Однажды, путём огромных усилий, ей удалось сдержать себя и не идти к Лизе. Правда, она два раза за вечер выходила гулять, а вернувшись, буквально вывела из терпения Анжелу своими расспросами, точно ли она (Анжела) не слышала никакого стука в дверь, не включала ли она громко свой магнитофон, не выходила ли, не спала ли, и уверена ли она в своих ответах. В итоге всё получилось только хуже. Маруся настолько не мыслила своей жизни без общения с Лизой, что, по её мнению, раз она не пришла, Лиза должна была предположить, что-то случилось, и забеспокоиться. Но Лиза не выразила ни малейшего беспокойства и на следующий день даже не спросила Марусю, где та пропадала, на что Маруся жутко разозлилась и наговорила Лизе грубостей, за которые потом долго и униженно извинялась.
Но таков был лишь один день. Во все остальные дни Маруся приходила к Саше с Лизой и никогда не уходила раньше, чем через час. Ни в будни, ни в выходные, ни при каих обстоятельствах не отказывала она себе в этом визите. Началась сессия, но и она не изменила этой привычки. Даже если завтра экзамен, даже если он был сегодня после бессонной ночи, Маруся приходила, усаживалась, по своему обыкновению, на тумбочку и, чтобы не создавалось страшных томительных пауз, говорила, говорила, говорила.
Как же она приходила к решению всё же пойти к Лизе? Различными путями. После нескольких часов (в лучшем случае, обычно быстрее) тщетного ожидания и слежения за временем и за шорохами желание видеть Лизу становилось просто нестерпимым. Тогда её начинали подстрекать три коварные мысли, против которых Маруся каждый раз оказывалась бессильной придумать какие-либо аргументы. Первая мысль: «Я нужна Лизе, даже если она этого не понимает». Вторая была: «Если я сейчас не пойду, она от меня совсем отвыкнет». Из неё вытекала третья мысль, самая призывная: «Я о ней думаю, а она обо мне нет, значит, надо к ней пойти и сказать что-нибудь такое, чтобы она обо мне тоже думала». Эти три мысли безжалостно выворачивали Марусину душу наизнанку и неуклонно подтачивали её гордость. И Маруся начинала придумывать. Либо она вдруг вспоминала, что у Лизы кончился чай, и несла его ей, либо же приносила тетрадку или учебник, которые Лиза просила давно, а теперь и думать о них забыла. Случалось и наоборот: Маруся забирала что-нибудь своё, предварительно заботливо и навязчиво всученное. Также хорошим способом было вернуть Лизе с Сашей какой-нибудь предмет утвари, тёрку или половник, предусмотрительно взятый с единственной целью быть потом возвращённым.
Если же и такого повода не было, то оставалось только придти с как можно более деловым видом и сказать как можно более серьёзным тоном что-нибудь вроде:
— Слушай, Лизка, я к тебе вот по какому делу. Значит так. Я тебе дала реферат переписать до восьмого, так вот, я восьмого занята, мне надо будет к Лидушке съездить, так что не торопись — держи до девятого.
А когда нельзя было найти даже такого повода, можно было неожиданно вспомнить, что закончился стиральный порошок, подсолнечное масло и т. п., одеться, собраться в магазин и зайти к Саше с Лизой с вопросом, не нужно ли и им чего-нибудь купить, раз уж она идёт. Даже если им ничего не было нужно, Маруся могла у них засидеться, просто передумав идти в магазин.
Одним словом, подыскать повод было несложно. Затем следовали несколько минут тяжёлой душевной борьбы, во время которой Марусе необходимо было убедить себя, что повод является причиной, и что идёт она лишь по важному делу и на минутку. И как только Маруся начинала твёрдо верить в то, что идти необходимо, она решительно вскакивала с кровати и, ног не чуя от радости, летела к Лизе.
По мере приближения к заветной двери Маруся начинала чувствовать неловкость, впрочем, уже ставшую привычной. Эта неловкость не проходила на всём протяжении пребывания в гостях, и Маруся всегда уходила с сильным чувством неудовлетворённости общением. Но несмотря на непрекращающиеся разочарования в подруге, несмотря на плохо маскируемые оскорбления в свой адрес, уйти раньше чем через час она была не в силах. Остаток дня она проводила в настроении ещё более паршивом, чем до визита к Лизе. Вообще, надо заметить, плохое настроение было теперь основной формой существования Маруси. Поэтому каждая фраза, сказанная Лизой доброжелательно и вежливо, радовала Марусю, по контрасту, как иных не радуют самые горячие ласки возлюбленных. Простое «спокойной ночи» вместо обычного «пока» вызывало в ней восторг, на мгновение удушающий, восторг, от которого темнеет в глазах. После этого Маруся могла целый вечер блаженно повторять: «Нет, всё-таки она мне друг, как хорошо, когда у тебя есть такой друг, как Лиза!» — а засыпала в самом приятном расположении духа.
Как же относились к её визитам Саша с Лизой? По разному. Саша, когда приходила Маруся, мрачнел, вздыхал, и занимался каким-нибудь своим делом, утешая себя тем, что скоро всему этому настанет конец. Если же неумолчная болтовня и истерический смех Маруси становились невыносимыми, он уходил к каким-нибудь знакомым, где рассказывал с неистощимым юмором о бедствии, его настигшем. (К великой радости Маруси дружбы с Валей не сложилось). «Скоро, скоро, — утешал себя Саша, — сейчас сессия, сейчас с ней ссориться будет непорядочно, а перед отъездом мы всё ей скажем. Лиза всё скажет».
А Лиза? Конечно, её тяготила странная дань: несколько часов в день общаться с Марусей, но всё же нельзя сказать, что это общение было лишено для неё удовольствия. Преданность Маруси, безграничная и абсурдная, льстила самолюбию и не нуждалась ни в каком подкреплении. Маруся вообще была по натуре человеком обязательным, а с Лизой и подавно — на Марусю можно было положиться в любой ситуации. И потом, с Марусей Лиза могла вести себя как угодно, совершенно себя не контролируя, будучи уверена, что всё будет истолковано наилучшим образом. К тому же Лиза чувствовала, что никто, даже Саша, не придаёт такого значения каждому её слову, не дрожит над сокровенным смыслом каждой фразы так, как Маруся. Всё это придавало Марусе в глазах Лизы некоторую ценность, о какой Маруся даже не подозревала, а если бы вдруг узнала, то, наверно, заплакала бы от счастья.
Конечно, Лиза была согласна с Сашей, что такие отношения ненормальны, что их нужно прекратить, но она считала, что живя в общежитии и учась в одной группе это сделать не так-то просто. И она не очень верила в осуществление плана, о котором мечтал Саша и который она сама предложила. Однако, в те редкие минуты, когда Лиза была абсолютно откровенна с собой, она ясно понимала главную причину своего внутреннего сопротивления разрыву с Марусей. Дело в том, что Маруся с незапамятных времён, с начала первого курса помогала Лизе в учёбе. Сама равнодушная к учёбе, но способная, Маруся штудировала все сложные места в учебниках, чтобы потом объяснить их Лизе, делала за Лизу домашние задания и т. д. Надо сказать, что Маруся предлагала это всегда сама. Лиза не отказывалась от услуг, искренне и настойчиво предлагаемых, но давно уже перестала умиляться их бескорыстию, ведь Маруся требовала благодарности. А если требуешь благодарности — это, увы, уже не бескорыстие. Саша знал, что Маруся помогает Лизе в учёбе, но не догадывался о том, как далеко зашёл их симбиоз. За полтора года Лиза совершенно разучилась заниматься самостоятельно. Она привыкла к тому, что Маруся всё делает за неё, и расстаться с Марусей сейчас означало бы изучить самой многие из уже пройденных и сданных предметов, чтобы можно было учиться дальше.
Однако не стоит преувеличивать коварство и расчётливость Лизы. Даже несмотря на могущие возникнуть сложности она рада была бы расстаться с Марусей. Но с каждым разом, с каждой мелкой услугой отказаться от следующей было всё сложнее. Получалось, что платой, которую требовала Маруся за свою помощь, было пользование её помощью в следующий раз, за который потом тоже приходилось платить. Лиза не чувствовала
в себе сил разорвать этот порочный круг, и всё чаще и чаще её охватывал стыд, который при каждом удобном случае безжалостно подогревал Саша.
XI.
Но вот все экзамены сданы. У студентов редкое для представителей рода человеческого ощущение полной свободы. Как бы там ни было, какая бы оценка ни омрачила зачётку, а две или три недели всем предстоит провести дома, ничего не делая. От этого хорошо и весело.
Придя с последнего экзамена, Саша с Лизой, несмотря на усталость, были вынуждены собирать чемоданы: вечером у них был поезд. Настроение было слегка подавленное. Оба молчали.
— Ты помнишь, что ты должна сегодня сделать? — строго промолвил, наконец, Саша.
— Послушай, милый, я всё обдумала, — занервничала Лиза, — только не сегодня.
— Как не сегодня! — всплеснул руками Саша. — А когда же?!
— Давай, когда вернёмся с каникул. Послушай, Сашенька, она успокоится, всё забудется, а приедем, и я ей всё-всё выскажу.
— Милая, — сказал Саша, — ты понимаешь, что ты говоришь? Она же все каникулы будет думать о тебе. А о чём ей ещё думать? К тому же так просто ты её не пошлёшь, она тебя достанет, и это будет ужасно. После ссоры вас надо немедленно разлучить. Ты что, не помнишь, что было вчера? Её выставить невозможно. И это перед экзаменом!
Вчера же было вот что. Маруся пришла, сказав, что ей опять дует в окна, попросила чаю, свела разговор на тему, какой в Москве ужасный климат, и просидела около четырёх часов. Саша с Лизой безмолвно переглядывались и не знали, что делать.
— Я так беспокоюсь по поводу завтрашнего экзамена, — выдавил, наконец, Саша.
— А я лично решила не готовиться, — бодро оповестила всех Маруся. — Я считаю, что это маразм — экзамен по такому предмету, да ещё и письменный. Мало того, что он нам вообще не нужен, но как они его проводят!
И Маруся пустилась в долгие рассуждения о том, что завтра пятёрки получат те, кто удачно сядет, чтобы списать, что все экзамены вообще, а уж завтрашний в особенности, проверяют не наличие знаний, а умение вертеться.
— И ты, Лизочка, первый тому пример, — ехидно добавила Маруся. — Что, скажешь нет?