иальность. Простое решение сложных проблем. Когда «Полночь» выйдет, они все будут гадать, как я это сделал.
Он хихикнул.
– Орсон, – сказала она, – нам надо поговорить. Я нашла кое-что. Как ты просил. О мистере Алукарде.
Он решил выслушать и ее. У него наверняка была тысяча и одна гигантская и крошечная забота, которые требовали его внимания, но всегда можно найти место еще для одной. Это входило в его задачи режиссера – быть мастером-стратегом, равно как и художником-визуализатором.
Ей почти не хотелось ему говорить.
– Где мы можем поговорить наедине? – спросила она.
– В экипаже, – он отошел в сторону, пропуская ее.
Бутафорский экипаж, настолько же детализированный внутри, как и снаружи, усиленно скрипел, пока Уэллс устраивался. Она задумалась, выдержат ли пружины.
Она выложила все целиком.
Она до сих пор не знает, кем был Джон Алукард, хотя она подозревала, что он самопровозглашенный последний ученик Короля Вампиров, но она рассказала Уэллсу, что, по ее мысли, тот пытается осуществить.
– Ему не нужен заклинатель, – заключил Уэллс, – но нужен чародей, волшебник.
Женевьева вспомнила, что Уэллс играл Фауста на сцене.
– Алукарду нужен гений, Орсон, – сказала она, пытаясь его утешить.
Широкие брови Уэллса были нахмурены, от чего его нос казался маленьким, как у младенца. Идея была слишком велика, чтобы ее вобрал даже его разум.
Он задал вопрос на сорок тысяч долларов:
– И ты веришь, что это сработает? Этот призыв Дракулы?
Она уклонилась от ответа:
– Джон Алукард верит.
– О, в этом я не сомневаюсь, не сомневаюсь вовсе, – прогудел Уэллс. – Непомерная самоуверенность, громадность идеи портит доверие. Все это – после столь долгого ожидания – все это может быть моим, настоящий шанс на то, чтобы – как охотно говорят молодые люди – сделать мою вещь. А она является частью черной мессы. Фильм, который воскресит самого дьявола. Простой шарлатан не смог бы изобрести настолько извращенную, запутанную схему.
С этим ей пришлось согласиться.
– Если Алукард ошибается, если магия не работает, то нет вреда в том, чтобы взять его деньги и сделать мой фильм. Этим я бы по-настоящему побил дьявола.
– Но если он прав…
– Тогда я, Орсон Уэллс, стану не просто Фаустом, даже не Прометеем, я стану Пандорой, выпустившей все зло мира снова править. Я стану отцом-во-тьме настоящего Сияющего Люцифера.
– Или хуже. Ты можешь клонировать Гитлера.
Уэллс покачал головой.
– И решение за мной, – сказал он устало. Затем он засмеялся так громко, что бутафорский экипаж содрогнулся, словно в него попала молния Зевса.
Она не завидовала гению в его выборе. После столь блестящего начала, ни одного из артистов двадцатого века не преследовали неудачи так постоянно и так часто. Все, что он создал, включая «Кейна», подвергалось компромиссам сразу же, как только покидало его разум и отправлялось на рынок. Десятки незаконченных или несделанных фильмов, непоставленные театральные спектакли, проекты, украденные и испорченные менее талантливыми людьми – хотя часто Уэллс присутствовал в них в роли камео, чтобы увидеть, как растрачен потенциал. И теперь, в конце карьеры ему выпал шанс выцарапать все назад, сдержать обещание и снова стать Чудо-мальчиком, чтобы доказать, что он – Король Мира.
И вновь то же самое, дуновение серы. Нечто, в необходимость которого она даже не верила.
Большие слезы навернулись на ясные глаза Уэллса и скатились в его бороду. Слезы смеха.
В дверь экипажа постучали.
– На площадке все готово, мистер Уэллс, – сказал ассистент.
– Эти съемки, Женэ, – раздумывал Уэллс, – будут чудом, как в книгах. И я уложусь в бюджет. Полный оборот, на четверть – все это будет в коробке к концу дня. Месяцы планирования, конструирования, черчения и подготовки. Все, чему я научился в кино с тридцать девятого года. Все будет там.
Хватит ли ей духу, чтобы умолять его остановиться?
– Мистер Уэллс, – настаивал ассистент.
С внезапной твердостью Уэллс решил:
– Снимаем.
На первом дубле разъезжающиеся стены гостиницы в Бистрице заело всего через двадцать секунд использования. Второй дубль прошел идеально через три сцены и с сотней исполнителей в дополнение к основным и дважды по стольку же техников, которые сосредоточились на воплощении видения великого человека. После обеда, прислушавшись к мольбам Джека Николсона, который считал, что может лучше, Уэллс запустил все шоу заново. На этот раз возникла дрожь, когда летящая камера на секунду вышла из-под контроля и устремилась к игрушечному лесу, прежде чем оператор (пилот?) восстановил баланс и удачно завершил этот трюк со значительной экономией.
Два хороших дубля. Спонтанная суматоха могла даже сработать в плюс.
Женевьева провела день просто наблюдая в восхищении.
Если бы предстояло выбирать между миром, где не будет этого фильма, и миром с Дракулой, она не знала, за что бы проголосовала. В действии Уэллс становился куда моложе. Обольститель и тиран, чирлидер и патриарх. Он был повсюду, флиртуя на французском с Жанной Моро, женщиной-крестьянкой, и натягивая веревки с мастерами сценических эффектов. Сцены с Дракулой еще не снимали – кроме как с камерой от первого лица и с тенью-марионеткой. Но Джон Хьюстон был на площадке постоянно, хотя мог бы отдыхать в своем трейлере – он был поражен тем, что делает Уэллс. Ветеран находился под тем же впечатлением, что и выскочки вроде Спилберга и Де Пальмы, которые строчили заметки, словно трейнспоттеры[147] в паровозном раю.
Все еще неуверенная относительно развязки, она уехала, не поговорив с Уэллсом.
Ведя машину к Малибу, она отошла от возбуждения.
Через несколько дней наступят восьмидесятые по юлианскому летоисчислению. И ей придется начать шевелиться, чтобы вернуть свою лицензию. Учитывая обстоятельства, ей следует выудить оплату из Уэллса, у которого теперь достаточно денег Алукарда, чтобы оплатить ее счет.
Когда она подъехала к Райской Гавани, было совсем темно. Припарковав машину, она замерла, чтобы послушать прибой, вечный звук до– и постчеловеческий.
Она выбралась из машины и пошла к своему трейлеру. Пока она выуживала ключи из сумочки, она ощутила что-то, от чего ее волосы шевельнулись.
Словно в замедленной съемке, ее трейлер взорвался.
Вспышка пламени прорвалась сквозь ставни из спального отсека, вырвав их из рам, а затем второй, более сильный огненный шар распространился от газовых баллонов в кухне, разрывая хромированные стены на части, разрушая целостность трейлера.
Свет ударил ее на долю секунды раньше, чем звук.
Затем взрывная волна подняла ее и отбросила назад, на песчаную площадку. Все, чем она владела, было рассыпано вокруг, охваченное пламенем.
После одного дня съемок, Орсон Уэллс бросил «Другую сторону полуночи». Между 1981 годом и смертью в 1985-м он не сделал больше ни одного фильма и не возобновлял работу над такими долгими проектами, как «Дон Кихот». Не делал он и публичных заявлений о причинах, побудивших его оставить фильм, который был заброшен после того, как Джон Хьюстон, Стивен Спилберг и Брайн Де Пальма по очереди отказались его режиссировать.
Большинство биографов интерпретировали этот упрямый отказ от планов по созданию того, что казалось идеальным, невозможно безупречным фильмом, как окончательный симптом неуверенности – губительной черты саморазрушения, которая всегда сосуществовала с гениальностью в душе Орсона Уэллса. Его близкие, особенно Ойя Кодар, горячо оспаривали эту трактовку, и утверждали, что имелись серьезные причины для поступка Уэллса – причины, на которые в дальнейшем еще прольется свет.
Что касается фильма, то осталось две коробки со съемок одной долгой сцены – с материалом больше не работали, и, из-за какой-то финансовой причуды, пленки ушли в запечатанное и недоступное хранилище банка Тимишоары в Румынии. Не один кинодел выражал желание расстаться со своей бессмертной душой, чтобы только один раз посмотреть эти пленки. До тех пор, пока коробки с ними не достанут и не увидят материалы, хранящиеся в них, подобно тому самому «Бутону розы»[148], сохранится загадка последнего, потерянного «Дракулы» Орсона Уэллса.
Гейтс. Там же.
– Знаешь, что самое смешное во всем этом? – сказал Эрнест Горзе. – Я и не думал, что это сработает. У Джонни Алукарда великие идеи, и он однозначно сделал из себя фигуру на побережье, но вся эта чепуха про «Элвис жив» – это слабоумие. Но, опять же, никогда нельзя быть уверенным с нашим милым старым графом. Он уже умирал прежде.
Она пока была слишком ошеломлена, чтобы подняться.
Горзе, в твидовом пальто и рыбацкой шляпе, облокотился на ее машину и царапал полировку когтями на левой руке. Огненные отсветы превратили его лицо в маску демона.
Все, чем она владела.
Вот чего ей это стоило.
– И кто знает, может, Толстячок и не был гением? – предположил Горзе. – Может, им был Борис Адриан. Алукард финансировал всех этих «Дракул» одинаково. Так что, может, ты еще ничего и не испортила. Может, Он на самом деле возвращается.
В ней не осталось духа борьбы. Горзе наверняка это нравилось.
– Тебе следовало уехать из города. Может, и из штата, – сказал он. – Для тебя здесь ничего не осталось, старая. Скажи спасибо, что мы оставили тебе мотор. Отличное корыто, кстати, но не сравнится с «ягом» – протяженные изгибы, хром, мотор. Думаешь, янки пытаются что-то доказать? Не утруждай себя ответом. Это был риторический вопрос.
Она заставила себя подняться на колени.
У Горзе был пистолет.
– Бумага заворачивает камень, – сказал он. – С серебряной фольгой.
Не отряхивая песок с одежды, она поднялась на ноги. В ее волосах запутался пепел. Из других трейлеров вышли люди – напуганные и недоумевающие. А ее фургончик превратился в пылающий остов.