Безумная, несправедливая мысль о том, что она сейчас может даже испытывать облегчение, промелькнула в моем мозгу, одна из тех ужасных мыслей, которые вы можете пытаться вычеркнуть из своей жизни, но которые все равно витают где-то рядом, подобно некой постыдной тайне.
– Может быть, нам следовало бы зайти внутрь, – сказал я Розали, но она наградила меня столь ледяным взглядом, что я отвернулся, глядя на покореженное тело Бренда, а не в ее пронзительные глаза.
– Я уже большая девочка, – сказала она. Я слышал ее учащенное дыхание, то, как она пыталась сдержать отвращение и шок от того, что только что увидела. Я подумал, что она, возможно, еще ни разу не видела трупы. В текущей ситуации для большинства это уже не было первым разом.
Чарли нигде не было видно.
– Я не будила ее, – сказала Элли, когда я спросил об этом. – Ей и вчерашнего хватило более чем… Я подумала, что ей не стоит смотреть на это. Нет необходимости.
А тебе стоит? Так я подумал, отметив опухшие веки Элли, то, как осунулось и помрачнело больше обычного ее лицо, а также ее руки, которые она старалась держать по швам, за исключением того, что пальцы то сжимались в кулаки, то разжимались. С тобой-то все в порядке? Удалось ли взять себя под контроль после вчерашнего?
– Ну, и какого черта теперь с ним делать? – спросил Хейден. Он по-прежнему стоял ближе всех к телу Бренда, обхватив себя обеими руками для того, чтобы попытаться сохранить тепло, оставшееся ото сна.
– Я имею в виду, что если останки Бориса были разбросаны повсюду, по крайней мере, как я слышал, то в случае с Брендом… мы должны что-то сделать. Похоронить его, или что-то в этом роде. Сейчас же Рождество, давайте, ради бога.
– Земля сейчас как железо, – запротестовал я.
– Ну так будем копать по очереди, – тихо произнесла Розали.
– Да на это у нас уйдет…
– Ну тогда я сама сделаю это.
И она пошла по окровавленному снегу и осколкам стекла босыми ногами, склонилась над телом и взяла его под руки, как если бы собиралась его поднять. На ней не было ничего под рубашкой. Хейден смотрел на нее с откровенным восхищением. Я же отвернулся, поскольку почувствовал себя неловко, и в меньшей степени мне было неловко за Розали.
– Подожди, – вздохнула Элли. – Розали, подожди. Давайте мы все оденемся по погоде, а потом придем и похороним его. Да, Розали?
Девушка стояла, расправляя рубашку Бренда вниз по бедрам и, по-видимому, внезапно осознав, что ее нагота оказалась выставленной на всеобщее обозрение. Розали посмотрела на небо и поймала первую снежинку этого утра кончиком носа.
– Опять снег, – сказала она. – Гребаное разнообразие.
Мы зашли внутрь. Хейден остался на кухне, дверь из которой наружу была ныне тщательно закрыта на замок и заколочена для надежности, в то время как остальные отправились наверх, чтобы одеться, разбудить Чарли и поведать ей о мрачных событиях Йольской ночи. Как только дверь за Розали закрылась, я последовал за Элли в ее в комнату. Она открыла дверь и пригласила меня внутрь, явно зная, что мне необходим разговор.
В ее обиталище царил беспорядок. Мне подумалось, что она была так занята, чтобы быть сильной и таинственной, что у нее просто не оставалось времени на уборку. Ее одежда была разбросана по полу, и это была такая же обманчивая поверхность, как и снег снаружи. Использованные тарелки были сложены стопкой рядом с кроватью, те, что были внизу, уже покрылись налетом плесени, те, что сверху, по-прежнему демонстрировали остатки трапезы, которая была у нас перед тем, как убили Бориса – спагетти болоньезе, как я припомнил, сделанные по личному рецепту Хейдена, с насыщенным и островатым вкусом, с консервированными помидорами, сдобренные большим количеством чеснока, и порции получились просто огромные.
А где-то снаружи лежал вмерзший в снег, наполовину переваренный и вырванный из нутра кишок последний ужин Бориса – на этом месте я фыркнул и закрыл глаза. Еще одно страшное видение, что не торопится меня покидать.
– Бренд действительно видел что-то на снегу, да? – спросила Элли.
– Да, он был уверен в этом. По крайней мере, в одной вещи. Он сказал, что это было похоже на оленя, за исключением белизны. Оно скакало где-то неподалеку, сказал он. Несколько раз мы останавливались, но я уверен, что ни разу не заметил ничего подобного. И не думаю, чтобы Чарли тоже что-то видела, – я нашел место на кровати Элли и уселся.
– Почему уверен?
Элли подошла к окну и открыла шторы. Метель разгулялась в полную силу, и, хотя окно выходило на Атлантический океан, видно из него было только море белого снега.
Она прижалась лбом к холодному стеклу, то запотевающему, то вновь проясняющемуся вместе с ее дыханием.
– Я тоже что-то видела, – сказала она.
И это Элли. Элли, которая видит странные вещи в снегу. Элли была ближе всех к позиции лидера, хотя никто из нас не испытывал в нем сиюминутной потребности. Она была сильной, хотя и холодной. Умной, и при том достаточно прямолинейной. В ее жизни было не так уж много смеха, даже до того, как все покатилось к черту, и такой упорный консерватизм в такой молодой женщине безмерно меня раздражал. Элли, видящая странные вещи в снегу.
Я не мог заставить себя поверить в это. Я не хотел. Ведь если я соглашусь с этим, то мне заодно придется принять, что эти странные вещи действительно происходили, поскольку Элли не лжет, а ведь она не была склонна к причудливой игре воображения.
– Что-то – это что именно? – спросил я наконец, опасаясь, что задал вопрос, ответа на который я предпочел бы никогда не знать. Но я не мог просто игнорировать то, что происходит. Я не мог сидеть здесь, выслушивая откровения Элли, а затем просто встать и уйти. По крайней мере, не после случая с Борисом, чьи замороженные останки лежат где-то там. И зная о том, что тело Бренда остывает где-то недалеко.
Она постучала головой по стеклу.
– Не знаю. Что-то белое… При каких обстоятельствах я видела его? – она отвернулась от окна и уставилась на меня, скрестив руки на груди. – Из этого окна. Два дня назад. Прямо перед тем, как Чарли нашла Бориса. Что-то порхающее по снегу, вроде птицы, правда, оно все же оставило на снегу слабые следы. Размером где-то с лису, хотя, возможно, ног было больше. И, конечно, оно не было похоже на оленя.
– Или одного из ангелов Бориса?
Она покачала головой и улыбнулась, но никакого юмора в этом не было. Юмор был у нее редким гостем.
– Не рассказывай никому, – сказала она. – Я не хочу, чтобы кто-то об этом узнал. Но! Нам следует соблюдать осторожность. Возьмите оружие, когда мы попытаемся похоронить Бренда. Пусть пара наших наблюдает за происходящим, пока остальные копают. Хотя я сомневаюсь, что нам удастся пробиться сквозь снег.
– Мы и оружие, – пробормотал я в замешательстве. Я даже толком не знал, как правильно сформулировать то, о чем я сейчас пытался спросить.
Элли криво усмехнулась:
– Я и оружие. Терпеть его не могу.
Я уставился на нее, не говоря ни слова, собираясь использовать паузу, чтобы задать следующий вопрос.
– Мне есть что рассказать об этом, – сказала она. И больше ничего не добавила.
Позднее, внизу, на кухне, Чарли рассказала нам, что ей удалось прочесть в газете из замерзшего автомобиля. В ту неделю, когда еще велось телевещание и еще печатались газеты, дела в мире перешли грань от плохого к худшему. Болезнь, которая убила мою Джейн, была обнаружена у миллионов людей на всем земном шаре. США обвиняли Ирак. Россия обвиняла Китай. Обвинения продолжали уносить жизни. Происходили гражданские беспорядки и перестрелки на улицах, массовые утопления, военное положение, авиаудары, нехватка продовольствия… слова и смыслы сливались друг с другом, пока Розали читала нам. Хейден же пытался приготовить сладкие фаршированные пироги без фарша. Вместо него он использовал припущенные яблоки, так что по кухне распространился тошнотворно-сладкий запах.
Никто из нас не чувствовал себя как-то особенно празднично.
Снаружи мокрый снег, вновь начавший падать, собирался в сугробы, чтобы накрыть собой тело Бренда, и все мы дергались по этому поводу. Кто-то, убивший двоих из нас, или, даже более вероятно, что-то, сделавшее это, по-прежнему мог или могло находиться неподалеку. Ружья были наготове.
Мы завернули тело в старые простыни и оборачивали в порванные черные пластиковые пакеты до тех пор, пока не перестало быть видно желтых или красных пятен.
Элли и я потащили тело за угол дома, туда, где старые клумбы. Мы начали копать примерно там, где они должны были находиться по нашим воспоминаниям, но даже здесь, когда мы сумели пробиться сквозь снег, земля оказалась чересчур жесткой. В результате нам пришлось оставить его на поверхности земли и вновь прикрыть яму снегом, бормоча обещания вернуться и похоронить его по-настоящему, когда наступит оттепель.
В течение всего процесса нас сопровождало тревожное чувство незыблемости происходящего. Будто снег никогда не растает.
Позже, глядя из окна столовой на то, как Хейден тащит поднос со старыми овощами, предназначенными для нашего рождественского пира, я видел что-то большое и белое, скользящее по поверхности снега. Оно двигалось слишком быстро, чтобы я сумел хорошенько рассмотреть его, но я был уверен, что видел крылья.
Я отвернулся от окна, посмотрел на Элли и не сказал ничего.
Последние несколько дней жизни Джейн я чувствовал себя связанным по рукам и ногам. Не только физически пойманным в ловушку в нашем доме – и чаще всего в спальне, где она лежала, – но и психически связанным. Это было ощущение, которое я ненавидел, из-за чего чувствовал себя виноватым, и которое отчаянно пытался перебороть, но оно всегда присутствовало.
Я стоял, держа ее за руку часами после ужасных часов страданий. Наши ладони липкие от пота, ее лицо, бледное и перекошенное агонией, которую я едва мог себе представить. Иногда она приходила в сознание, сидела в постели и слушала, как я читаю ей, улыбаясь юмористическим моментам, стараясь игнорировать грустные. Она спрашивала меня о том, как обстоят дела во внешнем мире, и я лгал и говорил ей, что все становится лучше. Не было необходимости добавлять ей горя. В другие моменты она была тенью себя прежней, серое пятно на кровати с трясущимися конечностями и слабым кишечником, кричащее существо с кровавыми опухолями, прорастающими через кожу и вгоняющими яд внутрь с неуправляемым, неудержимым упорством. В такие моменты я говорил честно и рассказывал ей о реальном положении вещей, что мир катился ко всем чертям и что ей станет гораздо лучше, когда она оставит его.