Jimmy Дэвида Кейза, одного из старейших авторов издательства Arkham House. Но работой, которая оказала на меня наибольшее впечатление, оказалась история писателя, дебютировавшего в этом году в жанре. Тим Леббон сделал впечатляющую карьеру серией коммерческих проектов, но в конце девяностых он только начал оттачивать свое мастерство и публиковался в небольших издательствах. Я периодически следил за его творчеством, но, когда я прочитал его апокалиптическую новеллу «Белый», которая затем получила Британскую премию фэнтези, я был полностью пленен талантом, с которым Тим описывал развитие персонажа и окружающую обстановку. Именно тогда я понял, что он действительно работает над текстом как писатель с большой буквы.
Первое тело мы нашли за два дня до Рождества. Чарли вышла наружу, чтобы собрать немного сухого хвороста для растопки. Всякий раз ей приходилось прокладывать путь сквозь одичавший сад и потом вниз, к скалам, разгребая снег вокруг кустов и складывая в сумку все упавшие ветки, которые только удавалось найти. Она говорила потом, что ничто не предвещало беды. Ничто не нарушало девственную снежную гладь – ни следов, ни каких-либо подозрительных знаков, которые могли бы стать причиной для беспокойства. Не было ничего, что могло бы подготовить ее к той кровавой сцене, на которую она наткнулась. Откатив большой валун в сторону, она увидела на снегу багровую лужу, которая, собственно, и была всем, что осталось от человека. Шок лишил ее способности воспринимать реальность. Натурализм сцены безжалостно проломил защитные слои психики Чарли – чтобы эта картина смогла навсегда запечатлеться в ее памяти. И лишь после этого увиденное ею зрелище наконец получило доступ к сознанию.
С пронзительным криком Чарли побежала обратно. Она узнала своего бойфренда по остаткам ботинок.
Мы сидели в столовой, пытаясь осмыслить происходившее в последние несколько недель, когда в комнату ворвалась Чарли. Мы уже долгое время предавались этому занятию, разговаривая друг с другом в просторных гостиных особняка, собирались парами, чтобы поплакать и поделиться теплом друг с другом, или же порознь размышляли о жизни, вглядываясь в сумеречное небо и силясь постичь смысл бесконечности. Я был из тех, кто большую часть времени проводил один.
Я был единственным ребенком в семье и, вопреки распространенному мнению, воспитание такого одиночки обернулось сущим кошмаром. Мне всегда казалось, что родители упрекают меня за то, что они не смогут больше иметь детей, и вместо того, чтобы упиваться волнительным ощущением собственного детства, эти годы я провел в наблюдении за тем, как мои отец и мать оплакивают тень потомства, которому уже не суждено появиться на свет. Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно.
Чарли распахнула дверь, надавив на нее всем телом, и чуть было не рухнула на пол. Мокрые волосы облепили ее лоб, глаза двумя яркими искрами поблескивали из-под спутанных прядей.
Смерзшиеся комья снега падали с ботинок на пол, оставляя пятна на дощатом полу, уже запачканном мокрым снегом. Первое, что я заметил, был их розоватый оттенок.
И только потом я заметил кровь на ее ладонях.
– Чарли! – Хейден вскочил на ноги, пытаясь подхватить обезумевшую женщину, пока она не ударилась о пол, и рухнул вместе с ней, растянувшись в невесть откуда взявшейся луже из грязи и слез. Затем он заметил кровь и инстинктивно отпрянул.
– Чарли?
– Сходи за полотенцами, – сказала Элли в своей извечной прагматичной манере, – и захвати гребаную пушку.
Я видел людей, которые вопили – я едва ли когда-нибудь забуду последние часы Джейн, – но я еще никогда не видел, что кому-то удавалось выйти за предел собственных физических возможностей. Чарли судорожно втягивала воздух, то и дело хватаясь за гортань, пытаясь разорвать ее ногтями и выпустить наружу боль и шок, которые поселились внутри. И вовсе не напряжение парализовало ее дыхание; причиной тому было зрелище, увиденное ею.
Потом она рассказала нам, что произошло.
Я пошел с Элли и Брендом. У Элли был дробовик, уютно устроившийся на сгибе руки, шапочка с помпоном, скрывающая короткие волосы, и непроницаемо суровое лицо.
В ее жизни не было места комплиментам, однако в нынешней ситуации она была единственным человеком во всем поместье, с которым я предпочел бы находиться рядом.
Раньше она была обеими руками за то, чтобы выбираться отсюда в одиночку и пешком, и я был несказанно рад, что в конце концов она решила отказаться от этой затеи.
Бренд бурчал всю дорогу.
– Вот блин, ну за каким чертом мы-то туда премся? Прям как те долбанутые девушки в фильмах-слэшерах, ну вы их видели? Тех, которые каждый раз, вместо того, чтобы убегать от плохих парней, пытаются их преследовать? И сами напрашиваются на то, чтобы им перерезали глотку? Ну, люди…
Я был во многом согласен с ним. По словам Чарли, от Бориса осталось не так уж и много, чтобы делать по останкам какие-то выводы, но ведь она могла и ошибиться. И наш долг перед ним требовал, чтобы мы его нашли: как бы сурова ни была окружающая обстановка, кем бы ни был убивший его – животным или человеком, и даже несмотря на то, что убийца, возможно, еще бродил где-то поблизости.
Мы не могли оставить тело Бориса лежать в снегу. Можете считать, что причина в уровне цивилизационного развития, необходимости соблюдения дурацких обычаев или же в банальной мании величия, но факт остается фактом: вопрос о том, чтобы оставить все как есть, просто не стоял.
Тем временем Элли вела нас через сад, разбитый прямо перед фасадом поместья, а затем пошла по дороге над берегом. Весь пейзаж был скрыт под пухлым покрывалом снега, подобно тому, как старая мебель томится под чехлами из парусины в ожидании, когда вернутся надолго уехавшие хозяева. Я все думал, заинтересован ли кто-нибудь в поддержании этих территорий в надлежащем состоянии, станет ли кто-нибудь заморачиваться благоустройством, когда снег наконец растает… Увы, но грустная вереница этих мыслей лишь глубже погружала в депрессию.
Мы перешли ровный участок дороги, идя по следам Чарли, оставленным в глубоком снегу, четким и хорошо различимым на пути туда, и хаотичным в обратном направлении. Как будто кто-то гнался за ней по пятам…
Это так и было. Мы все поняли, что именно преследовало ее, после того как, поскальзываясь, сползли вниз по склону и свернули за большой утес, после которого начиналась широкая прибрежная дорога.
Внезапно открывшееся зрелище растерзанного и разметанного по снегу тела Бориса – вот что неотступно следовало за ней в течение всего обратного пути, и, вероятно, хватает ее за пятки до сих пор.
Запах его внутренностей, медленно стынущий под сенью безразличного неба. Звук его замерзшей крови, похрустывающей под ногой.
Элли вскинула оружие на уровень пояса, изготовившись стрелять в любой момент. Пар от дыхания, распространяющийся в воздухе перед ней, заклубился сильнее, чем за мгновение до этого. Она посмотрела на клочья, оставшиеся от Бориса, затем обвела взглядом окружающий пейзаж, высматривая того, кому под силу было бы совершить подобное. На восток и на запад вдоль побережья, а затем вниз к краю обрыва, к выступам скал над нами, снова на восток и на запад. На Бориса Элли больше не смотрела.
А я смотрел. Я не мог оторвать взгляда от его останков. Казалось, что-то большое и очень сильное сначала удерживало его на одной из скал, затем ободрало его о камни, а затем некоторое время выкручивало тело, как отжимают белье, после чего хладнокровно разбросало фрагменты останков по заснеженной дороге.
Рисунок кровавых брызг отчетливо выделялся на белом фоне. Каждое пятнышко было прекрасно различимо, и их было очень много, тысячи капель покрывали приблизительно десятиметровый участок. Я попытался найти какой-нибудь более-менее узнаваемый фрагмент тела, но единственным, что еще не потеряло сходства с человеческим, была рука, прилипшая к скале в месиве замерзшей крови, с пальцами, загнутыми вовнутрь, подобно лапкам мертвого паука. У запястья она была оторвана – наружу торчал кусок треснувшей кости. Однозначно, она была оторвана, а не отрезана.
Бренд указал на ботинок, лежащий в снегу носком к нему.
– Черт возьми, Чарли была права. Только ботинки и остались. Долбаный неудачник только их и носил.
Я приметил ботинок еще до этих слов. Он даже почти сохранил исходную форму.
Борис никогда не был долбаным ублюдком. Он был самосозерцателен, задумчив и искренен – то есть обладал теми качествами, которые в понимании Бренда были «тухлятиной». Сам Бренд был туп, как дерьмо, и более чем неприятен.
Я все больше ощущал гнет тишины. Беззвучие и холод, тяжелый запах сырого мяса и плеск волн, накатывающихся внизу на берег. Это все будто окружало меня.
– Давайте выбираться отсюда, – сказал я.
Элли взглянула на меня и кивнула.
– Но как насчет… – начал было Бренд, но Элли оборвала его, даже не удостоив взглядом.
– Если ты желаешь налепить кровавых снежков, – можешь действовать. Там не так уж много того, что можно забрать и принести нашим. Может быть, мы вернемся сюда позже… Может быть…
– Что могло сотворить такое? – спросил я, чувствуя, как вибрации реальности медленно сменяют то глубокое оцепенение, что охватило меня на последние несколько минут. – Что же за дьявольщина тут происходит?
Элли попятилась ко мне и выразительно бросила взгляд на скалу, а потом на две тропинки вдоль основной дороги.
– Я не хочу узнать истину прямо сейчас, – сказала она.
Некоторое время спустя, находясь наедине с мыслями в своей комнате, я поразмыслил о том, что Элли на самом деле имела в виду тогда.
– Я не хочу узнать истину прямо сейчас, – произнесла она, имея в виду, что виновник преждевременной кончины Бориса наверняка вскорости раскроет себя. Я не слишком хорошо знал Бориса, слишком уж незаметным парнем он был, и его судьба стала еще одним элементом в странной череде смертей, охвативших всю страну в течение последних нескольких недель.