Я вздрогнул, попытавшись представить, каким был одинокий конец, настигший этого человека. Это был уже второй труп, виденный мной за последние два дня.
– Ну как? – раздался за нашими спинами голос Бренда.
– Это твой поставщик наркотиков, – сказала Чарли. – В машине полно снега.
Я фыркнул, радуясь, что ее еще не покинуло чувство юмора, но, когда я посмотрел на нее, она выглядела предельно грустной и потерянной, какой я никогда раньше ее не видел.
– Может быть, стоит взглянуть, нет ли у него с собой чего-нибудь полезного?
Я кивнул.
Чарли была меньше меня, поэтому именно она собралась лезть внутрь машины. Я собирался запротестовать, но она уже протискивалась сквозь разбитое окно, и минутой позже выкинула прочь все свободно лежащие вещи, которые только смогла обнаружить.
Потом она вернулась, не глядя на меня.
Там был рюкзак, наполовину заполненный консервированной едой; канистра с бензином на самом дне, весьма помойного качества; роман, замерзший на девяностой странице, и несколько пластиковых бутылей, наполненных мочой и впоследствии расколотых льдом; винтовка, хотя и без боекомплекта; еще один рюкзак меньшего размера с кошельком, какие-то бумаги, электронная кредитка; вкладыш в бумажник с фотографией, с замерзшим замочком; пластиковый пакет, заполненный дерьмом, и перекрученная газета, твердая как дерево. Все вышеперечисленное промерзло буквально насквозь.
– Пойдемте, – сказал я. Бренд и Чарли взяли по несколько предметов каждый и надели на плечи рюкзаки. Я поднял винтовку. Мы забрали все, кроме дерьма и мочи.
На обратную дорогу к поместью потребовалось четыре часа. Трижды на обратном пути Бренд говорил, что видел, как что-то прыгает через снег, – олень, как он выразился, только большой, белый и с сияющими рогами – и всякий раз после этих слов мы бросали все в снег и занимали оборонительную позицию.
Но ничто не спешило обнаруживать себя, хотя буря становилась все сильнее, а наше воображение рисовало всякие ужасы, скрывающиеся за пролетавшими мимо снежинками и позади нас. Если там что-то и было, то оно обладало прекрасными навыками маскировки. Освещенность быстро сходила на нет по мере того, как мы подходили все ближе к дому.
Наши следы почти полностью замело, и только теперь я понял, как широко нам улыбалнусь удача, если нам все-таки удалось найти обратную дорогу.
Возможно, что-то было на нашей стороне, ведя нас, направляя наше движение к поместью.
Возможно, что именно изменения в природе привели нас домой, постепенно подготавливая к тому, что произойдет дальше…
Это была последняя милость, которой мы были удостоены.
Хейден готовил нам суп, а остальные в это время сгрудились вокруг огня, слушая нашу историю и пытаясь не выказывать разочарования.
Бренд продолжал трепаться о странных вещах, которые он видел на снегу. Даже на лице Элли появился след угасающей надежды.
– Ангелы Бориса? – предположила Розали. – Он ведь вполне мог видеть ангелов, понимаете. Они ведь не прочь управлять вещами на свой лад, когда их это устраивает.
Никто не ответил ей.
Чарли снова заплакала, вздрагивая у огня. Розали завернула ее в одеяло и крепко обняла.
– Пушка выглядит вполне сносно, – сказала Элли. Она сидела за столом, перебирая и смазывая винтовку, прислушиваясь к нашим разговорам. Она проиллюстрировала данный факт, направив оружие на стену и спустив курок несколько раз. Щелк-щелк-щелк. Патронов внутри не было.
– А что насчет тела? – спросила Розали. – Ты не видел, кто это был?
Я нахмурился.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, если это был кто-то, кто ехал по дороге по направлению к усадьбе, может быть, кто-то из нас мог его знать.
Никто из нас не двинулся, за исключением Элли, все еще копавшейся в вещах, которые мы нашли в автомобиле.
Она уже положила газету на пол для того, чтобы подсушить ее, в надежде, что хотя бы некоторые из статей удастся прочитать. Судя по дате, та была недельной давности. Телевизор прекратил показ хоть чего-то осмысленного уже две недели назад, так что в газете была еще целая неделя истории, при условии, что нам удалось бы реанимировать ее.
– Он был полностью заморожен, – сказал я. – Так что мы не смогли хорошенько его осмотреть… И вообще, кому взбрело бы в голову специально ехать сюда? И ради чего? Может быть, причина в хорошей работе…
Элли судорожно вздохнула. Затем послышался всхлип, когда она смогла очистить несколько фотографий из бумажника, и затем не без труда с силой втянула в себя очередную порцию воздуха.
– Элли?
Она не ответила. Остальные повернулись к ней, но она, казалось, ничего не замечала. Элли не видела ничего, кроме фотографий в своей руке. Она смотрела на них бесконечные несколько секунд, и в ее влажных глазах отражалось пламя, пляшущее среди потрескивающих в камине бревен. Потом она оттащила стул обратно от огня, скребя его ножками по полированному полу, сгребла фотографии, запихнула их в задний карман и поспешно вышла из комнаты.
Я последовал за ней и, оглянувшись на других, сделал знак, что они должны оставаться на своих местах. Никто из них и не возражал.
К тому времени, как я вышел в холл, Элли уже была на середине длинной лестницы, ведущей наверх, но, не дойдя до последних ступеней, она остановилась, повернулась и ответила на мой тихий вопрос.
– Мой муж, – сказала она, – Джек. Я не видела его уже два года.
Скупая слезинка побежала вниз по ее щеке.
– Мы никогда не… Понимаешь?
Она посмотрела на стену рядом с собой так, как если бы могла выйти взглядом наружу, за пределы дома и разглядеть, понять логику и правду погасшего пейзажа.
– Он ехал сюда. За мной. Ради того, чтобы найти меня.
Здесь я ничего не мог ответить. А Элли, казалось, уже забыла, что я нахожусь рядом, и пробормотала еще несколько невнятных слов. Затем она повернулась и исчезла из поля моего зрения, отправившись в свою комнату верхним коридором, среди неровных теней, отбрасываемых светом потревоженных свечей.
Вернувшись в гостиную, я сказал остальным, что с Элли все в порядке и что она пошла спать, что она устала и замерзла, и что в ней столько же человеческого, сколько во всех нас. Я не стал говорить о гибели ее мужа – я понял, что это действительно не их дело.
Чарли уставилась на меня налитыми кровью глазами, и я был уверен, что она вычислила все и без моих слов.
Бренд смахнул несколько кусочков моркови из супа в огонь и теперь смотрел за тем, как они, потрескивая, обращались в ничто.
Вскоре после этого мы пошли спать. Находясь в уединении в своей комнате, я уселся у окна и просидел там довольно долго, завернувшись в одежду и одеяла и глядя на яркие, залитые лунным светом сугробы и продолжающие падать с неба пухлые хлопья. Я пытался представить себе мужа Элли, пытающегося совладать с управлением, пытающегося провести машину через глубокий снег, который становился все глубже и глубже, пока автомобиль не ушел носом в сугроб, а из радиатора не хлынула, вспениваясь, кипящая вода, которая мгновенно застыла на морозе и образовала для машины ледяную ловушку.
Сидеть там и, возможно, даже не знать, насколько близко он сумел подобраться к цели, думая о жене и о том, как ему необходимо увидеть ее. И я пытался представить себе, какие ужасные события должны были толкнуть его на подобный шаг. Впрочем, я не слишком в это вдумывался.
Дверь тихо открылась и закрылась, послышались шаги, затем со скрипом открылась другая дверь, позволяя гостю войти.
Я задумался над тем, кто может делить ложе сегодня.
Я представил себе Джейн, обнаженную и красивую, лежащую в снегу, и на ее теле не было никаких признаков болезни, которая в конечном итоге убила ее.
Она поманила меня, притягивая меня все ближе, и наконец дверь открылась и для меня, пропуская в комнату ее фигуру, а белая ткань порхала вокруг бедер, хотя, возможно, под ней скрывались конечности нечеловечески перепончатые и тонкие…
Я резко распахнул глаза и сел на кровати. После пробуждения я был все еще одет так же, как и до того, как заснул.
Лучи рассвета уже струились в окно, а моя свеча сгорела дотла.
Элли стояла рядом с кроватью. Ее глаза были красными и опухшими. Я попытался притвориться, что не заметил этого.
– Счастливого Рождества, – сказала она. – Пошли. Бренд мертв.
Тело Бренда лежало сразу за разбитой дверью палисадника, находящегося за кухней. Там был небольшой внутренний двор, частично защищенный навесом, так что снега там намело только по колено.
Большая часть сугробов была красного цвета. В дом уже намело снега, а банки с пивом на полке замерзли и раскололись от холода. Больше никакой выпивки.
В теле Бренда было проколото множество отверстий, в каждое мог спокойно пройти большой палец, и каждое из них было заполнено замерзшей кровью. Один глаз не без надежды смотрел на затянутый горизонт, другой отсутствовал. Волос также почти не было, казалось, что он был скальпирован.
И повсюду лежали кусочки его тела – палец здесь, брызги мозга там, хотя в целом он был обезображен в меньшей степени, нежели Борис. По крайней мере, в этом пятне на снегу вполне угадывался прежний Бренд.
Хейден стоял рядом с ним, тщательно удерживая равновесие, чтобы не наступить в кровь. Хотя это был дохлый номер.
– Какого черта он здесь делал? – спросил он с отвращением.
– Я слышал, как двери хлопали прошлой ночью, – сказал я. – Наверное, он вышел погулять. Или подымить.
– Это я хлопала дверью, – тихо сказала Розали. Она появилась позади нас и теперь втиснулась между Элли и мной. На ней была длинная, мятая рубашка. Рубашка Бренда, как я заметил. – Бренд был со мной до трех часов утра. Затем он ушел обратно в свою комнату, сказав, что нездоров. Мы подумали, что вам пока не нужно знать о нас, – она раскрыла глаза как можно шире, чтобы не заплакать. – Мы подумали, что над нами начнут посмеиваться.
Никто не ответил. Никто не смеялся. Розали смотрела на Бренда более потрясенно, нежели с грустью, и я подумал о том, как часто он открывал ее дверь в ночи.