аботал многие из тех переживаний. Я хотел бы сказать, что после долгих лет, проведенных за съемками документальных фильмов о невероятных людях, живущих со смертельными заболеваниями, я научился иначе смотреть на реальную ценность своего тела — и собственную ценность. Я хотел бы сказать, что отправился в духовное путешествие в двадцать лет, с головой окунулся в религию и ощутил, что обладаю телом, но сам я — не тело. Однако не могу. Да, я знаю все это и понимаю, что так оно и есть, но до сих пор борюсь с собой. Я знаю это, потому что через десять лет, вернувшись к актерской работе, я оказался в такой же ситуации в «Девственнице Джейн». Тогда давление стало еще сильнее, ведь я играл главную мужскую роль в проекте, рассчитанном на международную аудиторию, работал в команде, состоящей из лучших актеров, под прицелом социальных сетей с их новомодными замедленными гифками, и все это ставило под вопрос мою ценность.
Правда, в сравнении с тем, что было десять лет назад, появилось отличие: теперь мой организм не мог выдерживать жесткие тренировки и периодические голодовки, одновременно вкладывая силы и время в бизнес за пределами площадки и в недавно созданную семью. Но, как и раньше, я тревожился, когда предстояли съемки с обнаженным торсом. Я поделился своим беспокойством с друзьями из всех отделов, которые получали сценарий за неделю до того, как он попадал к актерам, и они заранее сообщали мне, когда придется сниматься без рубашки.
И вот, годы спустя после первой работы на телевидении, женатый и готовящийся стать отцом, я заново проходил весь этот путь, но теперь хотя бы осознавал, что происходит, и был не один — моя жена наблюдала за всем этим.
В состоянии большей осознанности я начал прислушиваться к разговорам, которые вел сам с собой, акцентируя внимание на том, что говорил себе в наиболее тяжелые моменты, и вытаскивая эти сообщения на свет. Мы, бахаи, помним слова Бахауллы: «Мужчина должен знать себя и понимать, что ведет к возвышению, а что — к смирению, что — к славе, а что — к унижению, что — к богатству, а что — к бедности». Я попробовал быть с собой честным до жестокости — в том, что касается меня самого, — и понял: мне предстоит много внутренней работы над отношениями с телом. Все это пришло мне в голову во время второго сезона «Девственницы Джейн» — именно тогда я попробовал не скрывать свою уязвимость, открыто признаваясь в комплексах перед разными людьми и коллегами на съемочной площадке. Сначала я говорил что-то вроде: «Я чувствую себя неуверенно и потому не хотел бы сниматься без рубашки в следующем эпизоде». Что в ответ? Ну… да. Смех. «О, заткнись!» «Два страдальца — ты и твой пресс». «Ты шутишь? Я сделал бы все, чтобы выглядеть так же». И хотя это произносилось из лучших побуждений и в каком-то роде звучало как комплимент, я вспоминал все то же ощущение внешней цензуры, с которым часто встречался в юности, и в результате испытывал то самое давление, которого желал избежать.
Хавьер Муньос поделился похожим опытом; он рассказал, что прекрасно чувствовал себя в своем теле, пока New York Times не опубликовал обзор мюзикла Hamilton. В первой же строчке статьи было написано: «Гамильтон выглядит сексуальнее по воскресеньям» — имелось в виду, что по воскресеньям героя играет не Лин-Мануэль Миранда, а заметно более мускулистый Муньос. Хавьер ясно дал понять: он не против столь позитивной оценки, но в то же время очень хорошо осознаёт, какое влияние она на него оказала. В его голове закрутилось: «отлично, сегодня вечером не стану заказывать пиццу, пожалуй, ее (и все подобное) стоит вовсе исключить из рациона».
Смысл понятен: тело определяет нашу ценность. Размер мышц, длина пениса, ширина плеч и обхват талии обусловливают, насколько мы состоятельны. И если наши тела не вписываются в сконструированный обществом шаблон «крутизны/сексуальности/здоровья/привлекательности», нас воспринимают как неполноценных. В то же время, если тело вписывается в шаблон (а это к тому же дает конкретные привилегии), мы молодцы — я молодец, хотя и стою перед вами, исповедуясь в своих проблемах. Мы живем с идеей о том, чтобы постоянно сравнивать — оценивать, измерять и делать выводы. Она заставляет меня (и многих, многих других) страдать — и, как я понял, я тоже участвовал в ее распространении.
Я начал перебирать свои мысли и действия, связанные с отношениями с телом. Взялся я за это отчасти благодаря жене, которая, хотя и сочувствовала моим проблемам, чертовски устала от моих жалоб на самого себя. Так что спасибо ей огромное, она обратила мое внимание на то, насколько часто я говорил себе и о своем теле в негативном ключе. Я стал слушать себя. Когда я понял, что ругаю собственное тело? Что именно я говорил? Что заставляло меня плохо относиться к своему телу? Глядя в зеркало, искал ли я в первую очередь изъяны? Чем больше я осознавал свои мысли и действия, тем больше разочаровывался в существующих системах, поддерживающих идеи, зачастую ведущие к нездоровому образу тела, телесной дисморфии и расстройствам пищевого поведения.
Именно тогда я осознал, что внутри меня до сих пор живет мальчик-подросток, который ищет самоутверждения и принятия, и мне стоит начать переосмысливать все то, что он узнал о своем теле из телешоу, журналов и от сверстников. Но в процессе переосмысления этих посланий я понял: сама моя актерская карьера — роли, которые я сыграл, тюрьма из предрассудков, в которую я посадил себя, — подкрепляла их. С одной стороны, в рамках своей личной жизни я отправился в это путешествие, чтобы (надеюсь) достичь того уровня принятия собственного тела, которого никогда не знал; но, с другой стороны, я снимал рубашку перед камерой и буквально создавал те самые образы, которые в детстве усугубляли мою неуверенность. Две противоположные вещи происходили одновременно, и я ничего не мог с этим поделать… разве что поговорить об этом.
По иронии судьбы во время написания этой главы (когда я только коснулся конфликта) на сайте GQ появилось эссе Джанлуки Руссо «Как мы потеряли образ отца». GQ — идеальный мужской журнал, в котором я хотел бы оказаться (но, возможно, в другом контексте). В эссе изучается выражение «солидный мужчина» и то, как оно характеризует «реального, среднестатистического мужчину из рабочего класса». Это выражение, быстро вошедшее в массовую культуру, позволяет мужчинам понять: «Несмотря на отсутствие кубиков на прессе или рельефных мышц, они все равно любимы и привлекательны, а потому не должны чувствовать себя хуже из-за того, что их формы уступают крутым бедрам звезд Instagram◊, от одного вида которых перехватывает дыхание… Мужчины через эту фразу получают сообщение: они могут радоваться жизни, не мучая себя регулярными занятиями в качалке; им не нужно тянуться к нереалистичному и, возможно, недостижимому идеалу». Да, то же самое выражение иногда используется для того, чтобы подколоть мужчину, который когда-то обладал более четкими формами, а сейчас прибавил несколько килограммов в районе пояса, однако основной посыл — в позитивном отношении к мужскому телу, и я хотел бы услышать что-то подобное в нужное время. И, не позволяя угаснуть моему внутреннему конфликту, автор эссе утверждал, что я причастен к разрушению этого образа.
«В последнее время телесериалы заменили отцов на, скажем так, папочек. Звезды голубых экранов прошлого были довольными жизнью Обычными Парнями, а теперь их место заняли поджарые мускулистые сердцееды типа Майло Вентимильи из сериала “Это мы”, Марка Консуэлоса из сериала “Ривердейл” и Джастина Бальдони из недавно завершившегося сериала “Девственница Джейн”». Далее автор рассуждает, как эти телевизионные папочки встают на пути у движения за бодипозитив и усиливают давление на мужчин, призывая их выглядеть особым образом, чтобы считаться достойным. «Их мускулистые и часто полуобнаженные тела невозможно игнорировать, а потому реальные отцы могут забывать, что эти персонажи выдуманные; это, в свою очередь, способно привести их к экстремальным диетам, к зависимости от физических нагрузок и к другим вредным привычкам».
Черт. И — вот уж нет. Потому что — знаете что? Этот «папочка» из «Девственницы Джейн» — как раз реальный отец, давно связавший свою жизнь с экстремальными диетами, неумеренными нагрузками и прочими вредными привычками, которые и позволили ему выглядеть на экране таким, каким вы его видели. А во время съемок, когда беспокойство брало над ним верх, он пытался, маскируя свои действия под актерскую импровизацию, прятать живот, потому что был уверен: каждый лишний кусок пиццы заметит и зритель, и режиссер, и тот, кто подписывает чек. Хотите примеры? Если соберетесь пересмотреть «Девственницу Джейн», обратите внимание на сцены с обнаженным торсом в последних сезонах: вы увидите, как часто я использую декорации или рубашку, прикрывая ими участки тела, в которых не уверен.
Так что круг замкнулся: я мечтаю о принятии, заключенном в понятии «солидный мужчина», я рассказываю на TED о мужественности, я запускаю подкаст с живым общением, посвященным образу тела и моей неуверенности, я жажду оказаться в журнале, который покупают все мужчины, потому что хочу нравиться им… А мой персонаж рушит образ «солидного мужчины», и в конце концов тот самый журнал называет меня одной из причин проблемы, терзающей меня самого, проблемы, о которой я решил заявить открыто в попытке помочь другим мужчинам разобраться с ней. Вот это поворот.
Я устал. Я чертовски устал от этого. Я часть проблемы, и я страдаю от нее, и первое не исключает второго. Может быть, когда-нибудь мы сумеем хотя бы начать говорить об этом?
Единственная возможность изменить способ общения — это начать общаться. Необходимо говорить обо всем этом и извлекать на свет укоренившиеся глубоко внутри идеи, чтобы проанализировать и переосмыслить их. Но какая будет первой?
Доктор Оливардия полагает, что любому было бы полезно подвергнуть экспертной оценке собственный образ тела. Мы все ведем внутренний диалог, и он либо поддерживает позитивный образ тела, либо укрепляет негативный. Например, негативный внутренний монолог может звучать как: «Эх, если бы здесь было побольше, а это стало бы крупнее или меньше…» Подобные мысли не поддерживают, а постоянно подпитывают нас идеей о том, что наше тело недостаточно хорошее на каком-то уровне. Значительную роль в осознанности и медитации играет простое понимание, что вы чувствуете и что ощущает ваше тело в конкретный момент. Б