И наконец, мужчины из гомосексуального сообщества испытывают на себе давление одного из аспектов здоровья. Другие мужчины сообщества жестоко обращались с Хавьером, носителем ВИЧ, — из-за стигм, связанных с его состоянием. Потеря веса ассоциируется с переходом от пассивного носительства к заболеванию СПИДом, а потому носителю приходится поддерживать хорошую физическую форму, чтобы выглядеть здоровым (и подходящим партнером).
Наша мужская способность демонстрировать, что мы можем защитить себя и своих любимых, происходит от более общей способности оберегать нашу власть от предполагаемой угрозы. Решив разобраться в вопросе, я выяснил: в моем случае это следствие неуверенности — страха проиграть в конкурентной борьбе или страха, что другой мужчина навредит моей семье либо отберет у меня Эмили. Мир постоянно намекает нам, мужчинам, что мы должны добиваться силы и власти, а потом защищать и поддерживать их. Это основной критерий оценки нашей мужской состоятельности, фоновая мысль, которая встречается в тысяче фильмов и телешоу. А как проще и эффективнее всего утвердить себя в позиции сильного и мощного? Обзавестись мускулистым здоровым телом.
Но если это путь к силе, то почему я чувствую — всегда чувствовал — себя таким бессильным, когда дело доходило до моего тела?
Может быть, потому, что накачать тело в тренажерном зале не то же самое, что стать действительно сильным? Может быть, потому, что «выглядеть» сильным — не значит быть сильным, а всего лишь способ притвориться «не слабым»? Может быть, обрести облик сильного — это лучший путь, который мы нашли, чтобы изображать силу, даже если внутри мы чувствуем себя слабыми?
Моя неуверенность в собственном теле и внешнем виде родилась в юности, и, думаю, неслучайно первые воспоминания о проблемах с образом тела переплетаются с воспоминаниями о первом столкновении с порнографией. Мы коснемся этого в следующей главе, но я верю: что ты потребляешь, с тем ты себя и сравниваешь. Будучи юным мальчишкой, еще задолго до изобретения соцсетей, я «потреблял» мужские журналы о фитнесе, спортивные и порнографические издания и одновременно сознательно и подсознательно оценивал, насколько хорошо выглядит мое тело в сравнении с увиденными фотографиями, — что, конечно же, отражалось на моей самооценке как мужчины.
До сих пор, смотрясь в зеркало, я первым делом бросаю взгляд на плечи. Один из бессознательных факторов, который определяет выбор рубашки, — это то, насколько плотно она обтягивает мои бицепсы. Если рубашка обвисает, я не надену ее. Будучи худым мальчишкой, я нередко надевал две футболки сразу, чтобы плечи выглядели покрупнее, — меня всегда беспокоило, что они уже, чем у некоторых других парней и мужчин, особенно у старших, популярных, которых я видел на телевидении и в СМИ.
Моя личность и моя самоценность постоянно были завязаны на моем восприятии собственного тела. Обращаясь назад, вспоминая себя в старших классах, я вижу: мое чувство собственного достоинства базировалось в основном на моих способностях футболиста и спринтера в атлетической команде. Порвав сухожилие, я больше не мог участвовать в спортивных соревнованиях и тогда впервые впал в депрессию. Но вместо того, чтобы отправиться к психотерапевту, я поступил по-мужски: пошел в тренажерный зал, надеясь похоронить депрессию там.
В восемнадцать лет все совершенно вышло из-под контроля, и мое будущее в колледже было неясным; правда, я стремился вернуть контроль, обрести силу и достоинство, сосредоточившись лишь на своем теле. Однако меня не волновало телесное здоровье в целом — я концентрировался на размере мускулов. Я подсознательно убеждал себя: если стану больше и сильнее, то, возможно, мне достанется та самая девушка, либо я покажу парням в колледже, что являюсь «альфой»; если я стану больше и сильнее, я буду счастливым или, как минимум, менее несчастным.
Итак, я решил качаться и взялся за это всерьез. Я принялся с одержимостью увеличивать мышечную массу и в какой-то момент набрал одиннадцать килограммов чистых мышц — серьезное достижение для худого мальчика ростом метр восемьдесят. Но и этого было недостаточно. Недостаточно было всегда. Глядя в зеркало, я видел не того, кого видели остальные. Я не видел там юношу, накачанного настолько, что его подозревали в употреблении стероидов. Я не видел кубиков пресса. В зеркале я видел все того же худого мальчишку с невыраженным прессом, чьи бицепсы не заполняли рубашку; мальчишку, которому стоило бы заниматься поусерднее и тратить больше времени на наращивание мышц. Вставать раньше. Брать больший вес. Быть лучше. Достаточно никогда не было и не будет. Никогда. И сейчас, глядя в зеркало (притом что у меня все-таки есть мускулы), я вижу лишний слой жира на животе, без которого кубики были бы заметнее. Если бы только я мог вернуться в тело, которое тогда не ценил. Однажды, услышав, как я негативно отзываюсь о собственном внешнем виде, мой отец сказал, что когда-нибудь я буду смотреть на фотографию себя сегодняшнего и мечтать о том, чтобы выглядеть столь же хорошо. И со стопроцентной вероятностью я позже скажу то же самое о своем нынешнем теле. Так почему же я не могу просто ценить и любить свое тело таким, какое оно есть?
Только несколько лет назад я узнал, что это — проявление телесного дисморфического расстройства (дисморфофобии). Доктор Оливардия определяет его как «расстройство образа тела, при котором у людей формируется сильно искаженное представление о части или свойстве своего тела — например, о коже, росте, волосах, мускулах». Фактически мышечная дисморфия — это недавно выявленная форма телесной дисморфии, свойственная почти исключительно мужчинам. Неважно, насколько крупным я стану, мне никогда не будет достаточно, потому что глубоко внутри, за фасадом уверенности, я смотрю на свои мышцы через искажающее стекло телесной дисморфии.
Забавно — ну, или не очень забавно, — что моих физических изменений не хватало и для того, чтобы стать своим среди других парней. Те же ребята, которые дразнили меня за худобу, теперь смеялись над тем, что я слишком раскачан. Фраза «Где твой пресс?» сменилась на «Боже, Бальдони, надень уже рубашку». Я перестал носить две футболки, чтобы казаться больше, но теперь меня унижали каждый раз, когда я просто снимал футболку (одну!) — ведь я гордо выставлял напоказ свой пресс. Вот в чем дело, парни: неважно, в какой части уравнения мы находимся — мы все равно подвергаем друг друга цензуре. С дурацким постоянством.
Мои отношения с телом сложным образом переплелись с карьерой в индустрии развлечений. Я шутил на сцене TED о том, что, скорее всего, запомнился публике своими ранними ролями «мужчины из эскорта № 1», «фотографа-насильника» и «стероидного качка с обнаженным торсом» (Господи, надеюсь, вы чувствуете сарказм), однако моей первой действительно большой работой, случившейся на третьем десятке, стала роль в сериале «Любовь вдовца». Тогда я впервые играл постоянного персонажа, а это святой грааль для любого актера, особенно начинающего. Роль мне нравилась. Мой герой — студент-медик Рейд Бардем, борющийся с депрессией; он живет с одним из основных персонажей (актер Крис Пратт), который симпатизирует главной героине (актриса Эмили ВанКамп) и встает на пути у ее друга и главного героя (актер Грегори Смит). На тот момент я играл не более года и, если честно, не так уж хорошо. Выглядел я привлекательно по стандартам индустрии, однако, хотя и взял роль, тянуть ее долго не мог. Вскоре после моего зачисления в актерский состав канал сообщил, что, возможно, этот сезон любимого сериала станет финальным. Следовательно, у продюсеров на завершение сюжета оставалась только половина сезона. Такие новости, вкупе с моими средними актерскими навыками и недовольством фанатов тем, что мой герой мешается под ногами у главной пары, означали одно: Рейд должен уйти. У меня оказывалось все меньше и меньше реплик, и одновременно я носил все меньше и меньше одежды. Мой персонаж стал часто появляться с обнаженным торсом и буквально половину времени в кадре занимался физическими упражнениями — скорее всего, чтобы показать, откуда у него такая хорошая форма; к тому же, мне кажется, ему просто нечего было делать (или я как актер ничего больше не тянул). Это привело к довольно комичному финалу: я помню сцену, в которой я просто отжимался на фоне, позади двух основных героев, которые обсуждали что-то серьезное, иногда комментируя мое странное поведение. Сейчас я как продюсер и режиссер, с тех пор ближе познакомившийся с продюсерами сериала «Любовь вдовца», понимаю, почему это произошло, а главное, осознаю, что такие обстоятельства никто не может контролировать. Но двадцатилетнему, неуверенному в собственной мужественности и актерских способностях парню было непросто принять роль случайного полуобнаженного типа, хвастающегося бицепсами в интеллектуальной, тонко сыгранной драме; ведь я и так чувствовал себя недостаточно хорошим, и это лишь подкрепило ложную уверенность в том, что моя ценность связана с моим телом. Но, согласитесь, мне повезло: я получил работу и заработал деньги. Мое тело, которое выглядело так, как выглядело, помогло мне заработать. Правда, как дорого мне это обошлось?
Чего люди не знали о полураздетом студенте-медике, так это того, что за пределами съемочной площадки актер, играющий его, воздерживается от углеводов в течение нескольких недель перед появлением перед камерой без рубашки. Он проводит многие часы в тренажерном зале и не пьет в день съемки воду, чтобы выглядеть более подтянутым. Он подсознательно подавлен, одинок и одержим процентным соотношением мышечной массы и жира, потому что считает, будто его значение для шоу (его работы, его источника дохода) основано исключительно на его внешнем виде.
Я хотел бы сказать вам, что десять лет спустя, после завершения актерской карьеры ради режиссерской, после участия в создании глубоких и многослойных произведений я прор