Затемнение.
Актеры и исполнительский состав «Графа Дракулы» на январь 1940 года.
Производство компании Mercury Productions. Распространитель: RKO Radio Pictures. Исполнительный продюсер: Джордж Дж. Шефер. Продюсер: Орсон Уэллс. Директор: Орсон Уэллс. Сценарий: Герман Дж. Манкевич, Орсон Уэллс. По мотивам новеллы Брэма Стокера. Главный оператор: Грег Толанд. Редакторы: Марк Робсон, Роберт Вайс. Художественный директор: Ван Нест Полглейс. Специальные эффекты: Вернон Л. Уокер. Музыка: Бернард Херрманн.
Орсон Уэллс (Дракула), Джозеф Коттен (Джедедайя Ренфильд), Эверетт Слоун (Ван Хельсинг), Дороти Комингор (Мина Мюррей), Роберт Кут (Арти Холмвуд), Уильям Алленд (Джон Харкер), Агнес Мурхед (миссис Вестенра), Люсиль Болл (Люси), Джордж Кулурис (доктор Уолтер Паркер Сьюард), Пол Стюарт (Раймонд, служитель психиатрической клиники), Алан Лэдд (Квинси П. Моррис), Фортунио Бонанова (хозяин гостиницы в Быстрице), Владимир Соколов (вожак цыган), Долорес дель Рио, Рут Уоррик, Рита Канзино (невесты вампира), Гас Шиллинг (шкипер «Деметры»).
– Мадемуазель Дьедонн, – проговорил голос из ее автоответчика – наполовину рычание, наполовину мурлыканье, – это Орсон Уэллс.
Голос звучал даже глубже, чем в тридцатых, когда Уэллс был звездой радио. Женевьева была в Америке на Хеллоуин в 1938-м, когда Уэллс и «Театр Ртути в эфире» в рамках образовательной программы «Ты находишься прямо там» транслировали свою постановку Г. Дж. Уэллса «Цветение необыкновенной орхидеи» и убедили половину восточного побережья с том, что страна погибает под натиском извивающихся цветов-вампиров. Она все еще помнила шепот: «Кто знает, какое зло притаилось в человеческих сердцах?», после которого последовало торжествующее заявление: «Тень знает!» – и тихое хихиканье, жутко перерастающее в злобный, маниакально-пронзительный смех безумца.
Когда она впервые встретилась с этим человеком в Риме, в 1959 году, его голос не разочаровал. И даже сейчас – записанный на дешевую пленку и проигранный через слабенький усилитель, он пробирал до глубины души. Даже расхваливая бренди или замороженный горох, голос оставался мощным инструментом. То, что Уэллсу приходилось соревноваться с подражателями Уэллса, чтобы получить работу в рекламе, было одной из трагедий современности. Но при этом она подозревала, что он получал немалую долю скрытого удовольствия от своей затянувшейся роли поверженного гиганта. В качестве актера лучше всего он играл сам себя. Даже оставляя сообщение на автоответчик, он интонировал фразы так, словно произносил речь со смертного одра в шекспировской трагедии – он отлично умел это делать.
– Есть одно небольшое дело, о котором мне бы хотелось узнать твое мнение – в качестве как частного детектива, так и члена сообщества вернувшихся к жизни. Если ты позвонишь мне, я буду весьма благодарен.
Она поразмыслила над этим. Уэллс был широко известен тем, что жил широко и вечно был на мели. Скорее всего, он не сможет себе позволить даже ее умеренную расценку в сто долларов в день, не говоря об издержках. А подарки в виде редких вин или кубинских сигар ей были не очень-то нужны, хотя она полагала, что сможет обратить их в деньги.
В то же время, ей уже стало скучновато искать пропавших детей и сбежавших из-под надзора. А Уэллса в скучной жизни пока еще никто не обвинял. Он оставил сообщение днем, пока она отдыхала. Сегодня был первый из десяти или около того дней между григорианскими и юлианскими восьмидесятыми. Она может себе позволить уделить столько времени гению с изъяном – по его собственному выражению.
И она это сделает.
Оставляя ей сообщение, Уэллс сделал паузу, чтобы она могла подумать. Она слышала его тяжелое дыхание на пленке – работу легких крупного мужчины. Затем, будучи уверенным, что получит согласие, он добавил детали, как его найти – адрес где-то в Беверли-Хиллз.
– Я очень хочу увидеть тебя снова. А до тех пор, помни… лоза преступления приносит горький плод!
Одна из его старых радиофразочек.
Он рассмеялся – королевским смехом, смехом Тени. Это нагнало на нее жути в достаточной степени, но и рассмеяться тоже заставило.
Она обнаружила Орсона Уэллса на дне пустого и растрескавшегося бассейна позади арендованного бунгало, в центре внимания. Три обнаженных девушки-вампира замахивались на него бутафорскими предметами – светящийся череп, окровавленный кинжал в духе Макбета, хорошо детализированная кукла огромной летучей мыши – и быстро носились вокруг его массивной фигуры, легонько касаясь его головы этим хеллоуиновским реквизитом. Бывший «Чудо-мальчик» стоял на коленях – огромная русская рубаха распахнута на груди, огромный (и накладной) нос поблескивает под прожекторами, огромная борода лопатой измазана в красном сиропе. Человек с ручной камерой, вроде тех, с которыми снимают домашнее видео, кружил вокруг странного квартета, не особенно огорчаясь, когда вампирши оказывались между ним и главной звездой.
Еще несколько людей стояли вокруг бассейна и направляли свет. Но звукового оборудования не было: снималось в тишине. Женевьева отошла обратно к бунгало, чтобы не мешать работе. Она уже бывала на съемочных площадках раньше – в Чинечитте и в Голливуде, – и знала, что эта команда считалась бы минимально необходимой даже для студенческой короткометражки. Если бы режиссировал кто-то другой, она бы предположила, что снимается проба грима или идет репетиция. Но в случае с Уэллсом она знала, что это настоящий фильм. Возможно, он закончится диалогом, не соответствующим видеоряду, но это будет нечто необыкновенное.
Уэллс произносил монолог.
Секунда ушла у нее на то, чтобы понять, чем были заняты девушки – и когда поняла, то еле сдержала смех изумления. Они были голыми не для того, чтобы приятно обрадовать аудиторию, потому что их все равно не будет видно. Не имеющие отражения носферату останутся абсолютно невидимы, когда отснятый материал обработают. Девушки были обнажены потому, что надетая на них одежда будет видна на пленке. Только очень старые вампиры – Дракула был одним из таких – настолько нарушали законы оптики, что лишали отражения любой свой костюм, вбирая в свои черные сердца даже это. В конечном итоге, в фильме будет казаться, что Уэллс подвергается атаке зловещих оживших предметов – черепа, кинжала и летучей мыши. Пока же он вцепился в свои волосы и одежду, словно Лир – но осторожно, чтобы не зацепить нос, – и воззвал к разгневанным небесам. Девушки мелькали вокруг – стройные, смертельно бледные, не чувствующие холода. Их лица ничего не выражали, а руки были заняты работой. Самый дешевый из всех возможных спецэффектов.
Уэллс упал вперед, лицом вниз, пару секунд полежал без движения, после чего поднялся, уже не в образе, и объявил: «Снято». Его нос расплющился.
Чтобы посоветоваться с мастером, из теней вынырнула женщина с планшетом для бумаги в руках. На ней были белая меховая курточка и такая же шляпа. Девушки-вампиры отложили реквизит и отступили назад – на их наготу никто не обращал внимания. Одна взяла со стула одеяние, напоминающее плащ, и накинула на свои тоненькие плечи, после чего выбралась из бассейна.
Женевьева никак себя не обозначала, но девушка задержала на ней взгляд. От нее исходило ощущение, что она сыта по горло предполагаемым очарованием шоу-бизнеса.
– Предполагалось, что обращение поможет моей карьере, – сказала она. – Я собиралась быть звездой и остаться навеки красивой. Но вместо этого я потеряла отражение. А ведь у меня были отличные перспективы. Мою кандидатуру рассматривали для последнего сезона «Ангелов Чарли». Я была бы блондинкой.
– Всегда есть театр, – предложила Женевьева.
– Там звездой не будешь, – ответила девушка.
Она явно была новорожденной, слишком нетерпеливой к вечности, которой еще не понимала. Она хотела все бонусы сейчас, без всей этой чепухи с расплатой по счетам и ожиданием своей очереди. Светлые волосы были коротко острижены, очень бледная, чуть ли не прозрачная кожа обтягивала тонкие, словно птичьи, косточки и упрямое, холодное, но милое личико с резко очерченными контурами, блестящими зубами и красноватыми глазками. Ее плечо было отмечено параллельными следами когтей, еще не зажившими – словно полоски на погонах. Женевьева запомнила эту деталь.
– Кто там, Нико? – прокричала одна из оставшихся внизу девушек.
«Нико? Не та, знаменитая?» – подумала Женевьева.
– Кто? – вслух переспросила девушка. – Знаменитая?
Нико – точно не та, знаменитая – услышала мысль Женевьевы. Распространенный талант у старших, но необычный у новорожденных. Если продержится, эта девчонка сможет неплохо устроиться. Хотя ей придется выбрать новое имя, чтобы не путали с исполнительницей All tomorrow’s parties[117].
– Еще одна из нас, – ответила старлетка девушке внизу. – Невидимая.
– Я здесь не для съемок, – пояснила ей Женевьева. – Мне нужно увидеть мистера Уэллса.
Нико посмотрела на нее с недоверием. Зачем вампиру, не будучи актрисой, здесь находиться?
Шестеренки крутились в мозгу новорожденной. Это работало в обе стороны: Нико могла улавливать чужие мысли, но заодно она транслировала свои. Девушек внизу звали Норка и Вампи (да вы шутите!) и они частенько работали с Нико.
– Ты ведь старая, не так ли?
Женевьева кивнула. На прозрачном личике Нико отразился энтузиазм.
– Оно вернулось? Твое отражение в зеркале?
– Мое – нет.
Ее лицо вытянулось. Она потеряна для профессии. Все ее чувства были как на ладони, заметные даже с дальних кресел.
– Разные линии крови дают разные особенности, – Женевьева попыталась ее утешить.
– Я это слышала.
Призрачные надежды Нико не интересовали. Она жаждала мгновенного решения проблемы.
– Это мадемуазель Дьедонн? – проревел знакомый голос.
– Да, Орсон, это я, – сказала она.