Хорошо, что Мирослав проснулся и ушел с полчаса назад. Могло бы выйти неловко. И если раньше я только подозревала, что жаворонковские гены в моих птичках — его наследственность, то теперь имела неопровержимые доказательства!
Признаю, я несколько увлеклась, истязая своих отпрысков, а потому возвращение Мирослава заметила, лишь почувствовав взгляд спиной.
Обернулась, само собой — а там он стоит. Откинулся на стену, в костюме, с эффектно взъерошенной влажной прической и стильной небритостью.
А тут я стою: на четевереньках, с утробным рычанием и волосы мы мне дружной командой стилистов в колтун сбили.
Гармония, ну!
— Доброе утро, Мирослав Радомилович! — чопорно поприветствовала я его, и светски склонила голову — чтобы уж наверняка добить.
Стильный и эффектный Радомилович стоическим усилием удержал разъезжающиеся в улыбке губы, но глаза выдали его с головой.
Сладкие и зацелованные утренние Мирославичи тремя любопытными носами высунулись из-за меня, стоило мне сесть на диване.
Я оценила их скептическим взглядом: глаза горят, ушки на макушке, хвосты пистолетом.
Вздохнула: разнесем мы сегодня номер, ох, разнесем… Жалко, хороший был номер.
— Я организую завтрак, — Мир с невозмутимым видом посмотрел на часы. — Сколько времени нам нужно на сборы?
— Нисколько, — созналась я и поболтала ногой. — Мы намереваемся сперва завтракать, а уже потом — собираться.
Поскольку не исключено, что после завтрака всю процедуру придется повторить, “так к чему платить дважды?”.
Адка, уже полностью одетая, вышла из спальни и не преминула поддернуть:
— Мирослав Радомилович, только я вас умоляю, не надо всяких вкусных вредностей вроде конфет! Детям этого все равно никто не даст, а оттого, что они начнут по этому поводу орать, я буду гораздо хуже к вам относиться!
И веснушчатый нос вздернула, коза.
— Всенепременно учту, Аделаида Константиновна! — великосветски склонил голову Мир. — Надеюсь, гостиничный завтрак ваш требовательный вкус устроит?
— Вполне! — кивнула Аделаида, вы посмотрите-ка, Константиновна.
Мирослав Радомилович изъявили желание принять участие в семейном событии, а вот снять костюм желания не изъявили. Ну, ничего! Собственный опыт он всяко полезнее, чем чьи-то там досужие советы. А пятно от варенья вполне себе отстирается если застирывать сразу…
Телефон Мира зазвонил во время традиционной дележки последней печеньки.
— Я зайду? — прогудело в трубке голосом Бронислава Рогволодовича.
Мирослав взглядом уточнил, нет ли у меня возражений, и пригласил родственника.
Вчера, когда в машине нас всех представляли друг другу, он сразу и решительно сказал завороженным его мощью тройняшкам:
— Зовите меня просто дедушка!
И по тому как скривился Мир, я поняла, что ему только что с невиннейшим видом наступили на больную мозоль. Потому что он, родной отец — пока что только “дядя доктор”, а вот эта… шельма лысая — уже “дедушка”.
Мне торжественно разрешили именовать Азора-старшего “дядей Брониславом”, но я уже сообразила, с кем тут нужно держать ухо востро, и с милой улыбкой поблагодарила:
— Спасибо, Бронислав Рогволодович! — сложное имя покорилось мне без тренировок, спасибо рабочему навыку, а этот жук только ухмыльнулся.
Зато Мирослава, кажется, слегка попустило.
Когда вечером “дядя” ушел в свой номер, я пристала с традиционным уже вопросом:
— А Бронислава как в быту зовут? Как имя сокращается?
— Его разве сократишь! — пробормотал Мир, глядя вслед ушедшему, и я как-то ясно поняла, что это сейчас не об имени. — Так и зовем — Бронислав…
“Дядя Бронислав” подошел, когда Ада как раз организовывала колобчат в ванную, Ада дала детям поздороваться с гостем и увела их. Мелкие шли за любимой няней оглядываясь: “дедушка” производил на них почему-то совершенно гипнотическое впечатление.
Что мне, в целом, было понятно: на меня он впечатление произвел примерно такое же.
Утащив с тарелки последнюю печеньку, которую сегодня коллегиальным решением постановлено было оставить маме, он сообщил:
— В общем, поблизости есть пара торговых центров с детскими комнатами. Мои парни туда метнулись — всё просматривается, санитарные требования соблюдаются, работают с десяти, так что ехать можно хоть сейчас. Аллергии-непереносимости-другие ограничения по питанию есть?
И так он это уверенно говорил, так деловито, что мой взгляд помимо воли ощутимо тяжелел.
Если я что-то в жизни и не люблю, так это когда меня пытаются ставить перед фактом в вопросах, касающихся моих детей.
Бронислав Рогволодович оценил выражение моего лица, перевел взгляд с меня на Мирослава и обратно…
— Елена Владимировна, — ощутимо посерьезнел он. — Меня племянник вчера предупредил, что он вас с няней с утра повезет к врачу, а детей надо будет занять и вообще, присмотреть… В целом, если вы беспокоитесь, можем из гостиницы не выходить — здесь есть игровая комната. Но я считаю, что перемещаться мы можем без опасений — похитителям просто неоткуда знать, где и во сколько мы будем. Но, если вам так спокойнее… — предложил он примирительно, глядя на меня, кажется, даже с сочувствием, и я согласилась, что да, так спокойнее.
Мир — дурак. А ведь я уже расчехлила мотопилу, только чудом не успела включить!
— Аллергий нет, сладкое нам можно только после еды. Если поймете, что не можете справиться со всеми сразу — справляйтесь с Олей.
— Не волнуйтесь, — лихо подмигнул мне старший Азор. — У меня внуки не первые!
Не то чтобы это меня совсем успокоило. Но на душе стало ощутимо легче.
— Во сколько к вам зайти за детьми?
И когда мы уже согласовали все детали, был короткий взгляд Бронислава на Мира, досадливое выражение в ответ, и насмешка на лице старшего Азора.
А когда за гостем закрылась дверь, не успела я еще открыть рот, чтобы прояснить некоторые моменты, как Мирослав дернул меня на себя, прижал и крепко поцеловал:
— Извини, был не прав, — выдохнул мне в ухо хрипло. — Не предупредил.
Пришлось второй раз прятать бензопилу обратно в чехол.
— Лен, — Мирослав говорил неожиданно серьезно, не торопясь выпускать меня из кольца объятий. — Я вчера попросил дядю Бронислава молчать, и он согласился, что будет лучше, если родителям я расскажу сам. Дальше молчать не получится — так что придется это делать сейчас.
Он внимательно смотрел мне в глаза, ожидая реакции.
— Ты правда думаешь, что они еще не знают?! — изумилась я. — А Ольга Радомиловна и Всеслав Всеволодович, по-твоему, никому ничего не сказали?
— Они тоже еще не знают, — признался Мир.
Мне на секунду стало жалко его — страшно подумать, что устроит ему двойняшка, когда всё вскроется!
— Ну хорошо, но нас же вчера толпа народа видела из ваших! — я всё не могла поверить.
— Из наших — только охрана. У дяди Бронислава парни дисциплину понимают. Приказано молчать — будут молчать. Но… сама понимаешь. Так что извини, мне надо позвонить, — признал он, неохотно выпуская меня из объятий.
Ага, теперь понятно, к чему были эти взгляды. “Дядя Бронислав” интересовался, сообщил ли уже племянник ошеломительные новости семейству.
Я понятливо встала с удобных колен. Мир достал телефон, поднялся с кресла, и отошел к окну. Я подумала, что приличная женщина на моем месте ушла бы, чтобы не слушать приватный разговор… Но Мирославу явно досталась неприличная — и если ему нужна приватность, то пусть сам уходит.
Спустя несколько долгих гудков в трубке раздалось густое и уверенное “Слушаю!”
— Привет, пап. У меня есть дети. Два сына и дочь. Им три года.
Йоу! Мирослав, у меня есть дети, Радомилович, кто ж так делает?! Надо же было как-то сначала подготовить! А если Радомила Рогволодовича сейчас инфаркт дёр…
— Когда свадьба? — буднично и деловито поинтересовались в трубке после непродолжительного молчания.
А, нет, не дёрнет.
То есть, да, дёрнет, но не его. Меня.
— Со свадьбой пока не ясно, — ответил более хладнокровный, чем я, Мирослав.
— Что значит — “не ясно”? Что тут не ясного может быть? — рявкнули в телефоне. — Что, тебе, щенку, не ясно?! — в телефоне аж в ярости пребывали. — Ты забыл, кто ты? Так я тебе напомню! Я тебя, сопляк… — дальше я предпочла не расслышать, но те части тела, за которые Мирослава предполагалось подвесить и приколотить гвоздями, я, в некоторой степени, уже своей собственностью считала. Обидненько. — Сделал ребенка — женись!
— Значит, так. — В трубке прекратили орать, и перешли к спокойному деловому тону. — Сроку тебе — час. Через час ты мне перезвонишь и скажешь, где и когда состоится бракосочетание. И не забудь, что тебе еще предстоит познакомить нас с матерью с внуками, и объяснить мне, как это всё так получилось. И не дай бог я еще раз услышу про то, что тебе что-то не ясно. Ты меня знаешь.
— Лена, спокойно! — Мир как стоял лицом к окну, так и стоял, даже головы не повернул, но и затылком прекрасно определил всю гамму моих эмоций.
Это он молодец, кстати, потому что я сама, к примеру, не очень отчетливо понимала — то ли я в панике, то ли я в бешенстве.
— Наши с тобой отношения касаются только нас, — спокойно и твердо сказал Мир. — Никто тебя ни под какой венец не потащит, не спросив твоего мнения. А отец… Это не его дело.
Фух. Фу-у-ух. Я прям физически почувствовала, как сжавшиеся в комок внутренности разжимаются. Какое счастье. Слава богу, что мне не надо воевать еще и с его семьей!
Мирослав — молодец! Умница!
А я уж было совсем… Нет, ну какой же Мир зайка!
В трубке, правда, со мной были не согласны.
— Та-а-ак… Вот, значит, как. — многозначительно протянул отец Мирослава. И скомандовал: — Ну-ка, дай-ка ей трубочку!
Мир повернулся ко мне, и вопросительно поднял брови, показывая мне телефон — возьмешь, мол? Я в ответ поманила его к себе пальцами.
Нагретый теплом мужского тела и семейного общения пластик лег мне в ладонь.
— Здравствуйте, Радомил Рогволодович, — вежливо и решительно произнесла я. — Меня зовут Елена Владимировна. Я вас слушаю.