– Мне нужно позвонить, а сотовый разрядился, – извиняющимся тоном выдавил Том.
– Можешь позвонить от меня.
– Ладно, это неважно.
По его голосу было ясно, что он судоржно ищет благовидный предлог, чтобы слинять.
Зайдя в дом, он уселся на диван, взял «Тайм-аут» и принялся листать, делая вид, что зачитался. Джейни прошла на кухню и плеснула себе бренди. Выпила, плеснула еще, после чего присоединилась к Тому.
– Итак, – протянула она, сняв ботинки и медленно ведя затянутой в чулок ногой по его голени, – сам-то ты откуда?
Он остался невозмутимым. Настолько, что Джейн засомневалась, удастся ли вообще его расшевелить. Однако некоторое время спустя они, уже голые по пояс, лежали на диване, из его расстегнутой ширинки выглядывал вставший пенис, упираясь в ее обнаженный живот.
– Пошли лучше туда, – взяв Тома за руку, Джейн повела его в спальню.
Зажгла одну свечу и вытянулась рядом с ним на кровати. Глаза мужчины были полузакрыты, дыхание стало сбивчивым. Джейн провела ноготком вокруг его соска, Том издал тоненький удивленный звук, затем быстро повернулся и навалился на нее.
– Погоди! Не надо спешить, – сказала Джейн, высвобождаясь.
На прошлой неделе она перестала отсоединять оковы от столбиков, лишь прикрывала их простынями. Схватила один наручник и быстро, пока Том не успел ничего сообразить, защелкнула на его запястье.
– Эй!
Нырнула в изножье кровати. Мужчина, путаясь в одеялах, чуть не стукнул ее ногой. Чтобы успокоить его и надеть оковы на щиколотки, пришлось разыграть целый спектакль, глупо хихикая и лаская ему бедра. Едва последнее кольцо была прилажено, Джейн метнулась к изголовью, быстро увернувшись от его свободной руки.
– На такое я своего согласия не давал, – произнес он, то ли в шутку, то ли всерьез.
– А на такое? – проворковала она, скользнув к его бедрам и сжимая отвердевший пенис между ладонями. – Он, похоже, непрочь.
Том тихо застонал и прикрыл глаза.
– Попробуй упорхнуть, – произнесла она. – Попробуй упорхнуть.
Том дернулся изо всех сил, выгнувшись дугой, так что Джейн в тревоге отпрянула, но путы выдержали. Он выгнулся еще раз, и еще, но теперь она оставалась рядом, не выпуская из рук его член. Дыхание мужчины все ускорялось, и вот уже они с Джейн дышали как один человек, ее сердце бешено стучало, колотье на лбу сделалось почти непереносимым.
– Попробуй упорхнуть, – выдыхала Джейн. – Попробуй упорхнуть.
Кончив, Том хрипло вскрикнул, словно от боли. Закричала и она сама, закрыв глаза, содрогаясь от судороги, пронзившей тело от переносицы до паха. Ее голова упала ему на грудь. Вздрогнув в последний раз, Джейн отстранилась и стала наблюдать.
Мужчина закричал снова, но крик быстро оборвался на визгливой ноте, в то время как его конечности сжимались и укорачивались, точно сгорающие фитили. Последнее, что она успела заметить, – гомункулус, отращивающий слишком много ножек. А затем на смятом одеяле возник совершенный Papilio krishna. Парусник перебирал лапками, его крылья мелко дрожали, зеленые чешуйки искрились среди фиолетовых, пунцовых и золотых мазков.
– О, как ты прекрасен! – прошептала она.
Из-за двери послышался негромкий шум. Створка распахнулась, свалился с крючка пеньюар. Джейн отдернула руку от бабочки, вглядываясь в темный проем.
Она так торопилась затащить в постель Томаса Рэйборна, что забыла запереть входную дверь на ключ. Вскочила, обнаженная, с ужасом всматриваясь в приближающуюся тень. И вот, пламя свечи обрисовало черты сумрачного лица.
Это был Дэвид Бирс. Он принес с собой свежий аромат дубовой коры и молодого папоротника, чуть-чуть отдающий горечью этилового спирта. Подойдя, он склонился, мягко прижал Джейн к постели, и по ее груди и бедрам поползла жаркая волна, волоски-антенны взметнулись вверх, вокруг разноцветными вспышками замелькали крылья, в то время как она безуспешно пыталась вырваться из его рук.
– А теперь, – сказал он, – попробуй упорхнуть.
[2002]Джо ХиллПризрак двадцатого века
После того психоделического черепа нужно было что-то менять. Теперь я уже сам был готов нарисовать для новой книги обложку, которая будет соответствовать содержанию.
В итоге мы с Майклом Маршаллом Смитом представили издательству Robinson несколько вариантов – все с использованием одной и той же работы Леса Эдвардса. Я был бы счастлив любому, и в итоге книга вышла с тем из них, который больше всех понравился издателю.
Также мы впервые добавили номер антологии на корешок – об этом я просил издателей уже несколько лет, так как читатели забывали, какие книги у них есть.
Снова получился почти шестисотстраничный том, с «Предисловием» на восемьдесят четыре страницы и «Некрологами» на пятьдесят шесть. В своем вступительном слове я порассуждал о спорной онлайн-публикации Полы Гуран, в которой она справедливо раскритиковала стандарты хоррор-сообщества. Я согласен не со всем, что она написала, но ее работа затронула немало актуальных вопросов.
Эта антология, выигравшая Британскую премию фэнтези, посвящена памяти моего отца, неожиданно скончавшегося в том году, в то время как я находился на конвенте в Америке.
Будь у меня еще один том в запасе, я бы без колебаний выбрал из этой двадцатки выигравший премию Международной Гильдии Ужаса рассказ «Открытки с видами» Дона Тумасониса (одну из двух его работ в этой книге), трогательный «Два Сэма» Глена Хиршберга или даже выразительный «Мальчик из Ковентри» Грэма Джойса.
Но тем не менее у меня есть лишь один очевидный выбор, и здесь кроется целая история. Я закончил было составление книги и уже отправил ее издателю, когда мне на электронную почту написал автор, о котором я раньше никогда не слышал. Он спросил, можно ли отправить мне рассказ, который в прошлом году был опубликован в небольшом литературном журнале в Америке.
Я сначала объяснил, что предложения в книгу больше не принимаются, и она уже сдана. Но поскольку я всегда считал частью работы редактора – причем самой волнующей и стоящей частью – выискивание и развитие новых талантов, то быстренько передумал и ответил автору, чтобы тот все равно отправил рассказ. Я мог хотя бы просто его прочитать.
В следующие пару дней я ознакомился с рассказом – и был полностью сражен глубиной повествования и зрелостью слога. Я тут же написал автору, что готов приобрести рассказ из своей доли того, что осталось от издательского аванса, и как-нибудь впихнуть его в книгу.
И я рад, что мы это сделали. История называлась «Призрак двадцатого века». Автора звали Джо Хилл. И лишь спустя несколько лет я узнал, что у него был довольно известный отец – некий писатель по имени… Стивен Кинг.
Обычно ее видят, когда зал почти полон.
Есть одна известная история о человеке, который приходит на поздний сеанс и обнаруживает, что огромный, на шестьсот мест зал почти пуст. На середине фильма он осматривается и замечает, что она сидит рядом с ним, на месте, где пару мгновений назад никого не было. Он смотрит на нее. Она поворачивается и смотрит в ответ. Из носа у нее идет кровь. Глаза широко открыты, взгляд испуганный. «У меня болит голова, – шепчет она. – Я на минутку отлучусь. Расскажете потом, что я пропущу?» И в этот момент, глядя на нее, он понимает, что она бестелесна – как переменчивый синий луч света, испускаемый проектором. Сквозь ее тело видны соседние кресла. А когда она поднимается с места, то просто растворяется в воздухе.
Есть еще одна история о компании друзей, которые отправляются в четверг вечером в «Роузбад». Один из них садится рядом с женщиной, которая сидит одна, – женщиной в голубом. Пока фильм еще не начался, парень, сидящий с ней, решает завести разговор. «А завтра что идет?» – спрашивает он. «Завтра в зале будет темно, – шепчет она. – Это последний сеанс». Затем начинается фильм, и она исчезает. Возвращаясь домой, этот парень погибает в автокатастрофе.
Эта и многие другие известные легенды о «Роузбаде» – просто выдумки… истории о призраках, придуманные людьми, которые пересмотрели ужастиков и думают, что точно знают, какой должна быть настоящая история о призраках.
Алек Шелдон, который был одним из первых, кто видел Имоджен Гилкрист, владеет «Роузбадом» и в свои семьдесят три до сих пор частенько управляет проектором. Перекинувшись с человеком хоть парой слов, он всегда знает, действительно ли тот видел ее. Но то, что ему известно, он держит при себе и никогда не ставит под сомнение чужие истории… Ведь это повредило бы бизнесу.
Но на самом деле он знает, что все, кто говорит, что видел сквозь нее, на самом деле ее вообще не видели. Некоторые мистификаторы рассказывают, как у нее шла кровь из носа, из ушей, из глаз; говорят, что она умоляюще на них смотрела, просила их кого-то найти, привести на помощь. Но у нее кровь так не идет, а когда она хочет с кем-то заговорить, то не просит вызвать врача. Многие притворщики начинают свои истории со слов: «Ты не поверишь, что я только что видел». И они правы. Он не поверит, хотя и выслушает все их рассказы с терпеливой и даже подбадривающей улыбкой.
Те, кто ее видел, не бегут потом к Алеку, чтобы рассказать об этом. Чаще он сам их находит, когда натыкается на ребят, бродящих по вестибюлю на нетвердых ногах; они испытали потрясение и не очень хорошо себя чувствуют. Им хочется присесть. Они даже не скажут: «Ты не поверишь, что я только что видел». Переживания еще слишком сильны. Мысль, что им могут не поверить, приходит только потом. Часто они находятся в состоянии, которое можно описать, как подавленное и даже покорное. Когда он думает о впечатлении, которое она на них производит, ему вспоминается Стивен Гринберг, который в одно прохладное воскресенье тысяча девятьсот шестьдесят третьего года вышел с сеанса «Птиц»[154]