– Твоя очередь, – настойчиво обратился он к Нико.
Женевьева держалась тени. Нико ее видела, но ее партнер был слишком сосредоточен, чтобы замечать что-либо. Мазок на его шее заставил Женевьеву ощутить крошечный укол жажды.
Нико устало поднялась – момент удовольствия от насыщения был испорчен. Из сумочки-клатча она вытащила крошечный нож для чистки овощей. Блеснуло серебряное лезвие. Мальчишка с готовностью сел рядом и закатал левый рукав ее муслиновой блузки, обнажая предплечье. Женевьева увидела ряд шрамов, которые она заметила прошлой ночью. Девушка-вампир осторожно вскрыла один из них и позволила заструиться крови. Парень приник к ране ртом, а девушка сжала его волосы в горсти.
– Помни – только лижи, – сказала она. – Не присасывайся. Ты не сможешь получить нормальные клыки.
Его горло пульсировало, пока он глотал.
С рычанием он выпустил девушку. У него были глаза и клыки почище, чем у Дракулы Дирка Дигглера. Он двигался быстро – временно новорожденный, чувствительный к дополнительным ощущениям и переполненный острым чувством силы.
Дампир надел зеркальные очки, провел пальцами с бритвенно-острыми ногтями по уложенным гелем волосам, и ушел в ночь Ла-Ла[135]. Через пару часов он снова будет обычным живым парнем. Но к тому времени он успеет втравить себя во всевозможные неприятности.
Нико стянула края раны – Женевьева уловила ее боль. Серебряный нож мог быть очень опасен, если частичка металла останется в ране. Серебряная гниль для вампира была подобна запущенной гангрене.
– Я не вправе что-либо говорить, – начала Женевьева.
– Вот и не говори, – сказала Нико, хотя она явно услышала то, что Женевьева думала. – Ты – старшая. Ты не можешь знать, каково это.
Женевьеву на миг озарило, что эта новорожденная никогда не состарится. Какая жалость.
– Это простой обмен, – сказала девушка. – Кровь за кровь. Галлон за царапину. Расчет в нашу пользу. Прямо как говорит президент.
Женевьева присоединилась к Нико у края декорации.
– Этот вампирский трип для меня не особенно работает, – сказала Нико. – Этот парень, Джулиан, к утру снова будет теплым, смертным и с отражением. А когда ему хочется, он будет вампиром. Если не со мной, так есть другие. Ты можешь набрать драка на Голливудском Бульваре за двадцать пять долларов за понюшку. Мерзкая дрянь, в порошке, а не из вены, но он работает.
Женевьева пригладила волосы Нико. Девушка легла ей на колени, тихонько всхлипывая. Она потеряла не просто кровь.
Такое происходит, когда ты становишься старшим. Ты становишься матерью и сестрой для целого мира немертвых.
Отчаяние девушки прошло. Ее глаза засияли, благодаря крови Джулиана.
– Давай поохотимся, старшая. Как вы делали в Трансильвании.
– Я из Франции. Я никогда не была в Румынии.
Сейчас, когда она это сказала, это показалось странным. Она была практически везде, кроме Румынии. Видимо, не думая об этом сознательно, она избегала предполагаемой родины носферату. Кейт Рид как-то сказала, что она немного теряет – из интересного там лишь коррупция в политике и паприка.
– Там есть человеческий скот, – сказала Нико. – Я знаю все клубы. В «Рокси» играют «Х», если тебе нравится панк с Западного Побережья. А охранник из «После времени» всегда нас впускает – девушек-вампиров. Нас так мало. Так что мы идем в начало очереди. Сила обаяния.
«Человеческий скот» – выражение, появившееся совсем недавно. Так близко к рассвету, Женевьева думала о своем уютном трейлере и о том, как здорово отгородиться от солнца. Но Нико была девушкой, играющей с солнцем в догонялки – она оставалась практически до того, как светлело, допивала последнее, пока в небе поднимался красный диск.
Женевьева задумалась, не стоит ли ей держаться к девушке поближе, уберечь ту от неприятностей. Хотя зачем? Ведь она не может никого защитить. Она едва знает Нико, и, вероятно, у них нет ничего общего.
Она вспомнила Лунного Песика. И всех прочих умерших, кому она не смогла помочь, не пыталась помочь, не знала о том, что им нужна помощь. Старый сыщик сказал ей, что она должна заниматься тем, чем занимается, потому что существовали такие вот девушки, девушки-вампиры, которых только она одна могла понять.
Но эта девочка действительно не была ее заботой.
– Что это? – голова Нико дернулась. Из-за ограды в конце сада донесся шум.
По-соседству располагался трехэтажный особняк, «калифорнийский чизкейк». Нико могла бы назвать его старым. Теперь, когда он привлек внимание Женевьевы, ее глаза, видящие ночью, различали странности. Во дворе на шлакоблоках стоял заржавевший пикап с грудой истрепанных покрышек рядом. Ветровое стекло было разбито, а сухие потеки – в которых любой вампир учуял бы человеческую кровь даже через десять лет – украшали капот.
– Кто там живет? – спросила Женевьева.
– Семейка из глухомани, – ответила Нико. – Орсон говорит, что они разбогатели в Техасе, а потом переехали в Беверли-Хиллз. Ну, знаешь, бассейны для плавания, кинозвезды…
– Нефть?
– Рецепт соуса чили. Ты слышала про Sawyer’s Sauce?
Женевьева не слышала.
– Думаю, нет. С тех пор, как я обратилась, я не принимала твердой пищи. Но если я не получаю питание ночь-другую, то у меня возникает эта жуткая фантомная тяга к дерьмовым бургерам White Castle. Полагаю, что если не покупаешь такие вещи, то не знаешь и брендовых названий.
– Соеры привезли с собой и техасский стиль, – отметила Женевьева. – Этот грузовичок повидал жизнь.
Задняя веранда была увешана мобилями из костей и изувеченными будильниками. Она заметила дремлющего цыпленка, засунутого в клетку для канарейки.
– Что это за шум? – спросила Нико.
До них доносилось приглушенное, похожее на осиное жужжание. Женевьева учуяла горящий газ. Она чуть обнажила зубы.
– Инструмент, – сказала она. – Странное время суток для теплых, чтобы заниматься столярными работами.
– Не думаю, что они там все теплые. Я тут видела здоровенного дедулю, когда он выглядывал прошлой ночью – лицо, как высохшая шкура, и губы облизывает. Если он и не из немертвых, то и к живым отношения не имеет.
В воздухе появилась вонь. Испорченное мясо.
– Давай разведаем, – Нико вскочила на ноги. Она перепрыгнула через ограду, разделяющую участки, и поползла через двор, словно четырехногий краб.
Женевьева подумала, что это неразумно, но последовала за ней – выпрямившись, но прячась в тенях.
Это же действительно не ее дело.
Нико уже была на веранде и теперь смотрела на мобили. Женевьева не была уверена, чем они были – примитивными поделками или фетишами вуду. Часть костей напоминали человеческие.
– Пойдем отсюда, – сказала она.
– Еще не сейчас.
Нико осмотрела открытую заднюю дверь. За ней стояла непроницаемая тьма. Из глубины потрепанного дома все еще доносилось гудение.
Женевьева узнала, что рядом была внезапная смерть, бродившая, подобно человеку.
Она позвала Нико более настойчиво.
Нечто маленькое и быстрое возникло не из дома, а откуда-то из брошенного грузовичка. Фигура прокатилась через двор к веранде и целенаправленно столкнулась с Нико. Грудь девушки-вампира пробило деревянное древко, и на ее лице застыло выражение удивления, а не боли или ужаса.
Женевьева почувствовала укол в собственном сердце, а затем ее разум окутала тишина. Нико больше не было, ее не стало в одно мгновение.
– Как вам нравится ваш кол, мэм?[136]
Это была Барби. Только кто-то действительно безмозглый мог счесть, что «кол» станет вершиной остроумия.
На этот раз Женевьева не позволит ей уйти.
– Отличное время ночи, чтобы наколоть маленькую гадюку на вертел, – сказала Истребительница, поднимая мертвую Нико так, что ноги той болтались. – На самом деле на ее месте должна была быть ты, французка. Кстати, не думаю, чтобы ты встречала брата Симона, Сидни. Французка – Сидни. Сидни – адская сучка и ночная тварь, годная только для того, чтобы ее проткнули и оставили гнить под светом солнца. Ну, с формальностями покончили.
Она отбросила Нико, скидывая мертвую девушку с Сидни-кола. Новорожденная, на удивленном лице которой уже появилась плесень, скатилась с веранды и упала на землю двора.
Женевьева все еще была потрясена ее гибелью, и словно превратилась в лед. Нико была в ее разуме, хоть и недолго, но ее смерть причинила боль. Даже появилось ощущение, что череп раскололся.
– В Техасе не слишком-то любят нарушителей границ, – сказала Барби с плохим ковбойским акцентом. – Как и в Беверли-Хиллз.
Женевьева сомневалась, что Соеры знают о Барби.
– Смотритель говорит, что в следующий раз я могу и тебя уделать. Я и хочу, и надеюсь, и молюсь, чтобы ты проигнорировала предупреждение. Ты будешь отлично смотреться на другом конце кола, французка.
Словно сигнал, заработал на повышенных оборотах двигатель. Барби прыгнула в сторону с грацией оленя. Женевьева последовала за ней.
Она завернула за угол дома Соеров и увидела, как Барби забирается в черный блестящий «ягуар». На сиденье водителя был человек в твидовой охотничьей куртке и в маске из сексшопа. Тронувшись с места, он бросил взгляд в зеркало.
На спорткаре висел индивидуальный номер – СМТРТЕЛ1.
Из-под колес взметнулся гравий, и машина унеслась прочь.
– Что за проклятый гвалт?! – проорал кто-то из дома.
Женевьева обернулась и увидела американскую готичную семейку на крыльце. Прыщавый подросток, грудастая девушка с вялым взглядом в платье в горошек, суровый патриарх в пыльном черном костюме и здоровенный старший сын в заляпанном фартуке и грубой кожаной маске. Недоставало только старшего поколения, и Женевьева была уверена, что они сидят в креслах-качалках на третьем этаже и подглядывают в щели ставен.
– Она мертвая? – спросил патриарх, кивая на Нико.
Женевьева признала, что так и есть.