— Ты не сможешь, — ответил Броди на мое заявление.
Я нахмурилась, наконец посмотрев в его сторону.
Он закатал рукава, обнажив жилистые предплечья. Я попыталась не пялиться.
Раньше мне не нравились мускулистые мужчины. Мне нравились занудные дрищи, потому что так я не вспоминала о мальчиках, которые дразнили меня, изо всех сил стараясь проявить ядовитую мужественность.
И все же передо мной был тот самый парень, который дразнил меня, но его мужественность больше не была напоказ. От него веяло ею, как одеколон. И не пахло едко. Ни капельки.
— Могу, — вздохнула я. — Это свободная страна, и ты не можешь держать меня здесь.
Что-то изменилось в его лице, выражение, которое я не смогла определить.
— Я не держу тебя здесь. Погода удерживает, — он кивнул на улицу.
Я периодически выглядывала в окно, как какой-то сумасшедший, пялившийся в телевизор… но на самом деле не видя ничего.
Теперь я увидела, что снег падает быстро, и услышала свист усиливающегося ветра.
Это выглядело еще хуже, чем тогда, когда я вышла на улицу из дома.
— Но ты же горец, — воскликнула я. — У тебя есть грузовик.
— Да, но ты ценный груз, — его глаза быстро осмотрели меня с головы до ног, затем обратно. — В такую погоду можно совершать только экстренные поездки.
— Это экстренная поездка, — возразила я, игнорируя слова «ценный груз» и то, что я от этого ощутила.
На лице Броди мгновенно отразилось беспокойство.
— Почему? Что случилось? — он вскочил со стула и опустился на колени рядом со мной, как будто собирался осмотреть меня.
Я быстро вскочила, чтобы оказаться подальше от него.
— Со мной все в порядке… физически, — я подошла к окну, чтобы посмотреть на погоду. Все выглядело очень плохо. — Все из-за тебя! — я развернулась, чтобы начать расхаживать по комнате, как будто он виноват в погодных условиях.
— Уилл, ты не присядешь? — он наблюдал за мной, нахмурив брови.
Я проигнорировала это и продолжила топтать его уютный коврик в своих огромных и раздражающе теплых носках, глядя на падающий снаружи снег. Падение хлопьев приводило в бешенство. Возможно, это было бы успокаивающе, если бы я была тут наедине с горячим напитком, кучей печенья и стопкой книг.
А не с человеком, который мучил меня в старших классах, и которого я все еще ненавидела.
Мужчина, который слишком красив для своего же блага.
И спас меня от неминуемой смерти.
Затем одел меня в мягкую одежду, которая прогоняла холод из костей и приятно пахла.
— Зачем ты привел меня сюда? Почему ты не отвез меня домой после того, как нашел?
— До меня было ближе, — он приподнял плечо. — Погода ухудшалась. Нужно было обеспечить твою безопасность и отвезти в тепло. Сядь.
Я перестала расхаживать по комнате и сердито посмотрела на него.
— Буду делать, что захочу, ведь, очевидно, что я застряла здесь с тобой.
Уголок его рта приподнялся в игривой ухмылке.
— Я не кусаюсь.
Волна желания пронзила меня. Почему я думаю о его укусах? Или о его рте.
— Мне нужно вино, — заявила я, заметив винный шкаф рядом с книжной полкой.
Рывком открыв ящик в буфете и порывшись в нем, потом схватив штопор, я целеустремленно направилась к шкафу.
Взяла бутылку. На ней была французская этикетка.
— Дорогое? — спросила я Броди, который все еще наблюдал за мной. Не дав ему возможности ответить, я поставила вино на стол. — Надеюсь, что да, — сказала я, не глядя на него.
За стеклянной дверцей буфета в аккуратный ряд стояли бокалы для вина. Я рассеянно подумала о том, как организованно и красиво все выглядело, гадая, украсила ли это бывшая — или нынешняя — девушка. Не могла представить, чтобы Броди покупал бокалы для красного вина на длинной ножке и расставлял их.
Я плеснула вина в бокал, немного расплескав и не обращая на это внимания.
— Если ты выпьешь это, — он кивнул на вино, — мне придется следить за тобой всю ночь.
У меня пересохло во рту, и где-то еще стало влажно.
— О чем ты говоришь? — я фыркнула, сжимая ножку бокала.
— Возможно, у тебя легкое переохлаждение, — он подошел ко мне, доставая из шкафчика еще один бокал.
Телом слегка коснулся моего, его запах был ошеломляющим и опьяняющим.
Броди намеренно прижался своим торсом к моему, пальцы коснулись того места, где я все еще сжимала бутылку.
Я дернулась, ослабляя хватку, затем отступила назад, чтобы он мог налить себе вина.
— Не следует употреблять алкоголь, если у тебя переохлаждение, — продолжил он. — Но я могу только догадываться, чем закончилась бы моя попытка отобрать у тебя этот бокал.
Я крепче вцепилась в него. Я не была зависима от вина, но не собиралась позволять Броди указывать мне, что делать.
Должно быть, это отразилось на моем лице, потому что он усмехнулся. Звук был приятным.
— Да, я так и думал, — пробормотал он с улыбкой. — Тогда выпьем вместе, и я пригляжу за тобой, — он кивнул в сторону гостиной. — Думаю, по телеку показывают рождественские фильмы, если ты их любишь, можем посмотреть. Твоя мама, вроде, не сторонница традиций, но не знаю, как ты к этому относишься, — в его тоне было еще больше теплоты.
Я не хотела улыбаться. Но ничего не могла с собой поделать. Он говорил о моей матери с нежностью, которая должна была меня выбесить. Он прав. Мама не похожа на человека, который любит соблюдать традиции на Рождество. И во многих отношениях она была, скорее, религиозной.
Но в чем-то она была традиционной. Как и я. Я любила рождественские фильмы. И в нашем доме мы всегда украшали елку после ужина в честь Дня благодарения под музыку и один из фильмов на заднем плане.
Я подумала о ненаряженной елке в нашей гостиной, о коробке с украшениями, которую мама поставила сегодня утром с широкой улыбкой на лице.
Что-то острое пронзило живот.
— Ладно, кино, — уступила я. — Но никаких разговоров. И по разные стороны дивана.
Броди сжал губы, как будто сдерживал улыбку.
— Окей, босс.
От этих слов у меня внутри все сжалось. Между ног.
Я хмуро посмотрела на него, обойдя стол, чтобы добраться до гостиной. Шла долгим путем, чтобы мне не пришлось приближаться к нему.
Вот только у меня не было выбора, кроме как быть рядом с Броди Адамсом. Я застряла с ним в этом доме. И он заводил меня все больше и больше.
ГЛАВА 11
УИЛЛОУ
Наступила ночь. Бутылка вина стояла на кофейном столике. В камине пылал огонь, собака свернулась калачиком на лежанке.
Фильм «Один дома» транслировался на плоском экране телевизора. Я заметила, что у Броди не украшен дом.
С другой стороны, это всего лишь День Благодарения. И он, вроде, живет один, вряд ли он украшает дом.
Я подумала о его отце, подумала, были в его доме рождественские традиции или нет.
Были ужины День благодарения?
Что-то подсказывало: не было.
Я уставилась в телевизор. Я не должна была думать о Броди, о его детстве, и уж точно не должна переживать за него.
Казалось, что мужчина на другом конце длинного дивана — недостаточно длинного, потому что его тело заняло все пространство, — думал о том же, что и я, поскольку он заговорил впервые с тех пор, как включил телевизор.
— Прости, — нарушил он тишину, поставив на паузу. — За то, что сделал с тобой, когда мы были детьми.
Мое сердце екнуло. Еще одно извинение. Простое. Тихое «прости» после спасения, теплой ванны, горячего какао, ужина, пирога, камина, милой собачки.
— Мы не будем говорить об этом, — твердо заявила я, уставившись в телевизор.
Маколей Калкин застыл на экране. Я уставилась на пульт в руке Броди.
— Включи, — потребовала я.
Броди не включил. Он бросил пульт на столик, вне пределов моей досягаемости, затем устроился на диване так, чтобы быть ближе и лицом ко мне.
— Клянусь Богом, Уилл, я не понимал всего, что происходило, — его тон был полон сожаления. — И это не оправдание. Я должен был думать о чувствах других. Я был глупым ребенком, полным гнева. И так поглощен собой, так старался стать лучше для него, хотя на самом деле был обычным хулиганом.
Было нетрудно догадаться, о ком он говорил. Мои мысли вернулись к тому дню, к тому ужасному дню. Я вспомнила звук пощечины, гримасу отвращения на лице его отца, слезы в глазах Броди.
— Отец ненавидел меня, — продолжил он. — Потому что я напоминал ему маму, наверное. Потому что я убил ее.
— О чем ты говоришь? — спросила я, забыв, что должна избегать душевных разговоров. — Твоя мама умерла при родах.
Я знала эту историю. Все в Нью-Хоуп знали эту историю. Трагичную историю. Его мама умерла при родах, и убитый горем отец растил его один. Он присутствовал на каждой его игре, был, по общему мнению, идеальным отцом для золотого мальчика.
Но все было не так, как казалось. Я знала это не понаслышке.
— Мама умерла, рожая меня. Следовательно, это моя вина.
Я открыла рот. Закрыла. В его голосе было так много печали. Грусть, которая пустила корни и с годами разрослась.
— Это безумие, — сказала я наконец. — Ты был ребенком. Ты не виноват в ее смерти.
Я не знала, почему утешала его, но у меня было непреодолимое желание унять его боль и пнуть его отца в голень, хотя тому уже за шестьдесят.
Броди пожал плечами.
— Я не поэтому тебе рассказываю. Просто даю понять, почему я тогда был куском дерьма. Хотя, многим людям было гораздо хуже, но все же им удалось превратиться в гораздо лучших людей.
— Я больше не хочу об этом говорить, — я поджала губы.
Мне не нравилось вспоминать тот период своей жизни. Не нравилось, что я начинала понимать Броди, прощать его. Ведь я не знала, кем буду без своих обид.
Он выглядел так, словно хотел настаивать, но затем кивнул.
— Тогда, о чем ты хочешь поговорить?
Я указала на выключенный телевизор.
— Я не хочу разговаривать. Хочу посмотреть фильм.
Когда он не сделал ни малейшего движения, я заставила себя посмотреть на него.