Это ее разозлило, дало импульс.
С быстротой, которой Горзе не мог противостоять, она отобрала его пистолет – сломав ему запястье и сбросив с него шляпу. Он удивился, по-британски сдержанно, и поднял брови так высоко, как только смог. Даже если бы она содрала с его лица недоуменно-ироничное выражение, оно бы тут же вернулось обратно, только искаженным.
– Потрясающе хорошо сделано, – сказал он обмякнув. – На самом деле превосходный ход. Совершенно этого не ждал.
Она могла бы бросить его в огонь, но вместо этого отдала пистолет одному из наблюдателей – Чуваку, – с указаниями, что Горзе нужно будет сдать полиции, когда те появятся.
– Смотрите за ним, он – убийца, – сказала она. Горзе принял оскорбленный вид. – Обычный убийца, – добавила она.
Чувак понял, и взял пистолет подобающим образом. Люди собрались вокруг сжавшегося вампира, и приняли меры. Он больше не представлял угрозы: раненный, оглушенный и связанный.
Зазвучали сирены. В подобных ситуациях всегда звучат сирены.
Она поцеловала Чувака на прощание, села в «плимут» и поехала на север, прочь от Голливуда – по извивающейся прибрежной дороге, не оглядываясь. Она не была уверена – потерялась ли она, или наконец стала свободной.
[2001]Элизабет ХэндЖелтокрылая Клеопатра Бримстоун
Я надеялся, что предельно ясно высказался насчет обложки. Однако когда свет увидел тринадцатый сборник The Mammoth Book of Best New Horror с этими бесформенными буквами и зеленоватым флюоресцирующим черепом, мне стало совершенно понятно, что мое мнение больше ничего не значит.
«Предисловие» там занимало аж восемьдесят одну страницу, а «Некрологи» – еще сорок, в результате чего книжка «распухла» чуть ли не до шестисот страниц. В 2001 году мир занимало одно-единственное событие. Год, который должен был ознаменоваться выходом нового научно-фантастического произведения Артура Кларка, навсегда запомнится людям одиннадцатым сентября, когда террористы атаковали Всемирный торговый центр и Пентагон.
После случившегося мир никогда не станет прежним, и я воспользовался редакторским комментарием, чтобы проанализировать влияние данного события на издательскую деятельность вообще и на жанр ужасов в частности. Как я тогда сказал, «теперь у нас появились иные поводы для страха, и новые демоны будут пугать нас по ночам». К сожалению, в последующие годы эти новые страхи не только укрепились, но и приумножились.
Сборник включал богатый ассортимент из двадцати трех историй, причем двое авторов были представлены двумя рассказами каждый. Хотя тогда я еще не знал, что их именно двое: один из них прислал второй рассказ под псевдонимом. Другим был Чико Кидд, чьи разудалые истории о захватывающих приключениях португальского капитана Луиша Да Сильвы открывали и завершали антологию.
Элизабет Хэнд – автор умных, причудливых новелл, дебютировавшая в журнале The Twilight Zone в 1988 году. Эта американка живет на два дома: на побережье Мэна и в лондонском Кэмден-тауне, который и стал местом действия рассказа «Желтокрылая Клеопатра Бримстоун», получившего премию Международной гильдии ужаса.
Самым ранним ее воспоминанием были крылья. Яркие: красные, синие, желтые, зеленые и оранжевые. Черный цвет на них был до того глубоким, что казался маслянистой жидкостью, которую тянуло попробовать на вкус. Крылья двигались над ней, сверкая в солнечном свете, как будто бы сами были светом, частью иного, необыкновенно красочного мира, нисходящего на ее колыбель. Ее крошечные ручки тянулись, чтобы их поймать, но безуспешно: крылья были слишком воздушными, неуловимыми, сияющими. Были ли они на самом деле?
Долгие годы она считала их сном. Пока однажды, дело было вечером, не забралась на чердак в поисках старой одежды, пригодной для того, чтобы надеть на Хэллоуин. Ей тогда было десять лет. В углу под затянутым паутиной оконцем она обнаружила коробку со своими младенческими вещицами: пожелтевшими нагрудничками, малюсенькими пуховыми кофточками, линялыми от отбеливателя, изжеванной плюшевой собачкой, которую она совершенно не помнила.
А в самом дне – крылья. Поломанные, погнутые, со спутанными проволочками и лесками. Подвесная мобильная игрушка для младенцев. Шесть пластмассовых бабочек, выцветших и пахнущих пылью. Никакие не вестники рая, а грубые поделки: оранжевый монарх, парусник, полосатый, как зебра, красный адмирал, желтый фебис, неестественно вытянутая толстоголовка и Agrias narcissus. Все, за исключением последней, – обычные для Нового света бабочки, которых любой ребенок может увидеть в пригородном саду. Игрушки безвольно свешивались с лесок, их лапки и усики были поломаны. На ощупь крылья казались холодными и жесткими, будто металлическими.
После полудня небо затянуло тучами, запахло дождем. Но едва она поднесла игрушку к окну, в серой мути прорезался лучик солнца, и пластмассовые крылышки вдруг вспыхнули, вновь сделавшись кроваво-алыми, изумрудно-зелеными и огненно-желтыми, словно порхали на августовском лугу. И в тот же миг вспыхнуло и сгорело все ее существо: кожа, волосы, губы, пальцы стали прахом и пеплом, не осталось ничего, кроме этих бабочек и ее их восприятия. Острые края крыльев врезались в уголки ее глаз, рот заполнила оранжево-черная жидкость.
Очки она носила с детства. Когда ей исполнилось тринадцать, легкий детский астигматизм усилился, она начала натыкаться на окружающие предметы, а сосредоточиться на учебниках энтомологии и журналах, которые она жадно читала, стало очень трудно. Мать считала, что это возрастное, но, после двух месяцев мучительных головных болей и растущей неуклюжести дочери, вынуждена была признать, что дело серьезное, и отвести ее к врачу.
– С Джейни все в порядке, – объявил доктор Гордон, внимательно осмотрев ее глаза и уши. – Однако неплохо было бы вам наведаться к окулисту. Часто в подростковом возрасте наши глаза претерпевают определенные изменения, – и он подсказал им адрес местного офтальмолога.
Мать облегченно вздохнула. Как и сама Джейн. Вечером, накануне визита к врачу, она подслушала разговор родителей, шептавшихся о томограммах и раке головного мозга. Хотя саму ее больше беспокоило иное странное физическое явление, которое никто, кроме нее самой, не заметил. Несколькими месяцами раньше у нее начались менструации. Нет, с ними-то все было нормально: перепады настроения, скачок в росте и развитии, прыщи, волоски на лобке, – обо всем этом она самостоятельно прочитала в книжках.
Однако ни в одной из книг ничего не говорилось о бровях. После вторых месячных Джейни обнаружила, что с ее бровями что-то не так. Она как раз заперлась в ванной, где добрых полчаса штудировала статью в Nature об особенностях роения азиатских божьих коровок. Дочитав, вылезла из воды, оделась, почистила зубы и ошарашенно уставилась в зеркало.
Лицо было каким-то новым. Скосив глаза, повертела шеей. Прыщи на подбородке? Вроде нет. Но что-то определенно изменилось. Цвет волос? Зубы? Она наклонилась над раковиной, почти уткнувшись носом в нос своего отражения.
Тут-то она и увидела пресловутый «скачок в росте». На внутренних краях бровей у переносицы выросли по три удивительно длинных волоска. Они загибались к вискам, сплетаясь, точно крошечные косички. Джейн не замечала их раньше потому, что редко смотрелась в зеркало, кроме того, необычные волоски не выступали над бровями, а переплетались с ними, словно ползучий паслен в древесных ветвях. Выглядело все это довольно дико, так что Джейн не хотела, чтобы кто-нибудь, даже родители, заметил. Она взяла мамин пинцет, аккуратно выдернула все шесть волосков и спустила их в унитаз. Больше они не вырастали.
В «Оптике» Джейн выбрала не контактные линзы, а тяжелые очки в черепаховой оправе. И продавец, и мать решили, что девочка просто спятила, но выбор был вполне осознанным. Джейни отнюдь не была дурнушкой, для которой учеба – единственная отдушина. Она росла независимой, худой как щепка, с немного раскосыми, фиолето-синими глазами, розовым ротиком, длинными прямыми черными волосами, струящимися в пальцах словно нефть, и бледной кожей, голубоватым отливом напоминающей только что снятое молоко.
Короче, девочка обещала вырасти в красавицу. Но ей это не нравилось. Она ненавидела всеобщее внимание, взгляды, завистливую ненависть других девчонок. Она была молчуньей, не из робости, а от нежелания отвлекаться на пустяки, и ее сверстники ошибочно принимали это качество за высокомерие. В старших классах друзей у нее было немного. Она рано поняла опасность дружбы с мальчиками, даже с самыми серьезными, которые проявляют неподдельный интерес к генетическим мутациям и сложному компьютерному моделированию жизни улья. Джейни была уверена в том, что руки распускать такие парни не станут, но вот поручиться за то, что они не начнут влюбляться, она не могла. Так что в старшей школе она была лишена обычных подростковых развлечений: секса, болтовни с приятелями и бездумного времяпрепровождения. Ничто не помешало ей получить стипендию по естествознанию от Интел-Вестингауз за программную разработку схемы возможных мутаций в небольших популяциях бабочек Limenitis archippus, подвергшихся воздействию генно-модифицированных зерновых культур. Она легко закончила одиннадцатый класс, взяла свою стипендию и уехала.
Ее приняли в Стэнфорд и MIT, она же выбрала небольшой, но очень престижный женский колледж, расположенный в крупном городе в нескольких сотнях миль от дома. Родители немного волновались, как их дочурка, которой едва исполнилось семнадцать, будет жить самостоятельно, однако колледж, с его изысканно-простыми, похожими на монастырские, зданиями, прячущимися в густом лесу, снял их опасения. Ко всему прочему, декан лично заверил, что окрестности совершенно безопасны, если, конечно, студентки не начнут шастать по ночам в одиночку. Смягчившись, отец, уступил напору дочери, желавшей во что бы то ни стало покинуть дом, и выписал ей чек на кругленькую сумму за первый семестр. В сентябре она отправилась в колледж.