ачалась паника, у отделений банка выстроились колоссальные очереди, люди стояли всю ночь, подчистую выгребая всю наличность. Словом, страшная картина, хорошо знакомая каждому, кто пережил 98-й год в России. Или начало тридцатых — в Америке. Ну а в Англии живых свидетелей не осталось, последний банковский ажиотаж, панические изъятия денег имели место лет сто пятьдесят назад. Но страх остался, наверно, на генетическом уровне. Равно как и четкое представление в правительстве, что картинки таких очередей по телевизору почти неизбежно вызывают эпидемию: люди пойдут на всякий случай забирать деньги и из других банков. А каждому известно (по крайней мере, тем, кто читает эту книгу по порядку), что банки почти всегда имеют долгов больше, чем наличных активов, а значит, на всех не хватит! И, следовательно, скоро неизбежно начнется всеобщая паника и истерика, банки один за другим начнут прекращать операции, будут объявлены первые сенсационные банкротства… и пошло и поехало… Банкротство одного игрока чревато цепной реакцией банкротств. А затем — и эффектом домино, когда, падая, сначала отдельные столпы экономики, а затем и целые отрасли начинают валиться сами и валить других. И так опомниться не успеешь, как вся мировая экономика свалится — в спад, депрессию, глубокий кризис. Такой примерно катастрофический сценарий стал вырисовываться в некоторых головах. И головы эти ринулись на биржу, вынимать деньги из акций. Биржевые индексы, вообще очень подверженные влияниям массовой психологии, полетели стремительно вниз, как всегда заражая друг друга и доказывая таким образом неделимость мировой экономики… И хотя британское правительство пришло на выручку «Северной Скале» (за счет средств налогоплательщиков — миллиардов девяносто в общей сложности пришлось выложить), публика продолжала нервно смотреть на банки — что-то с ними будет, а значит, и с нашими денежками, да и с кредитами для экономики, без которых та неизбежно начнет сворачиваться. И вот тут-то на сцену вышел Жером Кервьель. Вернее, его вытащили. Многим показалось, что катастрофа «Сосьетэ Женераль» может стать последней каплей, переполнившей чашу. Последней соломинкой, которая может переломить хребет верблюда мировой экономики. И не потому ли американская ФРС поспешила так резко снизить учетную ставку, полагая, что это сильнодействующее (с большими побочными эффектами — см. главу «Волшебная веревочка процента») лекарство может предотвратить серьезную и долгую болезнь? И вот теперь знатоки гадают, то ли лечение оказалось своевременным — спасибо Кервьелю! То ли, наоборот, применили его поздно, да и помочь оно может только временно — проклятия Кервьелю! Хотя на самом деле, говорят некоторые осведомленные мужи, он тут и вообще ни при чем… Тем временем в Британии налогоплательщики не простили лейбористам их «щедрости» по отношению к «Северной Скале» и другим банкам. Хотя правительство действовало грамотно и логично и спасло страну от ужасных последствий. Но публика запомнила только одно: потратили массу денег, наделали долгов, и все только ради спасения жадных банкиров. Это убеждение стало одной из причин поражения лейбористов на следующих выборах и прихода к власти консерваторов, заваривших затем кашу Брекзита. А во Франции тоже выросли популистские настроения.
Третья сторона монеты
Вот представьте, мастерили вы сантиметр — то есть аршин для измерений. Меряете им ценность других вещей. И вдруг он, этот аршин, обретает самостоятельную какую-то жизнь, помогает вам менять одну вещь на другую и сам становится почему-то самой ценной, просто сверхценной вещью… Конечно, в реальности все было как-то иначе (хотя никто до конца не уверен как). Но, возможно, наоборот, некие протоденьги (куны, например) нашли себе удобного для хранения, транспортировки и обмена заместителя в лице модного среди знати украшения, и это, конечно, было золото (или в каких-то случаях — серебро (см. главу «Люди гибнут за металл?»)). И вот этот никому особенно не полезный сам по себе металл (разве что блестит) вдруг, по щучьему какому-то велению, становится и измерителем всех других стоимостей, этаким универсальным аршином! И еще — заместителем всех, абсолютно всех, без единого исключения, других товаров. И тем самым как бы самым желанным сверхтоваром. Причем никто не знает, отчего это вдруг случилось, никто этого специально не изобретал, а как-то вдруг эдак само вышло. И с тех пор деньги, принимая все более абстрактные, все более замысловатые, даже странные формы, развиваются вместе с человечеством. Сначала золото находит себе еще более удобного заместителя — бумажные деньги. Те, в свою очередь, заместителя себе — записи в банковских книгах, чек становится платежным средством. Их, в свою очередь, замещает пластик, а его — электронные деньги… И это, конечно, еще не конец процесса, хотя мы пока себе даже и представить не можем, что последует дальше. Одни биткоины чего стоят… (А впрочем, может быть, криптовалюты — это и ложный путь, ведущий в тупик, или репетиция чего-то другого? Никто не знает ответа на сто процентов, есть лишь более или менее правдоподобные гипотезы.)
Но и то, что уже реально случилось, мы не до конца понимаем — большое видится на расстоянии. Например, одно появление единой евровалюты чего стоит! Думаю, что мы не в состоянии пока полностью оценить колоссальное значение этого события в истории нашей цивилизации. Как и не уверены до конца, не кончится ли провалом этот удивительный эксперимент. Чего-то подобного можно было теоретически пытаться достичь через большую войну, массовое насилие, страдания и широкомасштабное порушение, уничтожение стоимости. То есть, представляете себе, прорыв линии Мажино, оккупация Парижа, введение оккупационной валюты… Концлагеря и всякие кошмары, а в итоге — все равно крушение всего проекта, никакой интегрированной европейской валютно-финансовой системы. Единственный раз, когда некое бледное подобие такой системы все-таки было создано, так это во времена Александра Македонского, и то система та была основана на грубой силе, на лезвиях македонских мечей и, разумеется, долго не продержалась.
А теперь вот она, голубушка, достигнута без войн и ужасов (если не считать огорчения евроскептиков). И новая эра в истории денег начинается, и куда она заведет, неизвестно. Экономисты поначалу отнеслись к проекту скептически. Потом наступил период эйфории, вошли в моду прогнозы, предрекающие объединение доллара, евро и иены в одну, всемирную супервалюту. Некоторые уверяли, что это произойдет уже в ближайшее время, к середине нашего века. Потом, когда случился первый (назовем его условно «греческим») кризис еврозоны, то и обыватели, и многие экономисты ударились в другую крайность: пошли разговоры, что евро обречен. Как будто такое огромное, небывалое, сверхсложное предприятие могло происходить без сучка и задоринки. Решусь и на свой личный прогноз: вопреки всему евро уцелеет, но на его пути будет еще немало западней, ям и колдобин. Правда, должен признать, очередной непредвиденный «черный лебедь», вернее, крохотный, невидимый глазом, рогатый вирус поколебал мою уверенность. Это уже не колдобина, это пропасть, в которую мы все то ли сползаем (лучший вариант!), то ли стремительно падаем (худший). Соберем ли кости, сохраним ли остов современной экономики? Надежда есть, но не уверенность.
Экономисты, конечно, нужны, они могут сделать важнейшую работу — помочь вот этому самому «собиранию костей», когда мы достигнем дна. Но пророков из них не получается, да и не надо требовать от людей сверхчеловеческого. Может, квантовый компьютер научится прогнозировать экономическую конъюнктуру? Но когда еще удастся его создать… Впрочем, это уже тема отдельной книги: «Будущее экономики и квантовая механика».
Известно точно одно: в любом случае главные качественные особенности денег никуда не денутся, как бы они ни назывались, деньги останутся деньгами. У них по-прежнему будет две стороны: с одной стороны, они превращают качественное в количественное (высокое — в низменное, и это вроде бы плохо, аморально, на это всегда напирал марксизм). Но с другой стороны, они вносят объективный смысл в человеческое поведение, придают ему конкретность, отдают должное человеческому труду, дают способ его измерить и, как ни странно, освобождают его от первобытного хаоса как минимум. (Правда, как выясняется, свобода от чего-то одного — это всегда зависимость от чего-то другого.) Мало того, теперь уже понятно, что деньги — это некий цемент, связывающий, скрепляющий, удерживающий вместе человеческое общество. Цемент далеко не совершенный, действующий грубовато, допускающий то и дело структурные искажения, дающий трещину… Но ничего другого и близко пока не появилось, а попытки заменить этот волшебный клей чем-то другим, например государственным насилием, окончились провалом. Но есть у этой монеты, кажется, как ни странно, некая третья сторона!
Экономика — это логика ограниченных ресурсов. Деньги, как полномочный представитель реальной экономики, как ее адекватное отражение, тоже обязательно должны быть ограничены в размерах. Только тонкий вопрос — до какой степени? Судя по всему, они должны как бы забегать вперед, давать некий люфт — подтаскивать за собой экономику, толкать ее к расширению. Деньги — машина времени, заглядывающая вперед, и ни в чем это так ярко не выражается, как в функции кредита, олицетворяющего веру в будущее. Благодаря ему могут осуществляться самые грандиозные проекты. Строительство гигантских аэропортов, туннеля под Ла-Маншем, скоростных железных дорог и автобанов. Не говоря уже о тысячах, нет, миллионах более мелких частных проектов, индивидуальном предпринимательстве, позволяющем, без всякого Госплана, экономике расти во все стороны — и вправо, и влево, и вверх, и вниз. Множество из них закончится пшиком — банкротством или тихим медленным умиранием. Но сотни других образуют основы мощных транснациональных корпораций будущего, еще тысячи станут мелкими, но крепкими фирмами и семейными бизнесами: кафе, мастерскими, химчистками, журнальными киосками, составляя становой хребет капитализма. И все это как-то выстраивается в некую потрясающую гармонию, настолько многообразную и сложную, что она не поддается исчислению человеческим умом, да и никаким сверхмощным компьютером (пока). Вообще деньги — они сами и есть суперкомпьютер, равного которому еще очень долго не создать человеку. Так что все замечательно, пока не приходит некий новый кризис. Если происходит сбой, если пропорции нарушены, если настоящее слишком сильно залезает в долг перед будущим, то вся система расстраивается, и, возможно, надолго — как было во время Великой депрессии. Деньги