В то время как вся страна слушала «Сектор Газа», в Воронеже существовал самобытный рок-андерграунд, сложившийся вокруг небольшого местного клуба «Фидбэк». Это редкий и потому показательный пример объединения местных музыкантов. Наиболее заметные представители этого сообщества — команда друга Хоя Стаса Юхно «Молотов Коктейль», чьи песни были ближе к британскому постпанку, чем к задорным частушкам «Сектора»; группа Pork Roll, певшая на английском под нетипичную для России смесь гранжа и психоделического рока; своеобразные группы Аркадия Кожухова «Ай лав ю бэнд» и «Хуйтун Тайга (Халкин-Гол)», игравшие нечто между панком, джазом и бардовской песней, и регги-группа «Акклюзия», засветившаяся на сборных рок-концертах по всей России. Группы из «Фидбэка» объединяли не саунд и стилистика, но схожая биография, связанная с городом и временем, а также студия Андрея Дельцова Black Box Studio, где записывалось большинство воронежских команд того времени. За исключением Pork Roll, группы пели на русском, но пели необычно, не подстраиваясь под шаблоны русского рока — в их песнях было мало социальности, пафоса и, по выражению Дмитрия Быкова, «звона бьющегося стекла»[75]. И как выяснилось впоследствии, они пели только для самих себя. Воронежский рок-андерграунд 1990-х тихо и бесследно исчез к концу десятилетия. «Молотов Коктейль» и «Акклюзия» иногда выступают и сейчас, но увы, с музыкой, которая имеет мало общего с тем, что они когда-то записывали и исполняли.
Еще одной важной музыкальной персоной для Воронежа 1990-х был Веня Дркин: рок-бард из Луганска нашел здесь круг преданных поклонников, а после смерти стал героем локального культа — в городе проводится посвященный ему фестиваль, породивший ряд подражателей и последователей. Десятилетием позже история повторится с другим знаковым рок-поэтом постсоветской эпохи — создателем проекта «Черный Лукич» Вадимом Кузьминым, переехавшим в Воронеж в начале 2000-х и проведшим здесь последние десять лет своей жизни. Можно предположить, что эти два уважаемых музыканта выбрали Воронеж за спокойную городскую атмосферу, развитую культурную среду и небольшую, но понимающую аудиторию.
2000-е: русский рок, стабильность и безвременье
С началом 2000-х в русской музыке наступил новый этап: популярные радиостанции и телешоу стали диктовать музыкантам формат, а рок изменился под влиянием Ильи Лагутенко и Земфиры, оторвавшись от литературных корней и сдвинувшись в сторону западного саунда. Эти тенденции пронеслись мимо Воронежа, в котором оплакивали смерть лидера «Сектора Газа», совпавшую с наступлением миллениума. Воронежская земля в это время дала российской музыке два заметных коллектива — «Рок-полицию» и «7Б». Оба играли русский рок со свойственными жанру штампами, но у групп была разная судьба. Несмотря на наличие относительно хитовых песен, «Рок-полиция» вернулась домой из непокоренной Москвы, чтобы вновь выступать на общегородских праздниках. А «7Б» с песней «Молодые ветра» удалось попасть в эфир «Нашего радио» и заполучить в продюсеры Ивана Шаповалова — как следствие, группа до сих пор гастролирует по России. К числу перспективных, но не взлетевших можно отнести и небесталанных последователей Найка Борзова — один из проектов Романа Золототрубова Parfume. Он прошел через жернова «Нашего радио» и появился на московском фестивале «Пикник Афиши», но также затерялся в городских клубах в конце 2000-х. В отличие от подавляющего большинства земляков, эти воронежские группы стремились к известности за пределами родного города и смогли относительно успешно адаптироваться к новым стандартам русского рока.
Другую и гораздо более удачную попытку музыкальной экспансии из Воронежа предприняла группа «Бутырка» во главе с обладателем висячих усов Владимиром Ждамировым и брутальным поэтом Олегом Симоновым. «Бутырка» с простыми, грубоватыми и не лишенными чувства юмора песнями стала звездой шансона — причем не столько в родном городе, сколько за его пределами.
В Воронеже в этот период важнейшим явлением, объединяющим музыкальную жизнь города, стал рок-фестиваль «Шурф». Основанный в 2004-м участниками группы «Крылатые сандалии» «Шурф» был устроен по принципам смотров самодеятельных коллективов, традиция которых идет с советских времен, и поддержан администрацией города. С поправкой на особенности довольно пассивной местной музыкальной жизни фестиваль был попыткой найти что-то новое в русском роке в то время, когда от него отказались первопроходцы жанра. Начавшись как DIY-мероприятие с минимальным бюджетом, «Шурф» эволюционировал в многочасовой рок-фестиваль, где выступали не только группы из Воронежской и соседних областей, но и столичные хедлайнеры («Ногу свело!», «Ва-банкъ», «Animal ДжаZ» и другие), и просуществовал до середины 2010-х.
Самыми примечательными командами поколения «Шурфа» стали самобытные TOKAY и «Ловцы снов». Первые играют самоироничный поп-рок, рассказывают истории про родной город и бытовые неурядицы: побывав с концертами во многих городах России, они остались локальными звездами. Вторые прошли путь от психоделики и фолк-готики к элегантному инди-попу, но так и не предприняли попытки вырваться за пределы родного города. Оседлость во все времена была свойственна местным музыкантам, ценящим свободу творчества выше славы и предпочитающим спокойную жизнь авантюрным попыткам покорить столицу.
Самой известной воронежской группой, появившейся в начале 2000-х, стала «Обе-рек», исполнявшая альт-рок с литературными текстами. Лидер группы Денис Михайлов преподавал в местном университете и показал себя небесталанным поэтом, ориентирующимся на наследие русского рока. Несколько лет «Обе-рек» была одной из немногих местных групп, способной собрать полный зал в родном городе — при этом ради дальнейшего развития проекта Михайлов переехал в 2012-м в Москву, где группа существует и по нынешний день. Кроме того, в 2010-е традиции русского рока в Воронеже продолжили часто выступавшие на «Шурфе» «Сказки черного города» — эпигоны «Короля и Шута», добившиеся некоторого успеха и за пределами Воронежской области.
Долгое время фестиваль «Шурф» был единственной площадкой для начинающих местных музыкантов. Клубы, в которых они могли бы выступать, появились лишь к концу 2000-х. Местами силы в Воронеже стали паб «Сто ручьев»[76], бывший символом независимой музыкальной жизни города почти десятилетие, клуб Trancefloor, оккупированный поп-панк-командами, самая известная из которых — «Флип», и небольшое заведение «Выход». Последнее создавалось поклонниками русского рока для поклонников русского рока, и его менеджеры приглашали выступать типичных резидентов «Шурфа», но обеспечив свободный доступ к сцене, «Выход» неожиданно для всех стимулировал появление новой волны воронежских инди-групп. В первую очередь благодаря своему демократичному и мультижанровому подходу к отбору выступающих и небольшому размеру, что позволяло даже начинающим группам собирать зал.
2010-е: мода быть не таким, как все
Следующее поколение воронежских музыкантов не хотело ассоциироваться с «Сектором Газа» и фестивалем «Шурф»: они писали песни на темы, далекие и от Кольцова, и от Дркина, и ориентировались на музыкальные вкусы Лондона или Манчестера. Инди-группы Воронежа в 2000–2010-е взяли курс на эскапизм, пусть недолгий и бессознательный.
Волну британомании запустил проект Михаила Воронкова Gleam, первым запевший на английском, и появившиеся следом Los Chikos. Это были группы абсолютно другого уровня и амбиций, нежели участники «Шурфа». Вчерашние выпускники музучилищ, вдохновленные открытыми с запозданием брит-попом и трип-хопом, заиграли так, как в Воронеже, наверное, не играли еще никогда. Чуть позже Воронков вместе с другими участниками Gleam основал группу A legtrick, декларировавшую любовь к британскому року. В то же время появились англоязычные готические команды Alliteration Kit, Nord’n’Commander, Cold Design, чуть позже — Riot on the March; готик-метал-группа Little Dead Bertha и инструментальный фри-джаз-проект Happy55. Всех их, несмотря на различие в жанрах и аудитории, объединяла показная «нездешность», но в то же время и адаптивность к местным реалиям.
К концу 2000-х воронежский андерграунд, проведший долгое время в спячке, стал пополняться группами, следовавшими привезенной из Москвы моде. Появились и были какое-то время востребованы инди-группы, вдохновленные журналом «Афиша» и новым поколением британской рок-музыки. Таковы гранж/построкеры «Экстракт матэ», трип-хоп-команда «Лиры Монро» и целый сонм англоязычных групп, выбравших себе в качестве ориентиров группы в диапазоне от Interpol до Yeah Yeah Yeahs (самые заметные — The Boxers, чуть позже — L’Vo, Dude and the Center Lock, HoneyHead и Easy Riders). Спустя годы лучшей команде из этой волны — Surfer Rose, вдохновленной британцами Radiohead, — удалось вырваться за пределы родного города: они выступали на Jagermeister Indie Awards и разогревали A Place to Bury Strangers и The Offspring. Однако в этот момент маятник моды в российской инди-музыке качнулся в сторону русского языка и поисков идентичности, что похоронило интерес к Surfer Rose, а позже и их самих.
Здесь же стоит упомянуть внезапно влетевших в крохотные, но забитые залы профильных клубов хардкор-, постметал- и построк-команды GLOVES OFF, Atom Smasher, Cassandra, You Have a Voice, Desperate Choice, Kutkh и Among The Ants. Впрочем, кроме происхождения, с родным городом их мало что связывало. Популярность этих команд прошла так же быстро, как и появилась, но небольшой размер сцены сыграл положительную роль — комьюнити любителей экстремальной музыки до сих пор в порядке и продолжает действовать. Хедлайнером здесь уже к концу десятилетия станут «Ножевая драка в телефонной будке» — бодрый хардкор по всем канонам жанра.
В это же время на другом фланге вспыхнула и потухла звезда, наверное, самой необычной воронежской группы 2010-х — проект поэта и художника Александра Селезнева «Несмеяна». В отличие от ориентировавшихся на Запад воронежских музыкантов, Селезнев взялся за темную и суггестивную российскую тему — коллективную травму 1990-х. Он создавал жутковатые песни, обращаясь к воспоминаниям об афганской войне, рынках, «толкучках», горящих ларьках, ржавых ракетах на детских площадках, и оперировал звуковыми маркерами из хитов «кооперативного» диско и «Сектора Газа». Треки «Несмеяны» становились памятниками постсоветской реальности, казалось бы, ушедшей, но неосязаемо присутствующей на воронежских окраинах — в пригородных Отрожке и Шилово, панельном Юго-Западном и новостроечном Северном. Александр Селезнев отрицал все, что было дорого воронежским инди-музыкантам тех лет: английский язык, нездешний саунд, гламурные образы и качественную запись. «Несмеяна» предвосхитила тренд на возвращение к корням, который появился в российском андерграунде уже во второй половине 2010-х с поколением фестиваля «Боль». У Селезнева-поэта легко обнаружить те же темы, к которым обращались и Хой, и Юхно, и Кожухов: городской фольклор, жизнь маленького человека, мистика, утопизм и размышления о смерти. Надо ли говорить, что в Воронеже «Несмеяна» отыграла считанное количество концертов — впрочем, группа Селезнева изначально была придумана как арт-проект, ориентированный в первую очередь на записи, а не на выступления.