— Человек предполагает, а Бог располагает, — сказал сидящий у Кхамваса на плече человечек.
— Ну что ж, ладно, — сказал караванщик и уверенно зашагал через улицу. Уже одна эта уверенность смотрелась крайне необычно, потому что в этом городе одинокий человек, как правило, ходит крадучись. Сторож тут же отодвинулся от окна, так чтобы его не выдавал блеск глаз.
Это обошлось Сэмлору в пять ранканских золотых монет и в десять минут улещивания нервного сторожа. Затем караванщик вернулся к своим спутникам.
— Кхамвас, — грубовато позвал он, — пойдем, поможешь мне разобраться с окном.
Стар тем временем свернулась в углу дверной ниши и задремала, подложив под голову плащ напатанца. Кхамвас стоял перед девочкой и смотрел на улицу, как до того караванщик. Без одежды он казался особенно худощавым, и его обнаженная грудь казалась весьма уязвимой для холода здешней ночи.
— Я, э-э… — сказал Кхамвас, посмотрев на ребенка, — я подумал, что будет неплохо, если девочка немного отдохнет, и… Видите ли, она очень похожа на мою дочь.
— Хотел бы я знать все ее таланты, — тихо отозвался караванщик. Он тоже смотрел на девочку. — Хотел бы я знать, что ей нужно. Что вообще нужно ребенку ее возраста. Вы сделали все, что могли.
Сэмлор снова скривился.
— Ты ее не поднесешь? Мне нужно, чтобы ты был рядом и помог управиться с домкратом, когда я буду готов. — Караванщик откинул полу плаща и показал инструмент. — И я не хочу, чтобы Стар лежала здесь на виду. Придется ее разбудить.
Небо в проходе над двумя домами окончательно затянуло тучами. В результате в переулочке сделалось темно, словно в узкой пещере. Да и воздух стал неподвижным, как в пещере, расположенной глубоко-глубоко под землей. Сэмлор нашел нужное место лишь потому, что у него в памяти отложилось воспоминание о шести осторожных шагах. На шестом шаге он наконец-то рассмотрел окно.
Сирдонец поднялся к окну, упираясь руками и ногами в стену соседнего дома. Это было нетрудно, но Сэмлор едва не упал, когда наклонился, чтобы взять протянутый Кхамвасом домкрат. Сказывалась усталость.
Эту решетку на окне и тараном не вышибешь… Сэмлор закрепил на раме винтовой домкрат и принялся закручивать его, смещая прутья и раму, на которой они были закреплены, в сторону. Решетка начала подаваться. Сирдонец поддел ее, используя домкрат как рычаг и стараясь не обращать внимания на боль в уставших мышцах.
Потом Сэмлор из последних сил перевалился через подоконник и рухнул на пол комнаты.
— Да славится Гекта, в коей жизнь мира! — пробормотал Сэмлор, когда к нему вернулась способность замечать окружающее, а не только ощущать собственное тело. Мраморный пол, на котором лежал караванщик, был холодным и скользким от воды. Окна были застеклены, но во время последнего дождя никто их не закрыл, — а судя по мимолетному разговору, случайно услышанному Сэмлором в караван-сарае, последний раз дождь шел больше недели назад.
С улицы донесся голос Кхамваса. Слова были неразборчивы, но в голосе слышалось беспокойство.
— Все в порядке, — отозвался караванщик, но понял, что и сам не в состоянии разобрать то, что сейчас прохрипел. Сэмлор приподнялся до уровня подоконника, стряхнув с ног куски штукатурки от рамы решетки.
— Все в порядке, — повторил он, высовываясь из сотворенного им прохода. — Подожди минутку, я найду… — Его рука наткнулась на висящий рядом с окном гобелен. — Да, погоди минуту, и я помогу тебе подняться.
Сэмлор сорвал ткань и перекинул через подоконник, так чтобы его спутники могли до нее дотянуться. Его больше не волновало, какой убыток они причинят этому дому, — теперь главным было поскорее отсюда выбраться.
Прямоугольник окна был едва виден, и в воздухе явственно пахло грозой.
Внизу тем временем разгорелся спор. Стар подошла к гобелену, гневно топая ногами, и недовольно заявила:
— Что это за старый дом? Он мне не нравится!
Возможно, внутри она чувствовала что-то неладное. А может, просто капризничала, как может капризничать уставший семилетний ребенок, который к тому же ребенок не совсем обычный.
Но сейчас об этом некогда было думать. Караванщик схватил девочку левой рукой за плечо и втащил в комнату. Стар взвизгнула, задев головой за оконный переплет, но у нее хватило сообразительности пригнуться.
— Возьмите мой жезл, господин Сэмлор, — попросил Кхамвас.
Сирдонец наклонился и ощутил неясное движение, подсказавшее ему, где находится конец жезла, — кстати, тот действительно был сделан из обычного дерева. Комнату за спиной у Сэмлора озарил неяркий голубой свет.
Стар не должна была делать этого, не спросив позволения. Но им действительно нужен был свет, а ребенок не мог отвечать за свои действия с той же полнотой, что и взрослый. Сэмлор левой рукой перебросил жезл в комнату, а правой — и всем своим весом — тем временем прижимал край гобелена к полу.
Напатанский ученый взобрался вверх с определенным изяществом, а протянутую руку Сэмлора он использовал, словно перекладину трапеции, чтобы перемахнуть через подоконник. Когда он был в комнате, караванщик обернулся, чтобы поглядеть, где они очутились, и что там творит его племянница.
Стар запустила плавать по воздуху трех маленьких осьминогов, испускающих свет. Голубой осьминожек плавал под потолком. Потолок был расписан фресками с изображениями антропоморфных божеств. Желтый осьминожек шнырял под роскошным письменным столом, инкрустированным перламутром.
Третий осьминожек был цвета индиго, но такого бледного оттенка, что его трудно было заметить на фоне резной двери, рядом с которой он повис.
— А где… — Сэмлор, сощурившись, взглянул на Кхамваса. — А где твой маленький друг?
Тьянуфи снова появился на правом плече напатанца. Он двигался беззвучно и незаметно, словно отражение в кривом зеркале, перетекал, словно складки парусины под ветром.
— Куда иголка, туда и нитка, — с явным удовольствием заявил Тьянуфи.
— Кхамвас, — добавил сирдонец, оглядевшись по сторонам, — если ты можешь определить, куда нам нужно двигаться, то давай определяй. Я не хочу провести в этом доме ни минуты сверх необходимого.
— Смотри, дядя! — взвизгнула Стар и ринулась к письменному столу. — Мамина коробка!
Сэмлор уже пришел в себя после пережитого напряжения, и его рефлексы, и реакция были в полном порядке, а вот здравый смысл подвел. Караванщик попытался перехватить Стар прежде, чем она подскочит к столу, и его ноги разъехались на мокром мраморе. Поскольку левой рукой он машинально придерживал засунутый за пояс кинжал, у него была только правая рука, чтобы подстраховаться при падении. От удара ладонь словно обожгло, ее тыльную сторону пронзила боль.
Кхамвас тем временем снова подобрал свой жезл. Он стоял, что-то бормоча себе под нос, когда сирдонец с грохотом растянулся на полу. Выломанные прутья решетки подпрыгнули и, дребезжа, раскатились.
— С вами все?.. — начал было Кхамвас, протягивая руку упавшему.
— Видишь, дядя Сэмлор? — сказала девочка. Она вернулась к караванщику, неся в руках железную коробку. — На ней мамин знак.
— Все в порядке. Занимайся своим делом, — спокойно ответил Сэмлор напатанцу. Он чувствовал, как под кожей перекатывается колющая боль, но караванщик не дожил бы до таких лет, если бы впадал в гнев всякий раз, когда ему случалось попасть в дурацкое положение при свидетелях. — Ищи свою стелу, а потом посмотрим, что это подобрала Стар.
Сэмлор отобрал коробку у девочки настолько быстро, насколько мог проделать это, не рискуя, что коробка выскользнет из онемевших пальцев. Даже если коробка действительно то, чем выглядела, — принадлежавшей Сэмлейн шкатулкой, в которой поместится самое большее пара браслетов, — она все равно могла оказаться чрезвычайно опасной.
Насколько было известно Сэмлору, множество принадлежавших его сестре вещей тем или иным образом подпадало под это определение.
На лице Кхамваса отразилось беспокойство, — которое ощутил бы в подобной ситуации любой здравомыслящий человек, — но напатанец спустя секунду вновь принялся медитировать, а может, молиться над своим жезлом.
Сотворенные Звездой светящиеся осьминожки размером с детскую ладонь продолжали неспешный облет комнаты. Похоже, караванщик вломился в кабинет хозяина дома. По одну сторону от двери стоял диван, по другую — письменный стол и стул. В настоящий момент стул лежал на полу. Похоже, последний посетитель комнаты удалился отсюда в большой спешке.
— Дядя, открой коробку! — потребовала Стар.
Кхамвас все еще продолжал что-то бормотать над жезлом, а потому караванщик осторожно поднялся, учитывая недавний печальный опыт, и подошел к письменному столу. К крышке стола был прикреплен кронштейн, и на нем висела трехрожковая масляная лампа. Это давало возможность обзавестись нормальным источником света. Сэмлор достал из висевшей на поясе сумочки бронзовый огненный пистон и попытался поджечь фитиль.
— Там нет масла, дядя Сэмлор, — сообщила Стар с искренним удовольствием ребенка, знающего что-то такое, что неизвестно взрослым. Девочка снова сложила ладонь горсточкой, и в ладошке загорелся шафрановый шарик. Светящиеся осьминожки продолжали плавать по комнате. По сравнению с новым шариком они выглядели довольно тусклыми. — Видишь?
Лампа действительно была пуста. Лишь в середине поблескивала небольшая лужица масла, но туда не доставали фитили. Тот, кто пользовался лампой в последний раз, зажигал только один фитиль. Когда масло выгорело и сам фитиль превратился в пепел, на оставшихся двух фитилях отчетливо были видны светлые участки. Они вполне были пригодны к употреблению — при условии, что лампу вновь наполнили бы маслом.
Сетиос действительно покинул свой дом в спешке.
— Ну что ж, лапушка, тогда посвети мне, — сказал Сэмлор так же спокойно, как если бы он просил племянницу передать ему хлеб за столом. Сирдонец не припоминал, чтобы ему приходилось видеть эту шкатулку, но на ее крышке действительно красовался эмалевый герб дома Кодриксов — вставший на задние лапы виверн. Под ним сирдонскими буквами был написан девиз: «ОРЕЛ НЕ ЛОВИТ МУХ».