ЦКБ оказались гнусной комедией. Похороны, венки и речи, замурованная в кремлёвской стене урна — всё фарс. Проклятый интриган ушёл в тень и готовил превентивный удар. Ничего, придёт время — сочтёмся за всё. Сейчас главное — унести ноги…
…На серый бетон аэродрома упали два свёрнутых спальника, несколько мешков с продовольствием. Леваневскому это не нравилось, но он не мог отказать человеку, которому был обязан всем. Не только и не просто жизнью — к своей и чужим жизням Сигизмунд Леваневский давно относился без излишнего трепета. Гораздо важней была слава — портреты с лицом, известным каждому в этой стране, школы и фабрики, носящие его имя — имя одного из первых Героев Советского Союза. Слава долго обходила Леваневского — и пришла к нему три года назад исключительно благодаря Богдану Савельевичу… Слава полярного орла, спасавшего от гибели челюскинцев. Но лётчиков в стране много, и орлами становятся не все. Важно в нужный момент оказаться в нужном месте. Иногда Леваневскому казалось, что его покровитель попросту заранее знал, где и когда будет раздавлен льдами «Челюскин»…
…Через две минуты после того, как Н-209 тяжело, неохотно оторвался от взлётной полосы, на аэродром стремительно въехали два автомобиля. Из переднего выскочил человек в синей форме, с ромбами на петлицах. Поднял голову, посмотрел на исчезающий самолёт. Выругался.
…В Нью-Йорк Н-209 не прилетел. В Фербэнкс — точку промежуточной посадки на Аляске — тоже. Леваневский последний раз вышел на связь через двадцать часов после старта — и навсегда замолчал. Самолёт и шестерых лётчиков искали советские и американские пилоты, искали даже спустя много лет после того, как весной 1938 года экипаж официально объявили погибшим… Искали ледоколы. Искали жители прибрежных районов Аляски.
Не нашли.
Искавшие не догадывались, что на борту Н-209 был пассажир — Богдан Буланский. И что в Америку он не собирался…
Глава девятая
Сусанна своё дело знала. Быстрота движений у неё была феноменальная. Приклад раздробил череп, и острые осколки вошли в мозг, и было больно, и Лесник умер…
На середине этой мысли он сообразил, что раз может так думать — то всё не так плохо. С ним, по крайней мере. Голова раскалывается от боли, но на куски отнюдь не разбита, — сумел в последнюю долю секунды «снять» удар, перевести в скользящий… Но дела хреновые.
Жёсткий пол давил на плечо и бок. Над головой звучали голоса — надоедливые звуки, болезненно отдающиеся в голове. Смысл слов от Лесника ускользал. Сомкнутые веки ощущали свет. Хотелось открыть глаза, поднять голову, осмотреться, проверить работоспособность мышц.
Ничего этого Лесник не сделал. Не стоит тут радостно демонстрировать своё возвращение из мира мёртвых. А то живо вернут обратно — контрольным выстрелом или тем же прикладом.
Ситуация поганая: похоже, в строю остался сам Лесник, не уверенный, что сможет работать, да Юзеф, с которым творится нечто странное… Немного — против двух убийц экстра-класса. Отца Алексия в расчёт можно не принимать. Диана и близнецы если и живы, то умирают, Лесник видел, как их троих отшвырнула очередь лже-Хачатряна — по несколько пуль в каждого.
Лесник начал воспринимать речь псевдо-Арика с середины фразы. Голос звучал торжествующе:
— … было просто смешно с тебя, Юровский, — когда ты вербовал меня в Степанакерте. Не узнал, не узнал… Потерял чутьё классовое. Вай, обрадовался Юзеф-джан, человек так много знает и умеет, — и никак не засвечен в Конторе! (кавказские нотки в голосе мелькнули и вновь исчезли). Та наша встреча планировалась за два года… У меня было достаточно времени с момента, как я задумался: а зачем это товарищ Юзеф строит в Швеции томограф за тридцать шесть миллионов долларов — который не совсем томограф? Кого это он лечить тут собрался, а? Я долго не мог поверить, что ты, именно ты, всерьёз готовишься к Последним Дням. А потом понял — это, судари мои, высшая степень материализма и атеизма: взять да и переломить Предначертание силовыми и техническими методами! Браво, бравис-симо! Ну и я тоже не стал сидеть сложа руки. Помог исполниться кое-чему из предначертанного. Раз суждено появиться Тёмному Мессии, пусть уж это будет товарищ надёжный, проверенный… — так ты любил когда-то выражаться, Юровский? Зачем нам Мессия-тенятник? Пусть лучше буду я. Голос отца Алексия, негромкий, спокойный:
— Значит, Даня, башни Нового Вавилона — твоих рук дело?
Богдан коротко хохотнул.
Голос Юзефа (слова даются с трудом, но в тоне издёвка):.
— Бедный Усама… Лихо ты развёл его со штатовцами…
Слушать всё это было интересно, но самого главного Лесник не понял. Где стоит Сусанна? Ни звука не свидетельствует о её местоположении…
Ладно, пора аккуратненько открывать глаза и производить визуальную разведку.
И он открыл — но один левый глаз. Правый был залит начавшей спекаться кровью.
Разговор старых врагов не пестрел угрозами, резкими выражениями, вообще проявлениями крайних эмоций. Когда ненависти столько лет — из неё уходит всё наносное и лишнее, появляется в ней благородно-коньячная выдержанность.
Впрочем, третий участник разговора — отец Алексий — не считал своим врагом ни Богдана, ни Юзефа — не считал никогда, с самого начала их глухой взаимной неприязни, перешедшей в открытый конфликт и раскол Капитула. Алексей Николаевич их жалел — обоих. И молился за них… Говорил в основном Буланский. Сегодня был его день.
— Я мог бы всё сделать проще и быстрее. Я ведь ныне тоже не чураюсь техники — жизнь убедила… Ты видел, Юровский, как работает моя сушилка? За полсекунды, кстати… А мой шокер? Хорошая штучка? Я мог просеять этот городишко мелким ситом и найти трёх латентных, о которых ты не имел понятия. И мог их активизировать и тихо-мирно прикончить где-нибудь в сторонке… А потом взорвать сие богоугодное заведение вместе со всем содержимым, и вместе с твоим дурацким томографом. Но грубо сработать не хотелось… С возрастом больше ценишь красоту исполнения, чем результат. Или, по крайней мере, одинаково ценишь. Я много лет мечтал прикончить черноивановское отродье своими руками — и не сделал этого. Обе погибли, считай, случайно. А когда организуешь для кого-то роковые случайности, чувствуешь себя богом… Но щенка я кончу у тебя на глазах, Юровский. Шлёпну изящно и красиво, без правок — финальную точку надо ставить своими руками. И я оставлю тебя жить, и тебя, Лёша, — тоже. Будете моей недремлющей совестью, — чтобы я не возгордился и не оторвался от народа… Комфортных условий содержания не гарантирую, но навестить иногда приду.
— Ты действительно считаешь, Даня, что функция Тёмного Мессии — стать на триста лет диктатором над народами? — мягко спросил Алексей Николаевич. И сам ответил: — По-моему, ты ошибаешься. Суть мессианства — нести людям Откровение. Идею… В данном случае — Тёмную, ложную, губительную… У тебя она есть?
— Я ничего не считаю. Я всё знаю. Знаю, потому что сам всё спланировал и подготовил. Любой Мессия — это власть. Власть над мозгами. Вы безнадёжно устарели со своими индивидуальными гипнограммами. А потуги на манипулирование массовым сознанием — и ваши, и всех других — просто смешны. Средства массовой информации для этого не подходят и никогда не подойдут — никакой избирательности, любой эффект нивелируется противоположенным — у другой части аудитории. Работать надо вживую, с коллективом людей, спаянным некими общими понятиями и принципами — при всей их, людей, внешней несхожести. С эргастулой?[13] Если бы вы знали, какие результаты может принести одна-единственная речь гнусавого и косноязычного депутата в Думе — выслушанная и вроде тут же забытая… Впрочем, узнаете. Сегодня. Хоть и на другом примере…
— Переворот креатур? — уточнил Юзеф. — Сколько раз ведь пытались… и чем всё кончалось?.. Ты, Буланский, маньяк… и авантюрист…
— У меня получится. Завтра страна содрогнётся от того, что произойдёт здесь. В этом городе, в этом роддоме. И начнётся цепной процесс, на вид хаотичный, но в котором просчитано всё.
— И ты думаешь, Даня, что звезда зажглась в предсказанный час только для того, чтобы осветить этот твой путь? — спросил священник. — Или её зажёг тоже ты? А Порченные Радуги? Остановись, Даня… Пока не поздно. Ты считаешь себя дирижёром, но за кулисами стоит кто-то другой — и дёргает за ниточки… Твоя свобода выбора — фикция. Если всё происходящее просчитал и спланировал именно ты и не кто иной — зачем тебе убивать этого мальчика? Твоему плану он никак не помешает и не поможет…
Богдан Буланский ничего не ответил на слова отца Алексия. Поставил к стене автомат, вынул из кармана пиджака крохотный никелированный браунинг — всё неторопливо, задумчиво. Лишь потом заговорил:
— Знаешь, Лёша, отец одного моего друга детства не был сильно верующим. Но идя в синагогу — смотрел на небо и говорил: «Мне не жалко. Вдруг он есть?» Мне тоже не жалко — пули на этого придурка. А Откровение и Идея будут, не сомневайся. Крови не надо бояться, никогда. Тогда Идею мне придумают — такие, как вы. Вам без Идеи убивать невместно, судари мои… А с Идеей — вроде как и ничего. Ну что-с, приступим? Астрономическая полночь, если календари не врут, сегодня в половине второго… Сейчас вам будет немного больно, но недолго. Полежите, отдохнёте, проснётесь в новом мире…
— Подожди, Буланский… Раз уж ты такой мастер… освети одно тёмное место в картине… Апокалипсисты — твоё детище?..
— Моё, моё… Но что о них вспоминать? Были и давно кончились. Твоими, кстати, молитвами.
— Значит… Радецки не был их агентом… — слова Юзефа звучали не вопросом. Утверждением.
— Конечно, не был. Якобы его цидульку, кстати, надиктовал девчонке я. Совсем не сложно. Употребить раз-другой словечко «символично», вспомнить пару минувших дел, — ты и купился. Поглядывал по сторонам в поисках мифических апокалипсистов… Твой меченый паренёк излишне рьяно копался в делах минувших дней. И раскопал то, что вспоминать никому не стоило. А я шепнул пару слов лабуху — кто к нему придёт и зачем. И как с пришельцем справиться. Да и с его дружком, между нами, у меня…