Привет, мам, привет, Кэсси. Ребята, если вы это видите, привет. Знаю, от меня некоторое время не было вестей. Я могу все объяснить. Короче говоря: как я и известила вас в своем весьма поспешном сообщении, я работаю на Драконов. «Корта Элиу». Добытчиков гелия-3.
Я работаю на «Корта Элиу». Просто захотелось повторить это еще раз, чтобы вы оценили. Что это значит прямо сейчас: никакой больше заботы о кислороде, воде, углероде или сети, потому я могу послать вам это. Не думаю, что вы поймете, каково это — больше не переживать из-за Четырех Базисов. Все равно что выиграть в лотерею, где главный приз — возможность продолжать дышать, а не десять миллионов долларов.
Я не могу вам слишком многое рассказать о том, как получила работу, — это связано с безопасностью: Пять Драконов, они точно мафия, вечно грызут друг другу глотки. Но могу сообщить, что я под личной опекой Карлиньоса Корты. Кэсси, сестричка. Тебе надо эмигрировать. На этой каменюке полным-полно горячих парней.
Я в учебной бригаде по работе на поверхности. Мы луноходцы. Нам надо многому научиться. Луна знает тысячу способов, чтобы убить тебя. Таково правило номер один, и оно распространяется на все. Есть особые способы двигаться, читать знаки и сигналы, выходить на связь и отключаться, анализировать данные скафандра, и все эти способы надо изучить, иначе одно маленькое упущение поджарит тебя, или заморозит, или задушит, или под завязку напичкает радиацией. Мы три полных дня занимались одной только пылью. Есть пятнадцать разновидностей пыли, и следует знать физические свойства каждой, от абразивных до электростатических и адгезивных. Помните Шерлока Холмса, который выучил пятьдесят типов сигарного пепла? Есть еще время перезарядки батарей, лунная навигация — Джо Лунники неправильно оценивают горизонт и думают, что все находится гораздо дальше, чем оно есть на самом деле. А ведь нас еще даже не вывели на поверхность. И скафы. Знаю, они должны быть тугими, но неужели размер мне подобрали правильно? Ушло целых десять минут, чтобы влезть в эту штуку. Не хотелось бы проделывать такое при разгерметизации. Наденешь его неправильно — и будут синяки там, где давят швы. Впрочем, если наступает рэ-гэ, о синяках беспокоятся в последнюю очередь.
Я, скорее всего, напугала вас до смерти. Но к этому привыкаешь. Невозможно постоянно жить в ужасе. Однако, если проявить безалаберность хоть раз, пощады не жди. Карлиньос говорит, обычно в каждой учебной бригаде как минимум один человек погибает. Я как следует забочусь о том, чтобы это было не про меня.
Моя бригада: Олег, Жозе, Саадия, Тандека, Пейшенс и я. Я единственная норте. На меня пялятся. Наверное, говорят про меня разное, но тут единственный язык — глобо, а у меня лишь родной английский. Я им не нравлюсь. Карлиньос время от времени работает со мной один на один, и это меня выделяет. Делает особенной. Так что тренеры думают, что я шпион Корта, а класс — что я в любимчиках у учителя. С наименьшей неприязнью ко мне относится Пейшенс. Она родом из Ботсваны, но, как и остальные в бригаде, побывала в университетах и корпорациях по всему миру. Джо Лунники, должно быть, самые образованные иммигранты в истории. Пейшенс беседует со мной, и мы пьем вместе чай. Жозе не прочь меня убить. Если бы он сумел это подстроить так, чтобы не поймали, думаю, не стал бы колебаться. Он постоянно меня перебивает. Не могу понять, в том ли дело, что я женщина, или в том, что я североамериканка. Наверное, и в том и в другом. Говнюк. Менталитет в бригаде — как в университетской футбольной команде. Вечная агрессия-агрессия-агрессия. В каждом вдохе чувствуется тестостерон. Дело не только в том, что это добывающая индустрия; все молоды, умны, амбициозны и очень-очень мотивированны. В то же самое время это самое сексуально раскрепощенное общество, которое когда-либо существовало. В лунном глобо даже нет слов для обозначения натуралов или геев. Каждый занимает свое особое место в спектре.
Я вам скажу, с чем мне тяжело. С португальским. Да что это за язык такой? На нем разговариваешь так, словно у тебя вечный насморк. Ни одно слово не звучит, как пишется. По крайней мере читается португальский логично. Но вот произношение… Есть португальское произношение, а есть еще бразильское португальское произношение. А вдобавок — рио-бразильское произношение. И напоследок еще лунный вариант рио-бразильского португальского произношения; на нем-то и говорят в «Корта Элиу». Я предложила, чтобы Хетти все переводила; как же на меня уставились. Итак, пришло время учить португальский. Это значит, adeus, eu te amo, e eu vou falar com vocde novo em breve![13]
Лукас Корта, легкий и хрупкий, как сон, спускается вдоль лиственных колонн. Вода капает и течет, льется тонкими струйками и сочится через тонкие и толстые трубки, которые соединяют расположенные ярусами резервуары для выращивания растений. Он движется по спирали вокруг центрального столба из зеркал, которые отражают солнечный свет, направляя его на резервуары. Смотрит вверх: стены цилиндра кажутся бесконечными, но в итоге покрывающая их зелень сливается с ослепительно-ярким пятном солнечного света размером с монетку, увенчивающим крышу фермы. Глубина сельскохозяйственной шахты — один километр. В аграрии Обуаси таких шахт пять, а Тве лежит в центре пентаграммы из семидесяти пяти аграриев. Латук и прочие разновидности салата растут так густо, что между ними и жук не проползет. Впрочем, на Луне нет жуков, как и тли или жующих гусениц: никаких насекомых-вредителей. Кусты картофеля смахивают на деревья; вьющиеся бобовые стебли поднимаются по опорным решеткам на сотню метров. Корнеплоды отращивают длинные листья; зеленеют грядки калалу и аки. Ямс и батат; горлянки и другие тыквенные, кое-какие размером с меридианские моту. Каждое растение получает струйкой или по каплям обогащенную питательными веществами воду; все они выведены и симбиотически сведены в самообеспечивающиеся микроэкосистемы. Обуаси не потерял ни одного урожая, а их здесь собирают четыре раза в год. Теперь Лукас смотрит вниз. Там, далеко, на одном из узких мостиков над резервуарами с рыбой, два человечка-насекомых. Утки крякают, лягушки рыгают. Один из человечков — он сам.
— Качество звука потрясающее, — говорит Лукас и, моргнув, отключает трансляцию.
— Спасибо, — говорит Кобби Асамоа. Он громадный мужчина, высокий и широкоплечий. Лукас Корта рядом с ним выглядит бледной тенью. Кобби Асамоа поднимает руку, и муха приземляется на нее.
— Можно?
Мысль приказывает мухе перелететь с его руки на руку Лукаса. Тот поднимает ее на уровень глаз.
— Вы могли бы всех нас перебить во сне. Мне это нравится. — Лукас Корта подбрасывает муху в воздух и следит за тем, как она поднимается по шахте из света, зелени и сырого хлорофилла, пока не исчезает из вида. — Я ее покупаю.
— Срок жизни модуля — три дня, — предупреждает Кобби Асамоа.
— Мне понадобятся тридцать штук.
— Мы можем поставить десять и допечатать остальное.
— Договорились.
Токинью берет цену у фамильяра Кобби Асамоа и высвечивает на линзе Лукаса. Она довольно непристойная.
— Разреши оплату, — приказывает Лукас.
— Мы их вам принесем на вокзал, — говорит Кобби Асамоа. Его большое, широкое и открытое лицо снова морщится. — Со всем уважением, мистер Корта, разве это не слишком дорогой способ следить за вашим сыном?
Лукас Корта хохочет. Смех Лукаса Корты глубокий, резонирующий, мелодичный, точно перезвон колокольчиков. Кобби Асамоа это весьма удивляет. Утки и лягушки трубофермы-5 агрария Обуаси замолкают.
— Кто сказал, что она для моего сына?
Эйтур Перейра позволяет мухе побегать по своей ладони, и миниатюрные лапки с крючочками щекочут его темную, морщинистую кожу. Как бы он ни поворачивал руку, муха Асамоа остается сверху.
Лукас говорит:
— Мне требуется наблюдение двадцать четыре часа в сутки.
— Конечно, сеньор. Кто цель?
— Мой брат.
— Карлиньос?
— Рафаэл.
— Слушаюсь, сеньор.
— Я хочу знать, когда мой брат трахается, пердит или тратит деньги. Я хочу знать все. Моей матери не следует об этом сообщать. Никто не должен об этом знать, кроме тебя и меня.
— Слушаюсь, сеньор.
— Токинью вышлет протоколы. Я хочу, чтобы ты этим занимался лично. Ты один. Мне нужны ежедневные отчеты, зашифрованные, через фамильяра.
Лукас читает на лице Эйтура Перейры отвращение. Он бывший бразильский морской офицер, уволенный со службы, когда Бразилия приватизировала свои оборонные войска. Оказался невостребованным на море и отправился на Луну, где, как очень многие бывшие военные, основал частную охранную компанию. Те дни, когда Адриана отрывала «Корта Элиу» от грудной клетки «Маккензи Металз», были кровавыми днями — с захватом чужих участков, дуэлями чести и драками фракций, когда правовые споры быстрее и экономичнее разрешались ножом во тьме. Люди жили в тесноте, дышали чужим воздухом. Эйтур Перейра много ножей остановил ради Адрианы Корты. Его верность, его храбрость и честь неоспоримы. Все дело в том, что они бессмысленны. «Корта Элиу» обвела его вокруг пальца. Однако ненависть, которую видит Лукас, не связана с этим или даже с мухой-шпионом. Эйтур ненавидит свой промах на вечеринке в честь лунной гонки, из-за которого он и оказался под ярмом и в упряжи. Лукас может требовать от него что угодно, отныне и вовек.
— И, Эйтур…
— Сеньор?
— Не подведи меня.
Лукасинью Корта осторожно приподнимает руку Григория Воронцова и выскальзывает из объятий юноши. Потягивается, напрягает мышцы, хрустит суставами. Этот малый, Воронцов, тяжел. И требователен. Лукасинью пять раз, балансируя на краю сна, чувствовал прикосновение колючей бороды к щеке, шепот на ухо — эй, эй, — пульсацию твердеющего пениса на внутренней стороне своего бедра.
Лукасинью всегда знал, что Григорий по нему сохнет — прям скоро сдохнет, как сказала Афуа в учебной группе во время одной из тех женских игр, в которых тебе никогда не говорят