— Что это? Не наваждение ли какое? — изумился Иваниил.
А куколка наклоняет к нему головку, точно живая, и шевелит ручками да ножками в снегу, словно грудное дитя в пелёнках.
— Ах, любимый! — вскричала Мариэль, задрожав от радости. — Это богиня сжалилась и дитя нам с тобой даёт! — бросилась обнимать малышку. С голема весь снег отвалился, как скорлупа, и на руках у эльфийки оказалась уже и в самом деле живая девочка.
— Ах ты, моя, Снегуриэлечка дорогая! — проговорила мать, обнимая своё желанное и нежданное дитя, и побежала с ним в дом.
Иваниил хоть чародеем был, и сообразил, что это он с помощью перепутанного волшебства сотворил малышку, а всё равно насилу опомнился от такого чуда. Мариэль же сияла от счастья.
И вот Снегуриэль растёт не по дням, а по часам, и что день, то все краше и краше становится. Родители не нарадуются на чадо. Весёлая пошла у них жизнь. Соседские эльфёнки у них безвыходно: забавляют и убирают новую подружку, разговаривают с ней, поют песни, забавляются всякими играми, учат всему, что у них ведётся.
А Снегуриэль такая смышлёная: все примечает, всё перенимает, схватывает на лету. Стала она за зиму точно девочка лет пятнадцати: многое разумеет, обо всем говорит, и таким сладким голосом, что заслушаешься. И такая вся добрая, послушная, приветливая. А собою она необычна для эльфов: кожа голубая, словно замёрзшая вода; очи тоже — непривычных для детей Леса оттенков; белоснежная коса до пояса; пухлые губки не малиновые, а бледные, и румянцу вовсе нет… Но всё равно такая пригожая и хорошая, что загляденье.
А как, бывало, разыграется, так такая утешная и приятная, что душа радуется! И все не налюбуются Снегуриэлечкой. Мариэль души в ней не чает.
— Вот, Иваниил! — говаривала она мужу. — Даровала-таки нам Эвва радость, миновала-таки печаль моя задушевная!
Прошла зима. Радостно заиграло на небе весеннее солнце и пригрело землю. На прогалинах зазеленела мурава, и запел жаворонок. Девицы собрались в хоровод, и полились над просыпающимся лесом весенние мотивы.
Снегуриэль же, наоборот, что-то закручинилась.
— Что с тобою, дитя моё? — говорила не раз Мариэль, приголубливая её. — Не больна ли ты? Вся такая невесёлая, совсем с личика спала.
А дочка отвечала ей всякий раз:
— Ничего, маменька, я здорова…
Последний снег согнала весна своими красными днями. Зацвели сады и луга, зазвучал соловей и всякая птица, и все стало живей и веселее. А Снегуриэль, сердечная, ещё сильней скучать стала, дичится подружек и прячется от солнца в тень, словно ландыш под деревцем. Ей только и любо было, что плескаться у студёного ключа под зелёною ивушкой.
Бедняжке все бы тень да холодок, а то и лучше — частый дождичек. В сумрак она веселей становилась, а ночи вообще нарадоваться не могла.
Вот уж пришёл и весне конец. Незамужние эльфийки собрались на гулянье в соседнюю рощу, зашли за Снегуриэль и пристали к Мариэль:
— Пусти да пусти с нами дочку!
Матерь не желала отпускать, не хотелось и самой девушке идти; да не сумели отговориться. К тому же Мариэль подумала: авось разгуляется её Снегуриэлечка! И она принарядила её, поцеловала и сказала:
— Поди же, дитя моё, повеселись с подруженьками! А вы, девки, смотрите, берегите мою радость!
— Хорошо, хорошо! — закричали те весело, подхватили Снегуриэль и пошли гурьбою в рощу. Там они вили себе венки и распевали весёлые песни. Снегуриэль была с ними безотлучно.
Когда закатилось солнце, девицы-магички зажгли волшебный костёр, чтобы полыхал, но не губил траву. Затем в венках выстроились одна за другою и стали через огонь прыгать. Ну и дочка Мариэль, конечно же, вослед за ними.
Вдруг что-то позади старших эльфиек зашумело и простонало жалобно.
Оглянулись молоденькие эльфийки в испуге и видят: потянулась Снегуриэль вверх лёгким паром, свилась в тонкое облачко, растаяла… и полетела в высоту поднебесную…
Минуло много дней, прежде чем поднялась она высоко-высоко — туда, где вода остывает и опять замерзать начинает. Обратилась снежком, опустилась на землю ночкой звёздною, снова собралась в девочку с голубой кожей, чёрными глазками и бледными губками.
Как же обрадовались родители возвращению ребёнка! Слезы радости так и хлынули у обоих. Снегуриэль их утешает и говорит:
— Не плачьте, маменька и папенька, я всегда буду рядом. Но только при одном условии: ежели днём буду жить в подземелье холодном, подальше от слепящего да жарящего солнца. Не любит меня оно.
— Да как же эльфийке и без солнышка прожить, доченька? — распереживалась Мариэль.
— Не волнуйся, матушка, это вам непривычно без света и тепла. А мне так уютнее даже.
— Ну, тогда, чтобы одной не скучно было в пещере, будущей зимою создам я тебе друзей да подружек — таких же, как и ты, — пообещал Иваниил. — Заклинание я помню!..
С тех пор и появились в мире ещё одни эльфы, показывающиеся на поверхности преимущественно по ночам. Другие расы прозвали их темными. Либо за эту особенность, либо за серо-голубой цвет кожи, либо за черные глаза. Но возможно и за то, что в их груди бьются ледяные сердца. Сам же дивный народ именовал себя дроу, а управлять своим королевством по традиции, начавшейся ещё со Снегуринэ, доверяет исключительно отмороженным бабам».
«Ржавая секира»
В отличие от преобразившегося в элитное заведение эльфийского «Логова хризолитового единорога», среднего пошиба трактир полуросликов, под незаурядным для питейного дома названием, не мог похвастать наличием в своей истории страниц с приёмом знаменитых лиц. Но это вовсе не означает, что таковые не гостили в его стенах.
Однако, в сравнении с тем же достопочтенным управляющим Прапоном, гном Корбион, ведущих дела в «Ржавой секире», наоборот, с удовольствием бы вычеркнул, выдрал, сжёг и развеял по ветру страницы о тех посетителях. Почему? Просто знаменитости знаменитостям рознь.
Судьбе угодно было построить «Ржавую секиру» в очень стратегическом месте — у подножия одного из пяти великих холмов Хребта Мастеров. Как раз того самого, который одним боком граничит со Светлолесьем, другим с Тёмными Пещерами и ещё краешком цепляет оба королевства людей. То есть, если бы в пантеоне Пангеи имелись боги торговли и контрабанды, то они непременно велели ли бы своим последователям воспользоваться удобным географическим расположением. Впрочем, отсутствие соответствующих высших созданий, не смущает проворных ребят (не только коротышечьей расы, но также человечьей и обеих разновидностей остроухих), жадных до лёгкой наживы. А, соответственно, где пролегают пути купцов (легальных, полулегальных и категорически нелегальных), там, по закону жанра, обязаны появиться и охотники за удачей (читай: ещё более лёгкой наживы) — они же пираты, они же разбойники, они же грабители больших дорог и малых троп.
Ну и, исходя из вышеперечисленного, нетрудно догадаться из каких достижений слагается репутация тех подозрительных субъектов, что порой забредают в «Ржавую секиру».
Вот взять, к примеру, странную компанию, что потревожила спокойствие Корбиона посреди минувшей ночи. Двое светлых и двое тёмных — казалось бы, ничего сверхъестественного для фронтира. Кабы не одно но. Хотя, какое там одно, их там пять штук наберётся, а то и все шесть!
Во-первых, странное сочетание участников группы, ежели рассматривать их расовую принадлежность. Это же просто гремучая смесь! Да ещё накануне войны между старшими народами! Но даже неопытному глазу заметно, что в группе состоят отнюдь не случайные знакомые, а исключительно верные друзья. Кошмар!
Во-вторых, потерявшая родовую магию светлая девица. И потерявшая, судя по всему, несколько часов назад, так как на её седой голове не наблюдается ни единого окрашенного (читай: восстановленного) волоска. М-да, давненько, даже для данного неспокойного района, Корбион не видывал тех, кто выполнил клятву «серебристых локонов» до конца. Для эльфов это чуть ли не сродни смерти.
В-третьих, светловолосый мальчишка в одеяниях явно с чужого и, что немаловажно, богатого плеча. Плюс парнишка с незаурядными для его возраста магическими способностями. Хоть малец и старается скрыть свои умения, артефакты-датчики волшбы, показали его истинную силу.
В-четвертых, не таящая своего могущества тёмная чародейка в… неслыханно неопрятном виде! Если дама дроу не удосужилась стряхнуть пыль с платья, разгладить на нём морщины и поправить растрепавшуюся причёску (а уж тем более, если дама — адепт магии), то, к предсказателю не ходи, кто-то до такой степени потрепал девицу, что ей пришлось улепётывать, позабыв о красоте и гордости. Ещё одна нелепость: эта, воспитанная в строгом матриархате особа почему-то слушается светлого мальчишку! Немыслимо!
В-пятых, относится ко второй дроу. Тяжелораненой и до сих пор не пришедшей в сознание. Её насквозь пропитанные кровью одежда и волосы подтверждают предположение о тяжёлой переделке. Впрочем, это как раз не изумляет. В окрестности полно желающих завладеть таким сокровищем, как её доспехи. Намётанный взор управляющего легко определил стоимость облачения воительницы в несколько десятков таких «Ржавых секир». Причём Корбион (в относительно недалёком прошлом мастер ковки Кордрог), не будучи специалистом по драгоценным камням и ювелирным штучкам, оценил лишь кузнечную работу.
Ну и напоследок, факт, о котором также оповестил соответствующий амулет, и который следует вывести отельным пунктом — беременность окровавленной дамы. Более дерзкого преступления, чем поднятие руки на ожидающую ребёнка тёмную эльфийку, Корбион так сразу и не вспомнит. Представить же, что сотворят с обидчиком прознавшие про такое кощунство сородичи дроу, вообще невозможно. Однако пусть это произойдёт, как можно дальше от «Ржавой секиры». А ещё лучше вообще за пределами гномьих гор. Ибо с трепетностью жителей подземелий по отношению к женскому полу и детям способна сопернича