— Не должна бы, — равнодушно ответил напарник. — Поехали. Начальство на кофейной гуще нагадало, что клиент — это «фторый нумер». «Глобуса» приказано оставить…
— Опять к нему домой, что ли? Я-то думал, сейчас тут покемарим по очереди…
— Хочешь, укольчик сделаю? Сна ни в одном глазу — будешь скакать как козлик, обожравшийся виагрой.
— Знаю я твои укольчики… Куда ехать-то?
— К интернет-клубу. Наблюдать снаружи. Не боись, подрыхнешь на заднем сиденье маленько… Всё равно сегодня хрен откроются — карнавал.
…Близнецы вышли из парадной, направились к машине. Свидетелем их отъезда стал лишь сидевший на лавочке у подъезда гражданин, на вид весьма потрёпанный в схватках с зелёным змием. Когда машина свернула за угол, драконоборец уронил голову на плечо и тихо сказал несколько слов на удивление трезвым голосом. Казалось, он обращается к полупустой бутыли «тридцать третьего», устроившейся на той же лавочке. Бутыль не ответила верному поклоннику. Вместо неё отозвалась крохотная клипса-приёмник, маскируемая на ухе гражданина прядями давно не мытых волос.
Леснику спать уже не хотелось.
Бывает такое, если не смыкать глаз часов тридцать-сорок: тело движется вроде уверенно, но словно на автопилоте, голова пустая и гулкая, — а сна ни в одном глазу.
…После того, как на кухонном окне раздёрнулись занавески, он вернулся в машину. Сидел — и не знал, что делать. Впервые за последние двое суток (и последние десять лет) — не знал.
Привычный мир рассыпался на глазах, и осколки его складывались в причудливые и уродливые комбинации. Всё менялось и всё теряло свою цену. Боевой товарищ стал Иудой, начальство — кучками делящих власть интриганов, а враги, спасать человечество от которых тебя призвали, — оказались просто ставками в чужих играх…
Он допил коньяк, небрежно швырнул пустую фляжку назад. Откинулся на сиденье и стал неторопливо, слово за словом, анализировать гипнограмму Крокодила, озвученную Анной.
Один момент там заведомо не соответствовал истине. Фагот тенятником не был. Если Радецки ошибался в этом — мог ошибиться и во всём остальном. Если намеренно лгал, не догадываясь, что труп музыканта найдут рядом с его собственным, — то… впрочем, верить безоговорочно Иуде никто не собирался.
В любом случае, послание интересное. Конкретной информации отнюдь немного — в основном эмоции и сбивающие с толку намёки. Как сам Радецки собирался обойтись с Чёрными, зачем шёл на контакт — ни слова. Не только же ради их спасения… Какой конкретно выбор стоит перед Лесником — не ясно. Какова разумная альтернатива гипотетическому плану Юзефа? Есть ли сейчас поблизости другие апокалипсисы, союзники Крокодила? Как матёрый агент умудрился повернуться спиной к убийце-серийнику?
Последний вопрос интересовал Лесника чисто умозрительно. Пускай навсегда останется тайной этой парочки… Неважно.
А весь остальной список — если не обманывать себя — сводился сейчас к одному-единственному вопросу: остаётся Лесник в Конторе — или уходит. Вернее, пытается уйти…
Ответа не было.
…Телефон, вспомнил Лесник. Надо включить мобильник, может позвонить Анна, даже если ничего не стрясётся, даже если просто соскучится… А больше вроде и некому.
Телефон зазвонил.
Зазвонил через секунду после включения.
— Лесник? — пророкотал голос Юзефа. — Приезжай срочно на третью, дело, похоже, идёт к развязке…
Вот и всё… Легко и просто тебе показали, кто в этой игре кошка, а кто мышка.
Лесник скрежетнул зубами. Распрямил плечи, отчеканил по-уставному:
— Господин обер-инквизитор! — в голосе звенел металл. Сейчас он скажет короткую формулу отставки — и будь что будет.
— Не надо, — сказал Юзеф очень устало и очень мягко. — Не надо ничего говорить… Просто приезжай. Объект снова атаковал, у нас четверо холодных…
Обер-инквизитор помолчал и добавил:
— Возвращайся, Анджей…
Дела минувших дней — XV11 октября 1969 года. Девичья честь
Нож блеснул тускло, как чешуя дохлой рыбы. Блеснул и упал словно сам собой — Кира не увидела движение Юзефа.
Мурат шагнул назад, беззвучно и широко открывая рот, кисть его руки вывернулась под странным углом.
Кире показалось, что остальные сейчас бросятся, все разом — но не бросились. Разговор шёл на повышенных тонах, шестеро молодых мужчин почти кричали, яростно жестикулировали, показывали на неё, Киру. Она не понимала ничего, знакомых слов не слышалось, да и сколько их она знала? Так, вывески на магазинах. Нан — хлебный, азык-тулик — продовольственный, балык — рыбный…
Юзеф отвечал редко и коротко — и тогда голос начальника экспедиции легко перекрывал визгливые крики. Он на голову возвышался над аборигенами и был в два раза шире в плечах любого из них. И — спокойнее, чем все они, вместе взятые.
Кира стояла и не знала, что делать. Уйти? Она сделала осторожный шаг назад, второй. «Стой где стоишь!!» — не оборачиваясь, рявкнул Юзеф по-русски. Она застыла.
Подошёл и вступил в диалог новый персонаж — седобородый аксакал с сучковатой палкой в руке, на груди одинокая медаль. Прикрикнул на молодых не слишком-то ласково, замахнулся палкой — те отступили на несколько шагов. Но и Юзефу говорил что-то очень резкое. Разговор со стариком был недолог. Юзеф подобрал нож и пошёл к ней.
Пошёл, повернувшись спиной к местным — Кира напряглась — но те остались стоять, где стояли…
— Я же говорил: из лагеря ни ногой! — Юзеф смотрел ей в глаза.
Кира утонула в провалах зрачков, и показалась себе маленькой девчонкой, и не знала, что сказать, и пролепетала:
— Но… Юзеф Доминикович… этот Мурат, он казался вроде культурным, в Ленинграде учился…
— Казался… Ты мне тоже казалась девушкой дисциплинированной. И что? — едва в гареме не оказалась. Между прочим, ничего ещё не кончилось. Выбор мне предоставили простой: или они честно-благородно сейчас платят за тебя калым, или умыкнут чуть позже — без всякого выкупа. А постоянную охрану к тебе не приставить.
Она посмотрела на него — и почему-то не испугалась малоприятной перспективы. Рядом с Юзефом трудно было пугаться.
— И что теперь? — спросила Кира.
— Что, что… Телеграмму пошли родителям, что замуж выходишь… — Юзеф критически осмотрел её и добавил неожиданно: — Раздевайся.
— Что под кофточкой? Футболка? Сойдёт… Кофточку долой. Но юбка…
Она не успела ничего сказать или сделать — нож вспорол подол, ткань разошлась с лёгким треском.
— Повернись… вот так. Будет мини, вполне модно… Кира поглядела на неровно обкорнанную юбку и ничего не поняла.
— Пошли, — скомандовал Юзеф.
— Куда?
— Иди вперёд и не смотри по сторонам. Делаем круг по посёлку и возвращаемся к машине.
Октябрьский ветерок холодил руки и ноги, Кира не обращала внимания. Шла по Гулыиаду, вцепившись в локоть Юзефа, по сторонам не смотрела — но чувствовала взгляды, направленные отовсюду — на неё. Она спросила:
— И во сколько меня оценили?
— Недорого, — хмыкнул Юзеф. — Цена женщины здесь обратно пропорциональна её образованности. Дороже всего ценятся окончившие семилетку… Считается, что такие лучше ведут хозяйство.
Недооценённая выпускница истфака надула губы.
— Ну вот и всё. Теперь ты навек в их глазах опозорена — пройдясь в таком виде. Будут вслед плеваться, а мужчины и близко не подойдут…
— Прощай, девичья честь, — вздохнула Кира несколько притворно. — И вы, как её погубитель, теперь обязаны…
Она не договорила. Но разговор этот продолжила. Позже…
…Через три недели полевой сезон закончился. Юзефа она больше никогда не увидела. В археологии тот был, как показалось Кире, человеком случайным, хоть имел огромный запас исторических знаний — и весьма специфичных. Но работал явно по другому профилю, а прикомандировавшую его к институту Археологии неведомую контору интересовал только и исключительно пещерный храм, на который напоролись проходчики в Гульшадском руднике…
Она пыталась его найти — в адресном столе сведений о таком человеке не нашлось, а институтское начальство оказалось поражено внезапной и поголовной амнезией — никто не мог вспомнить и понять, как во главе экспедиции оказался Юзеф. И кто он вообще такой…
О том, что в июле следующего года у него родился сын, Юзеф узнал спустя двадцать с лишним лет, уже после смерти Киры Урманцевой.
…Мальчику она дала имя в честь деда, своего отца, — Андрюша. Но иногда, ласково, звала Анджеем…
Глава третья
— Я подозревал, что Радецки тайный апокалипсист, — сказал Юзеф. — Чувствовал — на уме у него что-то есть… Знал, что он не до конца наш. Держал под колпаком — и ничего. Ни зацепочки. Никаких связей…
Слова обер-инквизитора не потрясли и не изумили Лесника. Он думал, что теперь его уже ничто не может потрясти и изумить.
Они с Лесником сидели вдвоём в кабинете обер-инквизитора. О том, как Лесник провёл первую половину дня, по молчаливому согласию не заговаривали. Он пересказал содержание гипнограммы Крокодила — и всё. А Юзеф ни о чём больше не спрашивал. (Впрочем, один попрёк из уст начальника Лесник таки услышал, — тот потянул носом и проворчал: «Много пьёшь за рулём. Права отберут». Ни тот, ни другой не улыбнулись шутке…)
— Подозревал и использовал Крокодила соответственно, — продолжал Юзеф. — Радецки служил не за страх, а за совесть, и в некоторых вопросах был святее самого папы римского — дабы никто его не заподозрил. Чтобы можно было использовать в своих целях накопленный за годы кредит доверия — в критический момент. Этот момент пришёл — и Крокодил получил от меня задание с расчётом именно на его ренегатство… Но одного я не знал — что кроме Конторы и апокалипсистов он работает ещё и на себя. Раскапывает в частном порядке стародавнее дело, нити которого привели в Царское Село. Это спутало многие карты.
Подоплёку интереса Радецки к событиям почти вековой давности Юзеф понял лишь час назад — получив информацию по процессу Гильснера. Следователя, не поверившего в виновность ритуального убийцы,