ломаются! И надо уметь их быстро починить. А человечество тогда совсем не умело. И теперь-то не очень, но все-таки кое-чему научилось, узнало, например, что, опуская и поднимая учетную ставку кредитного процента, можно сильно воздействовать на реальную экономику, а не только финансы. Проблема только в том, что это лекарство может иногда почему-то не действовать в желаемом направлении или вдруг вызывает непредвиденные побочные эффекты, причем даже порой возникает опасение: да не будет ли вреда больше, чем пользы? А уж когда дело дошло до небывалых, абсурдных на первый взгляд отрицательных процентных ставок, то экономисты растерялись. Кажется очевидным, что в эпоху коронавирусного кризиса ставки эти неминуемо должны пойти вверх. По крайней мере, об этом говорит весь прежний опыт — ведь инфляцию надо будет как-то сдерживать. Или теперь наступила новая эпоха, когда ничто уже из прежних законов не работает? За тот ли конец веревки мы тянем, помогая по-кейнсиански спросу? А вдруг нет? Хотя бывает и так, что тянешь за «неправильный» вроде бы конец и неожиданно вытягиваешь баланс, эту мистическую точку между спросом и предложением, между деньгами и товаром, именно туда, куда надо. Примерно так было в эпоху рейганомики, над которой столь многие в свое время издевались и которой так убедительно, с математикой и клятвами Кейнсом, предрекали неизбежное катастрофическое крушение. Посмотрим. Очередной маленький тест на то, может ли человек хоть в какой-то степени управлять делом собственных рук.
Но даже если удастся кризис смягчить и поскорее вырулить в новый цикл подъема, то и тогда вовсе не факт, что тот же набор мер поможет в будущем. Потому что экономика изменяется все время, причем и структурно тоже. Главная же экономика мира — американская — все глубже и все прочнее переплетается с другими экономиками, прежде всего с китайской (но и индийской, и японской, другими тоже), переплетается уже не тысячами, а миллионами, если не десятками миллионов, видных и не видных глазу жил. И уже неизвестно, где решается судьба доллара — в Вашингтоне с Нью-Йорком, или во Франкфурте, или Пекине, или вовсе даже в Дели и Сингапуре. И все это — через деривативы — залезает вдобавок в какие-то непролазные виртуальные глубины, процессы, которые мы не в состоянии описать, а тем более — предсказать. Мы стараемся этого не замечать, все талдычим, как прежде: рост ВВП, широкие деньги, узкие деньги, длинные, короткие, динамика инфляции, дефицит текущего баланса… Пока наконец какой-нибудь Кервьель не заставит нас отпрянуть от привычных таблиц и заглянуть в бездну, в которой нам все равно не так чтобы много было видно… Перемены слишком быстры, чтобы за ними мог уследить человеческий глаз, и вот уж где история совсем не повторяется, так это в экономике.
Но все-таки какие-то, самые общие, уроки можно извлечь. Например, что попытки контроля над ценами не помогают никогда, ну, разве что в военное время, но тогда надо вводить уже и полноценную карточную систему. Деньги прекращают тогда свое нормальное циркулирование и функционирование, перестают быть проводником информации и фонариком, высвечивающим направление движения и роста, прогресс останавливается. И с ростом налогов надо быть осторожнее, и с национализациями. Весь опыт показывает: такие меры могут принести некоторое временное облегчение, и потому без них иногда не обойтись, но в долгосрочном плане больному может стать хуже, особенно если вовремя не поменять тактику, не дать больше свободы рынку, когда это потребуется. Вообще, очень часто проблема именно в этом: не можем вовремя перестроиться, понять, что надо отказаться от того, что вчера еще прекрасно работало. Одна из самых широко известных цитат Кейнса: «в долгосрочном плане все равно мы все — покойники». В том смысле, что надо думать о ныне живущих, о нашем поколении, нельзя им жертвовать ради будущих успехов, которые неизвестно еще насколько сбудутся. Тем более это еще бабушка надвое сказала, что там потомкам нужно будет в том их долгосрочном далеке. Так что хотя я отчасти и согласен с Кейнсом (как будто это ему нужно — в его посмертном величии — согласие какого-то там русского писаки!), но должен и возразить. Бывает — и часто — так, что негативные последствия грубого государственного вмешательства в экономику становятся очевидны уже при жизни одного поколения… В последующих главах пойдет речь о том, к каким печальным результатам пришел гитлеровский министр экономики Ялмар Шахт, пытаясь — в самом чистом виде — осуществить на практике кейнсианскую модель массированного государственного стимулирования рыночной экономики. Правда, сам Кейнс считал, что и самую лучшую идею можно довести до абсурда и собственной противоположности. И именно это и случилось с нацистской экономикой. Сегодня, когда центробанки самых богатых стран мира в панике выбрасывают на рынки сотни миллиардов долларов, пытаясь предотвратить всемирный кризис ликвидности, они действуют согласно классическим кейнсианским рецептам. Рецептам, которые неоднократно (но не всегда!) срабатывали. Но что, если сегодняшний случай не похож на вчерашний? Что, если вообще не за ту веревочку тянем?
Я хотел бы зарегистрировать закон — назовем его законом социально-экономической сиюминутности. На нашем веку помогало это лекарство, значит, и завтра оно же поможет (а болезнь-то, может быть, другая, что толку принимать таблетки от кашля, когда проблемы — с желудком). Вот пример «священной коровы» — вера в недвижимость как спасение от инфляции, как лучшее средство накопления. Жилье же все время росло в цене в последнее время, не так ли? И людям очень трудно поверить, что это может круто измениться. С катастрофическими, возможно, для многих последствиями. «Завтра» в экономическом сознании людей не существует!
Во-вторых, еще одно следствие того же закона — склонность населения винить в своих проблемах нынешних правителей, очень быстро забывая о прошлом. И, наоборот, приписывать стоящим у руля в данный момент заслугу любых послаблений и улучшений, хотя понятно, что позитивные да и негативные перемены в экономике чаще всего являются результатом долговременных факторов. Предшественникам, бедолагам, часто и доброго слова не дождаться. Примеров тому несть числа. Лейбористы в Британии пришли к власти в 97-м, после завершения трудного долгого спада, через который грамотно провели страну консервативные правительства. Придя к власти, лейбористы ничего принципиально не поменяли (и надо отдать им должное, ведь могли бы начать перемены ради перемен!), и королевство в неплохой форме въехало в новый цикл — подъема рынков и быстрого роста. Население сочло это заслугой исключительно новой власти. Потом случился кризис 2007–2009 годов, и лейбористское правительство стало во всем виноватым, хотя кризис носил всемирный характер и избежать его последствий было не под силу никакой власти, можно было только его максимально смягчить, что лейбористы и сделали, причем грамотно и квалифицированно, но публика этого нисколько не оценила, пошла голосовать за консерваторов, которые устроили режим жесткой экономии, сильно ударивший по уровню жизни, а затем и Брекзит, последствия которого еще предстоит пережить.
СССР в конце 80-х пришел к практическому банкротству, внешние долги были таковы, что стране грозил тотальный дефолт (покруче того, что был в 98-м!). В отчаянной попытке выйти из положения премьер Павлов фактически девальвировал рубль, но население этого не заметило, поскольку полки магазинов были абсолютно пусты. На ценниках значились старые, лишенные смысла цены — по ним практически ничего нельзя было купить. Зато когда правительство Гайдара вытащило страну из состояния развала, когда магазины заполнились продуктами и другими товарами — по новым, разумеется, ценам, — российский народ обнаружил, что кто-то лишил его всех скромных сбережений: лежавшее под подушкой или на сберкнижке ничего больше не стоило! И этим кем-то, этим злодеем был навсегда назначен не Павлов и не Горбачев, а Гайдар. Когда во второй половине 90-х российские власти заигрались в опасные игры ГКО и довели страну до дефолта, ответственным за это бедствие общественное мнение сочло совсем недолго просидевшего в Кремле Сергея Кириенко и его команду, а не их предшественников. В результате «киндер-сюрприз» вынужден был чуть ли не с позором уйти в отставку. А потом начался период бешеного роста цен на нефть и газ. Им можно было сполна воспользоваться — потому, что ни Гайдар, ни даже Черномырдин при любых своих ошибках не сделали главной: не включили печатный станок, не допустили гиперинфляции. И во-вторых, потому, что Кириенко достаточно грамотно провел девальвацию 98-го; при всей ее болезненности она заложила основу быстрого экономического роста. С новыми, сумасшедшими ценами на нефть и газ, да еще и стартуя с выгодного исходного положения, нетрудно было наладить своевременную выплату зарплат и пенсий. Но в глазах населения относительно наладившийся быт и повысившийся уровень жизни, конечно же, заслуга президента Путина и его мудрой экономической политики.
Сиюминутность правит и Европой, и Африкой, и Азией (не говоря уже об Америке с Австралией). Видимо, так было, есть и будет. А потому понятно, почему политики не заинтересованы в том, чтобы закладывать фундаменты завтрашней экономики, и ясно, почему они так цепляются за вчерашние рецепты. У реформаторов — горькая, незавидная судьба. Даже современные российские либеральные писатели нет-нет да лягнут царского премьера Сергея Витте, а ведь никто больше него не сделал для преодоления Россией вековой отсталости. Это и золотой стандарт, и реформы в области промышленности и образования. Главное, он был главным вдохновителем манифеста от 17 октября 1905 года, провозглашавшего гражданские свободы. Это Витте уговорил царя пойти на уступки парламентаризму. (Николай II не мог ему этого простить, ненавидели Витте и все черносотенцы, и цеплявшиеся за пережитки феодализма консерваторы.) Более успешного и последовательного реформатора не было в истории страны.
Если держаться только за прошлое и противиться реформам, то ничего хорошего человечество не ждет. Второй закон термодинамики (и закон убывающей доходности) вступит в полную силу, и каждый день станет днем регресса, человечество начнет быстро откатываться назад — к средневековью, к распаду сообществ, к натуральному хозяйству и первобытному коммунизму. Но разве консерваторы не играют своей важной роли в обществе? Играют, и еще какую! И не просто в качестве необходимого тормоза на разгонах. Для успеха реформ мало, чтобы их энергично проталкивали новаторы, они осуществятся только тогда, когда на них скрепя сердце согласятся именно консерваторы. Но это произойдет только тогда, когда их убедит в неизбежности перемен финансовая реальность. Только не ограничивайте естественных свойств денег, и они свое возьмут. Только деньги, только рынок с его невидимой, но мускулистой рукой спасают положение и буквально силой, за шкирку, тянут нас в будущее. Не знаю, не кончатся ли когда-нибудь их силы, не одолеет ли их инерция, не исчерпается ли заложенная в них феноменальная энергия.