Да, Кей предложили подкинуть в воздух то, что ее предки-рабы собирали в полях.
Некоторые из вас, прочтя это, наверное, уронили челюсть, осознав, насколько болезненным, провоцирующим и эмоциональным это оказалось для Кей. Возможно, вы сразу догадались, еще до моих пояснений, что в мешочках лежал хлопок. Вы будете сочувствовать ей, а если вы сами темнокожий, то эта история наверняка напомнила вам о подобных ситуациях из вашей жизни или жизни ваших близких. Но, уверен, есть среди вас и те, кто удивился: какого черта и в чем вообще проблема? Конечно, жених и невеста выбрали хлопок не из-за того, что в прошлом он связан с рабством! Вы не только не поймете реакцию Кей, но и решите, что она иррациональна. Мне знакомы обе реакции, потому что прежде и я, и наши друзья шли по второму пути, и у нас ушло чертовски много времени, чтобы добраться до первого.
Позже тем же вечером, когда Кей поделилась с нами своими ощущениями и той болью, что она испытала на свадьбе, мы, вместо того чтобы слушать ее и сопереживать, демонстрируя свое уважение, постарались преуменьшить значимость ситуации, тем самым обесценив ее чувства и, на самом деле, ее человеческую сущность. Мы принизили ее боль и начали защищать молодоженов, призывая ее понять, что они хорошие люди и не расисты. Она, оказавшись отвергнутой, сказала, что, по ее мнению, мы не хотим видеть ее такой, какая она есть. Пытаясь быть «миротворцем» и восстановить «единство», я ответил на боль Кей признанием: когда я смотрю на нее, я вижу не темнокожую женщину, а только моего друга. Я вижу не цвет; я вижу ее сердце. И таким образом подтвердил то, о чем она говорила ранее.
Меня, как белого человека, учили, что я не должен видеть цвета, не должен замечать различий, а должен относиться ко всем одинаково. И хотя эта концепция цветовой слепоты звучит, с точки зрения белых, привлекательно и идеалистично, она не только игнорирует устоявшиеся социальные конструкции и сам фундамент, на котором построены США, — она также оставляет без внимания богатые, прекрасные культуры и гуманизм небелых людей. Фактически высказанное белым человеком признание «я не вижу цвет» — независимо от того, насколько добры его намерения, — часто воспринимается цветными так же, как Кей восприняла бы мои слова «я решил не видеть ТЕБЯ». Ведь ни для кого не секрет, что мы видим цвет, и неважно, какого цвета мы сами. Так что когда белый говорит темнокожему, что он не видит цвет, на самом деле он хочет сказать: «Я не расист». И, говоря это Кей, я на самом деле транслировал другое: хотя я и знаю, что она темнокожая, я решил игнорировать это и «перекрасить» ее в белый, чтобы поддерживать дружбу в рамках, удобных мне… а не ей.
Еще более безумно во всей этой истории с «я не вижу цвет» то, что она противоречит учению моей религии, и тем не менее, развиваясь как белый американец, я изменил для себя этот аспект и трактовал его абсолютно неверно. Упоминая о цвете и разнообразии, Абдул-Баха говорит: «Созерцайте прекрасный сад, полный цветов, кустарников и деревьев. Каждый цветок обладает своим очарованием, особой красотой, восхитительным ароматом и чудесным цветом. То же и с деревьями — сколь разные они по размеру, высоте и форме листьев и какие разнообразные фрукты приносят! Все эти цветы, кустарники и деревья растут из единой земли, одно солнце светит им всем, и одни и те же облака дают им дождь». И он продолжает: «Если вы встречаете тех, кто отличается от вас расой и цветом… думайте о них как о разноцветных розах, растущих в прекрасном саду человечества, и радуйтесь возможности находиться среди них».
Как я мог это пропустить? Мы все видели боль Кей, но, когда она поделилась ею с нами, мы закрыли на нее глаза — а также разумы и сердца. Вернувшись домой после путешествия, мы все получили от Кей электронное письмо, где она в понятном гневе воскликнула: «Это было сраное дерьмо!» Она объяснила, что рассчитывала на лучшее в нас и ее глубоко ранила вся эта ситуация: «Тем вечером я поняла, что мои дорогие друзья, стремящиеся к единству в рамках разнообразного глобального сообщества, понятия не имеют, как выглядит моя боль. Меня трясло, я сидела на одной скамье с вами, а вы не видели меня. И даже не догадывались посмотреть».
Ее письмо было честным и кое-что прояснило для нас (хотя она и не обязана была делать это — брать на себя труд объяснять нам, почему ее дискомфорт, боль и злость оправданны). Она закончила такими словами: «Моя жизнь темнокожей женщины научила меня не реагировать. Ведь иначе я рискую получить клеймо излишне драматичной, нервной или глупой… или, еще хуже, подвергнусь остракизму и останусь в одиночестве. Озвучить свои глубочайшие переживания в данный момент — это привилегия, которой у меня никогда не было. В ситуации, когда я чувствую себя непонятой и подавленной, я, скорее, спрячу свою реакцию и выживу».
Хотел бы я сказать, что это письмо все перевернуло в нас. Оглядываясь назад, я почти не могу поверить в то, что не понял тогда слов Кей, не поспешил извиниться и не начал выяснять причины, по которым пропустил все произошедшее и не встал на ее сторону. Кто-то, кого я люблю, обнажил передо мной свою душу и показал мне свою боль, а я, упрямо невежественный, не увидел этого, оказался слишком гордым и слабым, чтобы выдержать это. Я глубоко смущен тем, что случилось потом. Вместо того чтобы сразу перезвонить Кей, мы с женой, все еще ничего не понимая и находясь под влиянием своих привилегий, перевернули историю, сконцентрировавшись на собственных эмоциях, и превратили свое привилегированное положение в положение жертвы, ощутив себя под иррациональной атакой и придя к заключению, что она излишне раздувает проблему.
На протяжении следующих шести лет я стал понемногу учиться — слушать своих темнокожих друзей, когда они делились опытом, похожим на опыт Кей. Когда же я отправился в путь самопознания и углубился в свою мужественность, то понемногу начал замечать, что расовые проблемы пересекаются с предметом моего исследования. Время от времени я задумывался о ситуации с Кей и глубоко раскаивался из-за того, как реагировал на нее, как неверно обращался с ее чувствами и самой ее человеческой сущностью. Я ощущал тот самый комок в животе, ту самую тяжесть на сердце, которые подсказывали мне, что я должен извиниться перед Кей. Но сразу же отмахивался от этого, говоря себе, что мы друзья, мы развиваемся и обращаться к этому — лишь снова бередить старые раны.
А потом убили Джорджа Флойда. Это не должно было быть связано с его смертью и с бессчетным количеством других смертей, бывших и будущих. Это не должно было быть связано с самоизоляцией во время глобальной пандемии. Не следовало мне дожидаться всего этого, чтобы взять в руки телефон и набрать номер Кей. Это дорого обошлось обществу и дорого обошлось Кей — чтобы мы с женой позвонили и извинились, чтобы мы поняли, насколько были неправы и сколько любви и добра содержалось в том письме. Но, как мне ни грустно и стыдно, цена оказалась именно такой.
Надо признать, мы с Эмили очень волновались, когда связались с Кей и попросили об онлайн-встрече в FaceTime. Не думаю, что я так сильно нервничал с тех пор, как выступал на сцене TED. Избавлю вас от подробностей нашего общения, а если вкратце — мы хотели донести до нее, как глубоко сожалеем не только о том, что произошло, но и о том, что мы не поддержали ее как друзья и просто люди. Мы дали ей понять, что именно благодаря ей, ее открытости и способности, превозмогая боль, обучать своих белых друзей мы оба решили научиться правильным вещам и избавиться от тех знаний о мире, которые считали истинными. Я признал, что повел себя некорректно, заявив, будто «не вижу цвет». И выразил сожаление из-за того, что мы слишком долго пытались очнуться от морока. Затем я пообещал ей сделать все возможное, чтобы обучиться самому и научить всю мою семью этим азам, и сообщил, что готов к «неудобным» разговорам с белыми людьми, поскольку бремя образования белых людей не должно лежать лишь на ее плечах и плечах других темнокожих.
Кей ответила на наши извинения так, как не стоило бы, тем способом, которого мы не заслужили. Она даровала нам благословение из недр того источника любви, который вел ее по жизни. Она приняла наши извинения, и мы примирились. Она открыла нам то, о чем говорил Абдул-Баха, — источник света внутри нее и то, каким может быть мир, в котором люди по-настоящему видят друг друга. Когда мы наконец сумеем разглядеть друг друга — с цветом кожи и прочими особенностями, — новый мир, мир справедливости и равенства, перестанет обходиться так дорого темнокожим людям и потрясающей женщине Кей.
В дополнение к тому, что я сказал Кей о «невидении» цветов, приведу еще несколько примеров фраз, которые я высказывал, твитил, размещал в Сети и в которых лишь недавно увидел проявления живущего во мне расизма:
«Моя первая подруга была темнокожей».
«Он крутой спортсмен, как и многие молодые темнокожие».
«Это не о расе, мужик. Не устраивай сцен».
«Многие из моих лучших друзей — темнокожие».
«“Черные жизни важны”, как важны и “синие жизни” (то есть жизни полицейских), и вообще “все жизни”[17] — ведь все мы из одной человеческой семьи».
К сожалению, этот список намного длиннее, и я обязательно стану дополнять его по мере того, как буду узнавать новое, отучаться от старого и заново открывать для себя, что значит быть белым мужчиной в наше время и в нашей культуре.
Как и большинству белых американских детей, мне объясняли, что расизм — это откровенные и ужасающие действия людей, уверенных в том, что Темнокожие не должны пить с ними из одного фонтанчика, обязаны сидеть в задней части автобуса, или в том, что Темнокожий мужчина заслуживает линчевания, даже если его просто заподозрили во внимании к белой женщине или в разговоре с ней. Расизм царил, когда Темнокожие находились в рабстве, но и потом, после отмены рабства, он проявлялся в том, что Темнокожие не имели права голоса. Расисты — это члены Ку-клукс-клана и злобные, невежественные, как правило, пожилые люди с юга США, до сих пор использующие слово на «н»