ыл направлен на службу, повидал ужасы, о которых мне не хочется вспоминать, потом решил, что маленький городок в горах — это место, где я смогу обрести покой. И для того, чтобы обрести этот покой, мне пришлось забыть многое дерьмо из прошлого.
Я на мгновение остолбенела. Не ожидала, что он будет таким откровенным и уязвимым, особенно перед коллекцией фаллических статуй плодородия. Я ожидала высокомерия. Была к этому готова.
Но я взяла себя в руки.
— Я очень рада, что ты обрел покой, — ответила я, не зная, был это сарказм или нет. — Но я — нет. Только не сейчас, когда ты стоишь передо мной. Находишься рядом. Так что, будь добр, оставь меня, буду признательна.
Он смотрел на меня с сожалением, но в то же время с оттенком жгучего желания, как и вчера вечером. Я изо всех сил старалась не поддаваться. В Лос-Анджелесе мне всегда нравились более мягкие мужчины, у которых не было мозолей на руках, которые никогда в жизни не держали в руках топор и для уборки нанимали клининг. Не думала, что мне нравятся суровые горные мужики.
Особенно те, кто носят форму.
Особенно те, кого я ненавижу.
Но оказалось, что да.
Но я не стану рабом своих низменных инстинктов.
— Ты не можешь ненавидеть меня вечно, — сказал он наконец.
Я внимательно посмотрела на него, удивленная его словами и обрадованная, что он произнес их, напомнив, что он такой же зазнайка, каким и был всегда.
— Я могу делать все, что захочу, черт возьми. Я взрослая и самостоятельная женщина, так что буду продолжать ненавидеть тебя, ну, не знаю, до скончания веков.
Его ноздри раздулись, и я заметила, как он сжал кулаки.
— Я же извинился.
Я всплеснула руками.
— Ох, он извинился, — я посмотрела вверх, как будто обращалась к небу. — Что ж, это все меняет, — мои прищуренные глаза вернулись к нему. — Давай заплетем друг другу косички и поговорим о наших надеждах и мечтах.
— Господи, Уилл, я…
— Не смей, — огрызнулась я. — Только друзья называют меня так, а ты мой враг. Враги должны обращаться ко мне, называя полное имя или, если больше нравится, мисс Уотсон. Мне, например, нравится.
Он раздраженно провел рукой по подбородку. Этот жест мне не понравился.
Нисколечко.
— Я не хочу быть твоим гребаным врагом, мисс Уотсон, — разозлился он, шагнув вперед, прямо в мое личное пространство.
Я не отступила. Хотя следовало. Мне не нравилось, когда нарушали личное пространство. Я не тактильная. Что расстраивало моих немногочисленных романтических партнеров.
Мне не нравилось, когда люди стояли слишком близко ко мне в очереди в продуктовом магазине, в службе безопасности аэропорта, да вообще везде. И все же я позволила Броди Адамсу это сделать.
Я затаила дыхание, когда его запах стал сильнее. Более опьяняющим. Подойдя ближе, он возвышался надо мной, заставлял чувствовать себя маленькой, хрупкой, ранимой… покорной.
Мне не нравилось это. Я хотела быть высокой, не нуждаться в защите, и, конечно, не считала себя покорной. Хотя, от этого слова у меня намокли трусики.
Я сглотнула, глядя вниз.
Его рука коснулась моего подбородка, приподнимая.
Я могла бы зажмурить глаза, но это выглядело бы слишком по-детски, а я хотела доказать себе и ему, что могу поддерживать зрительный контакт, не проявляя никакой реакции.
Мое тело не было согласно. Щеки вспыхнули, а бедра сжались, когда наши взгляды встретились.
— Я не хочу, чтобы мы были врагами, мисс Уотсон, — повторил он. — Я хочу пригласить тебя на ужин. Потом просто отвезти домой.
Его голос, мягкий и теплый, снова поразил меня. В хорошем смысле. В очень хорошем смысле.
Пока слова не просочились сквозь бабочек в животе к местам, где обитает логика.
Мое тело напряглось.
— Как мило с твоей стороны, что ты пришел и сказал мне, чего хочешь, — парировала я приторно-сладким голосом. — А я хочу, чтобы Эдвард Руки-ножницы сделал мне мазок Папаниколау5, — я не отрывала от него взгляда. — А теперь убери от меня свою руку, пока я не подала на тебя в суд за сексуальное домогательство и не добилась твоего увольнения.
Я была совершенно уверена, что не смогу выполнить свою угрозу, но мне понравилось, как она прозвучала.
И это сработало. Спустя одну очень долгую секунду. И слава богу, поскольку моя решимость начала колебаться.
Это потому, что у меня долгое время не было секса. А хорошего секса еще дольше. Я находилась в присутствии привлекательного мужчины, от которого исходило сексуальное возбуждение. Это рефлекторная реакция. Вот и все.
Броди, к счастью, отступил назад. Я с усилием удержалась на ногах, надеясь, что мой взгляд был ледяным.
— Я не сдамся, — ответил он, стиснув зубы.
— Что ж, тогда увидимся в полицейском участке, когда я буду подавать на тебя заявление, — я пожала плечами.
— С нетерпением жду встречи с тобой, — его взгляд целеустремленно прошелся вверх и вниз по моему телу, обжигая.
Потом он повернулся и вышел за дверь.
Я не могла не смотреть ему вслед. Может, он и придурок, но задница у него отличная. И я, наверное, была в каком-то трансе, потому что чуть не вскрикнула, когда рядом со мной появилась мама.
— Какао, — предложила она, держа в руках дымящуюся кружку.
Я уже давно привыкла к тому, что она во время праздников готовит мне какао, а не горячий шоколад, как делают чужие мамы. И я очень любила этот напиток и всегда пила его в это время года.
Я взяла предложенную ею кружку и отхлебнула.
— Спасибо.
— У вас с шерифом, кажется… был напряженный разговор, — подметила мама, смотря поверх своей кружки.
Она была в форме двух больших женских грудей, дополненных детально оформленными ареолами.
Я отхлебнула из своей кружки, обычной. По крайней мере, такой обычной, какую можно купить в мамином магазине. Ничего не ответила, и это, конечно, еще больше заинтересовало маму.
— Хм, тут что-то есть, — сделала она вывод.
— Можно и так сказать, — пробормотала я.
Ее глаза загорелись.
— О, моя богиня, это так прекрасно. Как в романах со вторым шансом. Тогда был момент неподходящий, и теперь ты вернулась…
— Я не вернулась, — перебила я ее. И тут же почувствовала виноватой за свой резкий тон, когда свет в маминых глазах померк. — И это не роман второго шанса, — добавила я, на этот раз менее язвительно, но твердо. — Между нами никогда не было романтических отношений. Ты помнишь, как я выглядела раньше?
Мама потянулась, чтобы заправить прядь волос мне за ухо. Я позволила ей несмотря на то, что от этого жеста почувствовала себя десятилеткой.
— Я помню, что ты была неповторимой и лучезарной.
— Жирная, неухоженная кожа не придавала мне сияния, — закатила я глаза. — И, несмотря на твой жизнерадостный взгляд на жизнь, даже ты должна признать, что я не та девушка, с которой бывший капитан футбольной команды, — я кивнула в сторону, куда ушел Броди, — стал бы общаться. Если только не для того, чтобы подразнить меня.
Всегда радостный взгляд мамы стал суровым.
— Подразнить? О чем ты говоришь?
По понятным причинам мои родители не знали о травле, которой я подвергалась в старших классах. Мой брат тогда уже окончил школу, прежде чем травля достигла своего пика. Да, папа был человеком с мягкими манерами, а мама — миролюбивой хиппи, но они любили меня всей душой. И ни за что не остались бы в стороне и не позволили бы, чтобы надо мной издевались. Они бы вмешались, что, скорее всего, усугубило бы ситуацию.
Так что они оставались в неведении.
— Ничего такого, — я махнула рукой. — Забудь, что я сказала.
— Уиллоу Артемис Уотсон. Я никогда не забывала и никогда не забуду ни единого твоего слова, — фыркнула она. — Над тобой… издевались в школе? — в ее голосе звучало потрясение.
Я вздохнула, ненавидя выражение ее лица и желая защитить ее от прошлого.
— Нет, мам. Просто я не была королевой выпускного бала и не походила на крутых чирлидерш. Я была скорее… странноватой. Для таких людей, как Броди, я была слишком… не такой.
Мама прищелкнула языком, ее горящий взгляд был направлен на входную дверь магазина.
— Я хочу отправиться в офис шерифа и поговорить с ним.
Я расхохоталась.
— Мама, ты не можешь отчитывать шерифа за то, что он делал восемнадцать лет назад.
— Могу и сделаю, если это касается моей дочери.
Она была абсолютно серьезна.
— Мам, — снова вздохнула я. — После всего, что случилось, меньше всего я хочу, чтобы на меня обращали внимание. Из-за этого я уехала из Лос-Анджелеса. Я хочу жить здесь, не привлекая к себе внимания. Просто хочу… быть. Давай забудем?
То, как мама наклонила голову, заставило меня забеспокоиться, что она не уважит мои желания — впервые на моей памяти. Но, еще немного посмотрев на меня сердитым взглядом, она грустно улыбнулась.
— Да, детка, конечно, — она погладила меня по щеке. И снова я позволила ей. — Тебе нужно прийти в себя. И мы забудем о Броди Адамсе. Ему отныне запрещено заходить в магазин, и он больше не получит от меня рождественское печенье.
Я не стала с ней спорить по этому поводу. К тому же, в городе обожали мамину доставку печенья. Попасть в список получателей очень трудно.
— Поверь, мам, я забуду о Броди Адамсе.
Мой подбородок горел от его прикосновений до конца дня.
Я не позволяла себе думать об этом.
Но, в конце концов, он мне приснился.
БРОДИ
Было три часа ночи.
Десять минут назад я проснулся от резкого толчка.
На этот раз меня разбудил не кошмар, в котором я нес на себе тело своего мертвого товарища.
Нет, это было воспоминание о том, как я сидел на трибунах, о теплом и сухом рукопожатии, об утешении, в котором я нуждался в тот день, и который вычеркнул из головы.
Я не верил в подавленные воспоминания. Думал, что это чушь, которую несут психотерапевты, чтобы оправдать десять дополнительных сеансов за двести баксов в час. Но не было другого объяснения тому, почему я до сих пор не помнил об этом моменте с Уиллоу. Нет, я помнил, что какая-то застенчивая девушка проявила ко мне незаслуженную доброту. Но и не думал, что это была Уиллоу, и уж точно не помнил, какое дерьмо мы вытворяли с ней после этого.