В этом, пожалуй, кроется самая большая сложность поиска «комфорта в некомфортном». Необходимость удержать паузу, прежде чем среагировать, особенно если первая реакция — потребность защитить себя. Часто мое желание защититься — само по себе хороший индикатор, оно свидетельствует о том, что мне нужно заткнуться, послушать и порефлексировать. Оно подталкивает меня к риску, к тому, чтобы я сорвал с себя удобную маску, посмотрел на себя критично и признал: да, возможно, я не понимаю всего, нахожусь не на той стороне истории, не осознаю своих привилегий и не вижу полный спектр расизма, существующего в нашем обществе. Может быть, мне следует работать над собой.
Насколько нелепо звучало бы, если бы мы в том же ключе рассуждали о гендере? Например, я сказал бы: «Моим первым другом была девушка, поэтому я, конечно, не объективирую женщин». Или: «Я женат на женщине, у меня есть дочь, и моя мама — тоже женщина, как и моя сестра, так что я не могу быть сексистом». Или даже так: «Я не вижу гендера и отношусь ко всем одинаково». Тогда все мое путешествие, в рамках которого я пересматриваю свою мужественность, не имело бы смысла, этой книги не существовало бы, и ни одна из проблем, вызванных социальным давлением в области гендерных стандартов, не являлась бы проблемой. Однако я здесь, продолжаю свой путь, пишу эту книгу, разучиваясь и заново обучаясь тому, что значит быть мужчиной, что значит быть хорошим человеком.
И я должен провести такую же работу в вопросах расы. Потому что, увиливая от этой работы, я возлагаю груз ответственности на тех людей, которые подвергаются угнетению по расовому признаку. Точно так же я, отказавшись от работы над своей мужественностью, переложу ее на женщин, трансгендеров и внегендерных персон, потому что существующая система лишает преимуществ именно их. Кроме того, снимая с себя ответственность и необходимость трудиться над собой, я теряю связь с людьми, шанс исцелиться и радость, приходящую благодаря этой деятельности. Я перестаю видеть полный спектр возможностей, которые предоставляет мое путешествие — не всегда легкое, но до сих пор значимое и ценное для меня. В конце концов, больше, чем белым мужчиной с добрыми намерениями, я хочу быть хорошим партнером, отцом, другом… человеком.
Меня не учили видеть ни привилегии белых, ни мужские привилегии.
Как и мужские привилегии, привилегии белых — это невидимая сила, которая дает мне преимущества, отсутствующие у других.
Как и мужские привилегии, привилегии белых внедряются в нас через социализацию в обществе и культуре.
Как и мужские привилегии, привилегии белых мне неловко обсуждать. Однако если вы чувствуете себя задетым, когда я упоминаю «мужские привилегии» и «привилегии белых», это значит лишь одно: нам необходимо говорить об этом. Так что давайте вместе окунемся в эту холодную ванну; да, вода не теплая, но я обещаю: это принесет пользу всем нам.
Я не могу вспомнить, когда впервые выступил против концепции привилегий белых, но я точно помню, какими способами защищался и отрицал ее. Однако я обнаружил, что спорил с неверно истолкованной, ошибочно понятой идеей привилегий белых. Только начав погружаться в тему мужских привилегий, я чувствовал, будто мне говорят: ты недостаточно потрудился, ты не заслужил на самом деле эту работу или повышение, твои жертвы и тяжелый труд были незаметны. Словно все это есть у меня лишь потому, что я мужчина. Я спорил: «Я работал не покладая рук ради этого! Никто не давал мне ничего просто так. Я заработал все, что имею». Мне казалось, что у меня крадут мою собственную историю, мои личные победы (хм-м-м, звучит знакомо?). Все это я испытывал, когда дело дошло до привилегий белых. Но моя оборонительная позиция была признаком моего невежества.
Существует множество различных привилегий, каждая из которых заслуживает отдельной книги. Ежедневно я учусь чему-то новому и теперь по-новому оцениваю не только свое место в обществе, но и привилегии — а их мне дает даже нечто настолько простое, как физическое здоровье или отсутствие инвалидности. Часто ли мы, просыпаясь поутру, испытываем благодарность за свое здоровье, или за наличие рук, или за способность видеть и ходить? Обычно — нет, по крайней мере до тех пор, пока эти возможности у нас не отнимут и мы не начнем по-настоящему ценить все прелести и привилегии, которые дают нам наши тела. Как человек со здоровым телом, я уверен: магазины, дома, парки и улицы мне доступны. Я могу путешествовать и есть в ресторанах, не задумываясь о том, как попаду в общественный транспорт или пройду через терминал в аэропорту. Но в то же время, имея все эти привилегии здорового тела, я не пытаюсь защищаться или отрицать их, я готов спокойно говорить об этом. Почему? Есть часть меня, которую я ощущаю иначе, так как раса и гендер стали очень политизированными темами. Может быть, это из-за противопоставления хорошее/плохое и нежелания признавать мои привилегии белого человека, ведь если я их признаю, то больше не смогу игнорировать расовое неравенство? Или, возможно, тут что-то совсем другое — то, что мне еще предстоит изучить. Но я понимаю: наличие привилегий здорового тела не означает, что я не испытываю никаких проблем или трудностей, — просто у меня нет некоторых конкретных проблем и трудностей.
Я предпочитаю думать о привилегиях как о забеге на 110 метров с барьерами. Прежде всего я в самом буквальном смысле обладаю привилегией находиться на трассе, потому что инвалид-колясочник неспособен участвовать в беге с препятствиями и имеет намного меньше возможностей в других атлетических дисциплинах. Значит ли это, что я не рвал задницу на тренировках, не придерживался режима питья и диеты с правильным соотношением питательных веществ (чисто гипотетически, так как в старшей школе я мог съесть тако за несколько часов до забега)? Нет, это всего лишь означает, что у меня есть преимущество, недоступное другим.
Образно говоря, я думаю о привилегиях как о беге с препятствиями, будучи убежден: каждый из нас бежит собственный забег, по своей личной дорожке, к тому же с персональным набором препятствий на пути к финишу. Если сильно упростить, то привилегия белого означает, что цвет моей кожи никогда не станет для меня препятствием, и точно так же привилегия мужчины означает, что препятствием никогда не станет мой пол. Это не значит, что препятствий нет вовсе — что мне не с чем бороться, что я недостаточно тружусь ради успеха, — это значит лишь, что цвет моей кожи никогда не будет работать против меня. В обществе же, построенном на глубоком расовом разделении, отсутствие расового барьера не только не работает против меня, а, напротив, часто помогает мне — так же, как принадлежность к мужскому полу помогает в патриархальной системе.
Если я способен ясно видеть привилегии своего здорового тела, то, вероятно, и привилегии белого человека не такие уж невидимые, как я думал? Может быть, когда я начну смотреть в их сторону, искать их, они проявятся, станут заметными, как и мужские привилегии.
Приведу несколько примеров привилегий белых и/или мужчин.
Согласно опросу 2018 года, на каждый доллар, заработанный белым мужчиной, приходятся 79 центов, заработанные женщиной. Темнокожая женщина при этом заработает 62 цента, женщина испанского или латиноамериканского происхождения — 54 цента.
Я могу легко найти пластырь «телесного» цвета, более-менее подходящего к цвету моей кожи. (Поприветствуем торговую марку Tru-Colour Bandages, смело прокладывающую путь пластырям и кинезиологическим тейпам в широком диапазоне цветов, соответствующих широкому спектру тонов кожи! #нереклама.)
Я чувствую себя защищенным и не вынужден большую часть времени задумываться о своей безопасности. Одна из моих близких подруг вспоминала: как-то раз она спросила мужа, белого мужчину, насколько часто он думает о личной безопасности. Он без промедления ответил, что редко, только в экстремальных ситуациях вроде автомобильной аварии или, скажем, когда грабят соседний банк. В ответ он поинтересовался, часто ли об этом же задумывается она. И что же услышал? «Ежедневно, по несколько раз в день. Когда я иду к машине, а на улице темно, когда мужчина подходит ко мне в магазине, когда выхожу на пробежку, когда еду домой и замечаю, что какая-то машина увязалась за мной, когда путешествую одна и сижу рядом с мужчиной в самолете…» Узнав об этом, я задал тот же вопрос Эмили, и она без запинки начала рассказывать обо всем, о чем ей приходится беспокоиться постоянно и что никогда не приходило в голову мне. Например, желая в одиночестве дойти ночью до машины, она зажимает ключи между пальцами так, чтобы получилась мини-версия когтей супергероя Росомахи.
Коуч по антисексизму Джексон Кац на своих тренингах десятилетиями задает мужчинам и женщинам один и тот же вопрос: что вы делаете каждый день, чтобы предотвратить сексуальное насилие? Кац говорит, что почти все женщины в аудитории поднимают руки и легко перечисляют бесконечное множество действий, которые им приходится предпринимать: они не занимаются бегом по ночам, носят с собой баллончик с перечным спреем или слезоточивым газом, запирают двери машины сразу, как только садятся в нее, паркуются в освещенных местах, убеждаются в том, что друг или член семьи всегда знает, где они и куда собираются, и так далее. А что же мужчины? Что, по нашим словам, мы делаем ежедневно, чтобы предотвратить сексуальное насилие? Ничего. Никто не поднимает рук. Трудно поверить, что мир, в котором живем мы, мужчины, и особенно белые мужчины, может выглядеть настолько по-разному в зависимости от тела, в котором мы родились. Эта разница и есть привилегия.
Активистка Дэниель Мускато разместила в Twitter вопрос: «Что вы (женщины) делали бы, если бы для мужчин ввели комендантский час с 9 вечера?» Ответы полились тысячами, и читать их было непросто. Большинство женщин не придумывали ничего необычного; они говорили, что могли бы, например, сходить в магазин или на пробежку, послушать музыку в наушниках, дойти до машины, не зажимая ключи между пальцами в качестве импровизированного оружия, либо получили бы возможность поспать на первом этаже с открытыми окнами. Другими словами, они посвятили бы себя вещам совершенно обычным, которые не должны приносить страх, — тому, чем многие мужчины вроде меня занимаются спокойно и беззаботно каждый день. Стоит отметить, что вопрос Мускато возник вследствие ее общения с другом; она поделилась с ним тем, как ее жизнь изменилась после того, как она совершила каминг-аут как трансгендерная женщина: то, о чем она никогда раньше не задумывалась, теперь стало частью ее ежедневной ментальной и физической нагрузки — более тяжелой для трансгендеров, и особенно Темнокожих трансгендеров, чем для кого-либо другого. О подобном мне рассказывал и трансмужчина и активист Джевон Мартин: будучи рожденным в теле Темнокожей женщины, он находился на пересечении угнетений, характерных для Темнокожих женщин, а когда совершил переход, то начал противостоять другой стороне расизма — в нем, как в Темнокожем мужчине, теперь стали видеть угрозу.