– Ну, и какого черта нам делать, когда мы доберемся до деревни? – спросил Бренд.
– Послать помощь в поместье, – медленно проговорила Чарли, чеканя каждое слово, как будто для наивного маленького ребенка.
– Но что, если в деревне все обстоит именно так, как мы слышали по телеку?
Чарли ненадолго притихла. Да и я тоже. Целый набор образов кувыркался в моем сознании, они были наполнены ненавистью и причиняли боль, и были особенно остры из-за этого. В последний день телевещания мы видели туманные сюжеты о том, как нагруженные корабли покидают родные доки и отплывают на поиски какого-то полумифического убежища за границей, о стрельбе на улицах, о трупах, заполнивших канавы, о псах, принюхивающихся к открытым ранам, и о дирижабле, дрейфующем над холмами, в тщетной попытке дать людям надежду.
– Не глупи, – сказал я.
– Даже если и так, там наверняка найдется помощь, – тихо сказала Чарли.
– Угу, помощь из ада… – Бренд зажег очередной косяк.
Было холодно, мы рисковали нашими жизнями, а в снегу могло скрываться нечто, полное желания напасть на нас.
Но все, чего я хотел в этот момент, так это сделать одну долгую затяжку Брендовой травки и позволить легкомысленному забытью развеять мои страхи.
Часом позже мы нашли машину.
По моим подсчетам мы прошли около трех миль. И при этом мы были изнурены до предела. Мои ноги ломило, а коленные суставы почти не гнулись и горели, будто охваченные огнем.
Дорога начала медленно заворачивать налево, отклоняясь от линии побережья внутрь континента, в сторону той самой ближайшей от нас деревни. Дорогу было все труднее разобрать, изгороди понемногу уходили под землю, так что не оставалось практически ничего, позволяющего отличить ее от снежных полей по обеим сторонам. Последние полчаса мы шли исключительно по памяти.
Машина была почти полностью погребена под снегом, только одна сторона ветрового стекла и покрывшаяся льдом антенна еще были видны. Едва ли было возможно установить направление, в котором она ехала, так как любые следы, оставленные шинами, давным-давно были уничтожены порывами вьюги. В то время, когда мы к ней подошли, снег снова начался, и пухлые хлопья, лениво кружа в воздухе, опускались на оледеневшую поверхность того, что выпало вчера ночью.
– Не садитесь за руль без крайней необходимости, – сказал Бренд. Чарли и я не удостоили его ответом.
Мы сняли рюкзаки и начали подбираться к угадывавшимся под снегом очертаниям автомобиля, сжимая оружие. Я хотел спросить Чарли о том, где она держит револьвер, и, в частности, был ли он с ней, когда мы приехали сюда в первый раз, чтобы сделать необходимые тесты морской воды и написать отчеты о состоянии окружающей среды, которые все равно никогда не будут прочитаны, но, по-видимому, время для такого вопроса было неподходящим. А я не хотел показаться осуждающим или опекающим.
Когда я вытянул руку, чтобы стряхнуть замерзший снег с ветрового стекла, целая стая вопящих чаек поднялась в воздух из какого-то пристанища неподалеку.
На фоне снега они были практически неразличимы, но их было по крайней мере три десятка, и они взвились в воздух все как одна, пронзительно перекликаясь и кружа над нашими головами, после чего повернули в сторону моря.
От неожиданности мы все закричали.
Чарли оступилась, пытаясь прицелиться, и завалилась на спину. Бренд завизжал как ребенок, а затем выстрелил из пневматического пистолета, чтобы хоть как-то скрыть смущение. Пуля не повстречала цели на своем пути. А птицы потеряли к нам всякий интерес после первоначального знакомства, и теперь их силуэты медленно растворялись в туманной дали. Вновь посыпавшийся снег скрыл от нас горизонт.
– Вот дерьмо, – пробормотала Чарли.
– Да уж, – Бренд перезарядил свой пистолет не глядя на нас, а затем зашарил руками по снегу в поисках косяка, который он уронил, когда закричал.
Чарли и я вернулись к очистке машины от снега. Мы прокладывали дорожки по лобовому стеклу вниз и вдоль капота руками в перчатках.
– Думаю, что это «форд», – сказал я в порядке трепа. – Может быть, старенький «Мондео».
У нас с Джейн был «Мондео», когда наш роман только начинался.
И бессчетное количество раз мы парковались в каком-нибудь тенистом лесу или же в какой-нибудь местной промзоне, опускали стекла и занимались любовью, наслаждаясь свежим воздухом прохладной ночи.
Однажды машина сломалась, когда я вез ее домой. Было уже два часа ночи, и ее отец уже хотел было меня поколотить без всякой жалости, но масло на моих руках все же убедило его в правдивости нашей истории.
Я закрыл глаза.
– Не могу ничего разглядеть, – сказала Чарли, выдергивая меня обратно в холодную действительность. – Ветровое стекло покрыто льдом и с обратной стороны.
– У нас уйдут годы, чтобы отчистить двери.
– Для чего ты хочешь это сделать? – спросил Бренд. – Мертвая машина, внутри которой наверняка полно мертвых людей.
– Даже у мертвых людей может оказаться при себе оружие, еда и топливо, – резонно заметил я. – Кстати, не желаешь нам помочь?
Бренд посмотрел на потемневшее ветровое стекло, на содержимое автомобиля, сокрытое от любопытных взглядов намерзшим льдом и пластами снега, препятствующими проникновению внутрь света. Он осторожно присел на свой рюкзак, и, удостоверившись в том, что тот выдерживает его вес, не уходя в снег, вновь раскурил косяк и уставился на море. Мне подумалось, что едва ли он заметил бы, если бы мы оставили его там за этим занятием.
– Можно было бы попробовать открыть одну из пассажирских дверей, – сказала Чарли. – Со стороны водителя машина увязла в сугробе, и, чтобы открыть ее, нужно будет промучиться несколько часов. – И мы вдвоем взялись за дело, передвинувшись к середине машины.
– Будь начеку, – сказал я Бренду. Он только кивнул и продолжил смотреть на море, тяжело вздымавшее и опускавшее пласты льда, которые становились все шире и шире.
Я использовал дробовик в качестве опоры, чтобы подняться сначала на капот, а потом и на крышу машины.
– Что? – спросила Чарли. Я не ответил, медленно поворачиваясь вокруг и пытаясь различить какое-либо движение на белом фоне. К западу находилось поместье, всего в паре миль отсюда, хотя и скрытое какой-то из многочисленных складок ландшафта.
На севере же крутой берег противостоял морю, нависая над ним высокими скалами, выступающими то там, то тут, а в завершение композиции эти скалистые участки венчала редкая поросль деревьев, достаточно выносливых, чтобы пережить атлантические штормы…
Ничего не двигалось.
Снег с дождем быстро превращался в бурю, и я внезапно испугался. Поместье осталось по меньшей мере в трех милях позади нас, до деревни предстояло пройти еще семь. Мы застряли посередине, трое слабых людей, медленно замерзающих из-за того, что природе вздумалось психануть и наслать на нас несколько недель снега и льда.
И мы находились посреди всего этого, уверенные, что мы сможем справиться с этим, уверенные в наших хилых умственных способностях и в том, что именно мы здесь продолжаем быть хозяевами ситуации. Насколько бы инфицированы мы ни были.
Я знал, что мы никогда не будем диктовать условия. Природа может позволить нам жить, но в конце концов она займется лечением и самоочищением. И кто знает, останется ли для нас место в этом обновленном мире.
По-видимому, сейчас шел первый этап подобной чистки. В то время как цивилизации истребляли сами себя, болезни и экстремальные погодные условия воспользовались тем, что мы отвлеклись на сведение счетов друг с другом, чтобы избавиться от ослабших ненужных звеньев.
– Нам нужно возвращаться, – сказал я.
– Но деревня…
– Чарли, уже почти два. Через два часа уже начнет темнеть, и это – максимум. Мы не можем идти в темноте; так мы либо пройдем мимо деревни, либо, что вероятнее, наткнемся на один из тех ледяных карнизов на краю обрыва. А Бренд уже так догнался, что может принять нас за призраков и начать стрелять по нам из своей пукалки.
– Эй!
– Но Борис… – пробормотала Чарли. – Он… нам нужна помощь. Чтобы похоронить его. Нужно же кому-то рассказать…
Я осторожно спустился с крыши автомобиля и приземлился в снег рядом с ней.
– Нам надо осмотреть машину. А после этого нам нужно вернуться. Никакой помощи никому не будет, если мы замерзнем здесь до смерти.
– Мне не холодно, – сказала Чарли вызывающим тоном.
– Это потому, что ты двигаешься, и твое тело совершает работу. Когда ты идешь, твое кровообращение активней, ты согреваешься и потеешь. Но стоит только остановиться – а нам наверняка придется и не раз, – ты перестанешь двигаться. Твой пот замерзнет, и ты тоже. Мы все замерзнем. И найдут нас только в оттепель, тебя и меня, прижавшихся друг к другу, чтобы сохранить остатки тепла, а Бренда с его извечным косяком в глотке.
Чарли улыбнулась. Бренд нахмурился. Мне понравилась реакция обоих.
– Запертая дверь промерзла, – сказала она.
– Попробую открыть своим ключом, – я с размаху ударил стекло прикладом дробовика. После нескольких попыток стекло лопнуло, и я вытащил его по частям, пользуясь тем, что перчатки надежно защищали руки от порезов. Потянуло перегаром и чем-то протухшим. Чарли отступила назад с легким стоном. Бренд рассеянно смотрел за происходящим.
Мы заглянули внутрь автомобиля, наклонясь вперед так, чтобы слабый свет смог бы обогнуть нас.
На сиденье водителя находился мертвый мужчина. Он изрядно промерз, сгорбившись под несколькими одеялами так, что были видны только его глаза и нос. С лица свисали сосульки. Его веки еще были открыты. На приборной панели стояла свеча, от которой по мере горения осталась лишь лужица воска, повторяющего форму капающего на пол льда.
Зрелище было настолько безмятежным, что навевало жуть, в нем можно было ощутить и текстуру, и форму, как в хорошей живописи. Я заметил, что ручку двери водителя заело в открытом положении, несмотря на то, что дверь невозможно было сдвинуть с места из-за сугроба, похоронившего под собой машину с той стороны. По-видимому, в самом конце он все же пытался выбраться наружу.