– Когда мы пьем, мы предпочитаем пить. Пить напитки, если вы меня понимаете.
– С целью восстановления сил, которое они нам дают, – продолжил мистер Треск, не обращая внимания на мое явное смятение. – Я имею в виду всестороннее восстановление, от облегчения для высохшего языка, вкуса для нёба и тепла для внутренностей до важнейшего – восстановления души и разума. Мы предпочитаем бутылки джина и бурбона и, хотя мы были бы весьма признательны за любое достойное предложение, у нас, как и у всех людей, пристрастных к спиртному, имеются любимые напитки. Мистер Тумак у нас ценитель бурбона «Джей Дабл-ю Дант», а я неравнодушен к джину «Бомбей». Не будет лишним и ведерко со льдом, и то же я могу сказать о ящике ледяного пива «Старое Богемское».
– Вы считаете приемлемым употреблять алкоголь перед тем, как приступить к… – мне не сразу удалось подобрать подходящее слово. – Столь деликатной задаче?
– Мы считаем это важной частью подготовки. Алкоголь воодушевляет разум и пробуждает воображение. Дурак отупляет и то, и другое, когда выпивает лишнее, но до этого момента, который у каждого наступает весьма индивидуальным образом, алкоголь дает лишь расширение возможностей. С давних пор были известны его священные качества, и мы оба знаем, что во время таинства Святого причастия священники и преподобные с удовольствием превращаются в барменов и раздают бесплатные напитки всему приходу, включая детей.
– Кроме того, – сказал я, выдержав паузу, – полагаю, вы предпочтете не отказываться от вашего задания после того, как мы вместе достигли таких успехов.
– Мы отправились в большое путешествие, – ответил он.
Я позвонил миссис Рампейдж, и через пятнадцать минут в мои владения явились двое дурно одетых юных посыльных с запрошенными напитками и металлическим ящиком, в котором изо льда выглядывали горлышки пивных бутылок. Я дал этим лоботрясам по доллару, и они нахально приняли деньги безо всякой благодарности. Миссис Рампейдж, чего я от нее не ожидал, проделала все, никак не отреагировав ни на задымленный воздух, ни на спиртные напитки.
Лоботрясы поплелись прочь, а деревенщины, хихикая, скрылись из виду, чтобы заняться своим восстановлением. Когда же наступил миг тишины, миссис Рампейдж посмотрела на меня таким взглядом, какого я прежде не видел, и осмелилась выразить неожиданное мнение о том, что последнее смягчение формальностей должно принести пользу всей фирме, и добавила, что если за это изменение ответственны мистер Треск и мистер Тумак, то они уже оправдали свою репутацию и, несомненно, укрепят и мою собственную.
– Вот, значит, как вы считаете, – ответил я, про себя с удовлетворением отметив, что признаки бестактного поведения Дневного Гиллигана уже начали себя проявлять.
Миссис Рампейдж, используя словесную формулу тактичности, выражавшую: «Я хочу сказать только половину того, что думаю, но ничуть не больше», спросила:
– Могу я говорить откровенно, сэр?
– Именно на это я и рассчитываю, – ответил я.
Ее лицо и осанка стали будто девичьими – по-другому описать не могу, – казалось, она буквально помолодела.
– Не хочу говорить слишком много, сэр, и, я надеюсь, вы и так знаете, что все понимают, какая это привилегия – работать в этой фирме, – она покрылась румянцем, как Шкипер, только у нее это выглядело более привлекательно. – Честное слово, я действительно так считаю. Все знают, что мы – одна из лучших двух-трех компаний в своей сфере.
– Спасибо, – сказал я.
– Это и дает мне возможность говорить так открыто, – продолжала миссис Рампейдж, все менее похожая на себя. – И до сегодняшнего дня все считали, что если они будут вести себя естественно, так, как им хочется, то вы их уволите. Потому что, и, может быть, я и не должна этого говорить, может быть, это и не мое дело, сэр, но это потому, что вы всегда кажетесь, ну, таким правильным, что никогда не простите человека, который окажется не таким безупречным, как вы. Например, Шкипер заядлый курильщик и все знают, что в этом здании нельзя курить, хотя во многих компаниях высокопоставленным работникам разрешается осторожно курить у себя в кабинетах, потому что это показывает, что начальство ценит этих людей, и это превосходно, потому что тогда и другие видят, что если поднимешься наверх, тебя будут ценить. Но у нас Шкиперу, когда ему хочется покурить, приходится постоянно бегать к лифту, выходить на улицу и стоять там вместе с клерками. А во всех остальных компаниях, которые я знаю, партнеры и важные клиенты иногда даже вместе пьют, и никто не считает, что они совершают какой-то ужасный грех. Вы, сэр, религиозный человек, мы во многом на вас равняемся, но мне кажется, вы скоро узнаете, что эти люди зауважают вас еще сильнее, когда узнают, что вы немного смягчили правила, – она посмотрела на меня, и я увидел в ней страх за то, что она говорит чересчур откровенно. – Я всего лишь хотела сказать, что мне кажется, вы поступаете правильно, сэр.
Что, разумеется, означало, что меня все считали напыщенным, эгоистичным и неприступным человеком.
– Я и не знал, что мои подчиненные считают меня религиозным человеком, – заметил я.
– О, да, мы все считаем, – проговорила она с трогательной искренностью. – Это из-за гимнов.
– Гимнов?
– Гимнов, которые вы себе напеваете, когда работаете.
– Я напеваю? И что же это за гимны?
– Чаще всего «Иисус любит меня», «Старый крест», «Пребудь со мной» и «О благодать». А иногда – «Вперед, Христово воинство».
Выходило, что у меня с собой была целая Храмовая площадь и Скрипчер-стрит! И Молодежный библейский центр, где я ребенком пел все эти гимны во время воскресных служений! Я не знал, как относиться к тому, что я напевал их за работой, но мне приносило некое успокоение то, что благодаря этой бессознательной привычке мои сотрудники чуть больше видели во мне человека.
– Вы не знали, что напеваете их? О, сэр, это так мило!
Звуки веселья, донесшиеся с дальнего конца кабинета, уберегли миссис Рампейдж от страха, что в этот раз она действительно переступила черту, и она поспешно удалилась. Какое-то время я смотрел ей вслед, сначала думая, насколько глубоко мне следует сожалеть о ситуации, в которой моему секретарю показалось возможным назвать меня и мои привычки милыми, а затем решил, что это, пожалуй, было к лучшему и должно было привести к чему-то полезному.
– Все по плану, все под контролем, – сказал я себе. – Боль быстро проходит.
Сказав это, я снова сел в свое кресло, чтобы продолжить изучение финансов мистера Артура «Это-Здание-Нужно-Снести» К***.
Очередной звон бокалов и журчание смеха навело меня на мысль, что уж этот клиент точно не согласится на присутствие незнакомых консультантов. И если мне не удастся выпроводить деревенщин хотя бы на час, то мой бизнес немедленно понесет существенные потери.
– Ребята, – крикнул я, – подойдите сюда. Нам нужно обсудить серьезную проблему.
С бокалами в руках и сигарами в уголках рта, мистер Треск и мистер Тумак неторопливо показались из-за ширмы. Как только я изложил им суть проблемы, детективы с готовностью согласились удалиться на требуемый период времени. Но куда им податься?
– В мою ванную, – сказал я. – К ней примыкает небольшая библиотека со столом, конторкой, кожаными стульями и диваном, бильярдом, телевизором с большим экраном и баром. А поскольку вы еще не обедали, то можете заказать что пожелаете на кухне.
Через пять минут бутылки, бокалы, шляпы и груды бумаг были выложены на столик в ванной, и рядом стоял ящик пива. Я вышел через потайную дверь, а мистер Треск стал заказывать у моего, несомненно, изумленного повара обед из куриных крылышек, жареного картофеля, колец лука, прожаренных говяжьих бифштексов. Имея в запасе еще достаточно времени, я снова занялся делами, но уже вскоре понял, что напеваю, и не очень-то тихо, невиннейший из гимнов – «Иисус любит меня». Затем, точно в назначенный час миссис Рампейдж сообщила мне о прибытии моего клиента и его помощников, и я велел ей проводить их ко мне.
Пронырливый, медлительный кит, заключенный в изысканный черный, в тонкую полоску двубортный пиджак, мистер Артур «Это-Здание-Нужно-Снести» К*** вошел в мой кабинет со своим обычным высокомерием и сделал свой обычный кивок в мою сторону, пока трое его «помощников» создавали человеческий волнорез посреди помещения. Весь исполненный величия, он делал вид, что не замечает миссис Рампейдж, передвигавшую черное кожаное кресло из глубины кабинета к столу. И лишь когда кресло оказалось на месте, он сел в него, даже не посмотрев. Затем наклонил свою плоскую голову и поднял маленькую бледную руку. Один из «помощников» проворно ринулся к двери, чтобы придержать ее для уходящей миссис Рампейдж. По этому знаку сел и я, а двое оставшихся помощников отошли друг от друга примерно на восемь футов. Третий закрыл дверь и встал у правого плеча своего командира. Когда с этими формальностями было покончено, мой клиент перевел взгляд своих близко посаженных темных глаз на меня и произнес:
– У вас все хорошо?
– Очень хорошо, спасибо, – ответил я, следуя старинной формуле. – А вы?
– Хорошо, – отозвался он, – но могло быть и лучше, – это также было частью давно устоявшейся формулы. Зато следующие его слова тревожным образом в нее не вписывались. Он заметил неподвижное облачко и окурок сигары Монтфорта де М***, монолитом возвышающийся над остальными, что лежали в хрустальной раковине, и, впервые на моей памяти изобразив на своем рябом, с мелкими чертами лице подлинную улыбку, произнес: – Не могу поверить, но кое-что прямо сейчас улучшилось. Вы отменили этот дурацкий запрет на курение, который отравляет жизнь по всему городу. Это вы правильно сделали.
– Я счел это ярким способом проявить наше уважение к курильщикам из числа наших самых уважаемых клиентов, – объяснил я. Имея дело с таинственными джентльменами, нужно время от времени непринужденно напоминать им о вашем уважении.
– Дьякон, – сказал он, используя прозвище, данное мне при нашей первой встрече, – ты один такой в своем деле, и уважение, о котором ты говоришь, взаимно, к тому же хорошо бы, чтобы все сюрпризы были столь же приятными.