тому же мы были не одни…
— И что?
— Полный стол мяса — во всех видах. И наш вегетарианец трескал его за милую душу.
— Кто там был ещё?
— Его приятель, оба оказались навеселе, я посидела немного и ушла…
— Ты встречала этого приятеля до того? Или после?
Она задумалась. Поперёк лба пролегла морщинка.
— Не помню. Странно… По-моему… Нет, не помню.
Действительно, странно. Для девушки, запомнившей, как подавал ей шариковую ручку малознакомый человек — странно.
— Ладно. Ты можешь описать внешность этого приятеля?
— Он… по-моему, он тогда показался мне очень симпатичным… И остроумным. А вот лицо… нет, не вспоминается… Хотя всё было недавно…
Это был след. Горячий след… Сотрапезник Фагота, умеющий располагать к себе, но не позволяющий себя запомнить.
Оставался один вопрос. Главный.
— Ты что-нибудь там съела?
— Марат уговорил. Утверждал, что такого блюда я в жизни не попробую. Действительно, оказалось вкусно…
— Что это было? — Леснику показалось, что вопрос задал не он, что чужой и незнакомый голос прозвучал откуда-то со стороны.
— Мозги. Жареные телячьи мозги с картофелем фри и зелёным горошком. Ничего особенного, по большому счёту.
Лесник поворачивался к ней целую вечность — и всю эту вечность он не дышал, и не билось сердце, и мир вокруг застыл чёрно-белым снимком… Дыев нож сам собой прыгнул в руку. Ножу нравилось убивать. Его хозяину — не очень.
Лесник замолчал. И молчал до самых ворот обсерватории. Механически переставлял ноги.
Жареные мозги… Телячьи? Хм… Прионы выдерживают температуру до трёхсот градусов, не теряя своих качеств. Способности у неё уже были… Значит… Ничего это не значит! Ничего…
— Фагот тоже убит, — сказал он в воротах. — Следующей можешь оказаться ты. Сейчас садимся в машину и уезжаем. Едем в область, выберем райцентр, где ни ты, ни я никогда не бывали. Снимем тебе квартиру или дом — без агентств, письменных договоров и временных регистрации. Закупим продуктов на неделю. На работу напишешь записку, я пе…
Лесник осёкся.
Возле его машины стояли трое — двое в серой милицейской форме, один в камуфляже — и изучали «ниву» самым придирчивым образом.
В мастерских политехнического лицея было прохладно и безлюдно. И тихо. Многочисленные токарные, фрезерные, сверлильные, шлифовальные станки, циркулярные и рамные пилы, электрорубанки не перекрывали своим гулом, рёвом и скрежетом гомон лицеистов-пэтэушников. Застыли в мрачном молчании. Впрочем, один человек здесь был. И один агрегат работал.
…Нож гильотины падал с неотвратимостью судьбы. Фатума. Рока.
Казалось, его не сможет остановить ничто — ни камень, ни металл. И уж тем более — жалкий комок органики. Так и вышло. Нож завершил свой путь. Во все стороны брызнуло красным…
Сторож Петраков вытер со лба долетевшую каплю, страдальчески сморщился. Получилось плохо, некрасиво. Неровно. Станок-гильотина предназначен для рубки металла. И ни для чего другого, увы. Положенный под нож спелый помидор оказался скорее раздавлен, чем разрезан. Сторож вздохнул и стал вытирать загаженный станок. Закончив — выключил питание и прошёл в соседнее помещение. В деревообрабатывающую мастерскую.
Петраков любил бывать здесь, в учебно-производственном корпусе — в выходные или вечером, в тишине и одиночестве. Любил рассматривать застывшие режущие, сверлящие, пилящие и долбящие механизмы. Любил мечтать, как они вгрызаются в… В общем, любил представлять, как работает вся эта машинерия. Включить что-либо он попробовал сегодня в первый раз, сам до конца не понимая, откуда взялось такое желание…
…Он запустил циркулярную пилу с верхней подачей, на местном жаргоне — «Пеликана». Диск засвистел, раскручиваясь, длинные зубья слились от быстрого движения. Петраков положил на станину парниковый огурец, взялся за ручку… Диск опустился и снова поднялся. И ещё, и ещё…
В металлический поддон падали нарезанные огуречные ломти.
Ровные. Одинаковые.
Механизм поиска, набиравший обороты в Царском Селе, Капитулу никак не подчинялся — только и исключительно Юзефу. Впрочем, никто из многочисленных задействованных людей-винтиков не имел понятия о существовании Конторы, и её коллегиального органа управления, и лично обер-инквизитора.
Креатуры, стоящие на ключевых постах в силовых структурах, под действием гипнограмм отдавали приказания — чтобы тут же позабыть о них. Агенты влияния действовали более осознанно — но не догадывались, на кого работают. Вернее, догадывались, — основания для догадок были, тщательно сфабрикованные и подсунутые в своё время Юзефом. Для каждого из агентов свои — и уводящие далеко в сторону от Инквизиции.
Исполнители низшего звена не имели ни гипнограмм, ни правдоподобных легенд — просто делали, что приказано.
Результаты не обнадёживали.
Никто из подозреваемых не ночевал этой ночью дома и нигде не засветился утром. Никто не угодил в густую сеть, расставленную на въездах-выездах из города. В учреждения здравоохранения тоже никто не обращался с травмами, хотя бы отдалённо напоминающими два пулевых ранения.
Поиск продолжался. Люди, не имеющие понятия, зачем и для кого они это делают, просеивали архивы самых разных организаций. Всех подряд. Юзеф хорошо помнил, как на след одного матёрого тенятника навела жалоба старушки-кошатницы об исчезновении нескольких любимцев — положенная под сукно в ЖЭКе…
Поиск продолжался — результатов не было.
Обер-инквизитора это не расстраивало, другого он не ждал. Возможно, в глубине души Юзеф надеялся: всё так и кончится, тенятник либо тенятники испугались, забились в глубокую щель, вообще унесли ноги из города… И пророчество не сбудется.
Но готовился он худшему. К тому, что враг напомнит о себе.
Напомнит скоро и страшно.
Курьера Диану, ввиду катастрофической нехватки посвящённого личного состава, Юзеф оставил при себе. Девчонка с боевым опытом, пригодится. Закрепили за ней машину из резерва, выдали пистолет, способный при осмотре сойти за газовый (бутафорская перемычка в стволе вылетает при первом выстреле, пули утоплены в гильзы и прикрыты пластмассовыми заглушками).
Именно Диана-Маша и подняла тревогу:
— Внимание! Машина, к нам. И непростая…
Двое бойцов — охрана штаба — приготовили оружие. Обер-инквизитор вышел из кабинета, взглянул на монитор наружного наблюдения.
— Всё в порядке. Наши.
Ушлая Маша, подумал Юзеф. Сразу засекла, что рессоры «Чероки», хоть и усиленные, проседают куда ниже, чем положено. Нечего ей в курьерской службе делать, грех зарывать таланты… Ну ладно, всё в порядке, Алексей добрался без эксцессов.
Юзеф вернулся в кабинет, бросив на ходу:
— Сейчас прибудет человек. Сразу — ко мне.
Уселся в огромное вращающееся кресло, сделанное на заказ и привезённое с собой. Окинул взглядом документы, приготовленные для этого разговора. Диаграммы количества раскрытых тенятников — прирост в последние годы шёл по экспоненте. Результаты экспертиз, выявлявших неизвестные ранее свойства у продуктов теневой эволюции. Карта с нанесёнными местами их обнаружения — значки на ней расходились от центра, как круги от брошенного в воду камня.
Центром оказалось Царское Село.
Напоследок Юзеф оглянулся — за спиной висела авторская копия картины Васнецова, тоже привезённая с собой. «Княгиня Ольга». Он любил разговаривать со священниками, имея за спиной это полотно, написанное в виде иконы (хотя РПЦ никогда не признала бы её за таковую). Святая и равноапостольная княгиня смотрела хищно, скривив губы в жестокой усмешке. Картина была немым упрёком другим. Немым оправданием Юзефу.
Дверь раскрылась. Человек остановился на пороге. Худощавый, невысокий, в простой чёрной рясе. Выглядел он гораздо старше Юзефа, хотя был почти его ровесником.
— Я приехал, Юзик, — сказал человек и неуверенно шагнул вперёд.
Обер-инквизитор понял, что графики, диаграммы и карты не потребуются. Что картина привезена зря.
Человек был слеп.
Дела минувших дней — XIII12 апреля 1918 года. Птица Феникс
В Москве стреляли.
Ленивый перебрех винтовок, нечастые пулемётные очереди. Совсем уж редко бухала трёхдюймовка.
Потом, годы спустя, в этот день над Москвой часто будет греметь канонада, отмечая полёт к звёздам улыбчивого и фотогеничного русского паренька. Но нынешняя пальба не была провозвестницей тех праздничных залпов. Просто в этот день большевики размежевались с очередным временным попутчиком. С анархистами. Остались левые эсеры — последние союзники, с кем можно было поделиться ответственностью за октябрьский переворот и его последствия. Этим союзникам история и ВЧК отпустили ещё почти три месяца…
Но один невидимый миру праздник начал свой отсчёт дат именно с того дня, под звуки пальбы из особняков, зачищаемых от братишек-анархистов.
В этот день рождалась Новая Инквизиция. Уничтожение анархистских логовищ было первым её реальным делом. В притонах чернорубашечников свершались самые богохульные действа, а два месяца назад похищенные из патриаршей ризницы намелённые иконы и освещённая утварь были кощунственно использованы для чёрной мессы необычайной силы — и замершую после Октября в тревожном ожидании страну скрутила судорога гражданской войны…