Сначала побагровевший, а затем побледневший «живой труп» тяжело взглянул из-под обезображенного лба, затем обратился ко мне, пренебрегая правилами этикета:
— Девочка, а ты уверена, что готова разделить со мной мою боль?
«Жуть какая. Теперь уж точно не уверена», — испуганно подумала я про себя, но закусив губу, чтобы не брякнуть вслух какую-нибудь глупость, дав тем самым повод решившемуся на откровение милорду передумать, кивнула.
Не мастак Нэллис излагать длинные и красочные истории. Но даже краткое сбивчивое повествование о своей горькой судьбе, в котором рассказчик намеренно опускал чудовищные подробности, прибавил мне седины в волосах и заставил по-иному взглянуть на его поступки.
Первая часть жизни этого человека напоминала красивую добрую сказку.
Молодой, богатый, талантливый и довольно-таки симпатичный граф казался баловнем судьбы.
Несмотря на юный возраст, его уважали соседи по иерархической лестнице. Ведь он не прокутил, как многие, отцовское наследство, а приумножил его. Удивительно, но за что бы тот ни брался, любые начинания приносили доход и славу.
К нему был благосклонен король за верную службу и непоказное проявление патриотизма и очень скоро пожаловал ему титул маркиза.
Нэллис пользовался успехом у дам, как чуткий, пылкий и ни капли не эгоистичный любовник. Ну и как завидный жених, а в перспективе — хороший муж.
Вассалы также обожали своего сюзерена за то, что тот не душил их налогами, гнобил в меру, всячески поощрял старания и вообще общался с челядью не свысока, плюя через губу, а практически на равных.
Через какое-то время, как и полагается, Нэллис выбрал себе суженую. Да не абы какую, а саму княжну Эйфориду! На зависть всей не остепенившейся мужской половине человечества (и, поговаривают, даже какой-то части эльфийского) покорил сердце знаменитой писаной красавицы, к тому же с наследством немалым!
Граф, то есть уже маркиз, привёз невесту из соседней страны, что, несомненно, благоприятным образом повлияло на добрососедские отношения Баркландии и Вивьера. Супруга вскоре родила ему чудесную малышку. В общем, так бы семейство жило и не тужило до счастливого конца, кабы однажды, возвращавшемуся с охоты Констафу не взбрендило нагрянуть к любимчику-маркизу в гости.
В принципе ничего экстраординарного в том поступке не было. Подобное случалось уже не впервой, и радушный Нэллис, зная пристрастия монарха, организовал встречу на должном уровне.
Однако, то ли венценосец перепил до такой скотской степени, что начал бессовестно охотиться на «жаркую чужестраночку», а хозяину дома сильно не понравилось, что правитель Вивьера суёт руки туда, куда ему не положено; то ли какой-то злой язык нашептал Констафу, будто почти князь (а по законам Баркландии, через одиннадцать лет после заключения брачных уз с Эйфоридой, Нэллис мог претендовать и на наследование княжеского титула), давно уже обогнавший монарха по богатству, мечтает о смене власти в стране: то ли ещё что-то послужило причиной всплеска королевского негодования. Но уже следующим утром маркиза объявили государственным преступником, заковали в кандалы и бросили в темницу, а его имение отошло во владение сидящей на троне династии.
К сожалению, к этому моменту Констаф окончательно разругался с Генургом Пятым и родичи Эйфориды не смогли помочь мужу княжны. И потому данный инцидент послужил трагическим переходом ко второй страшной части, когда добрая сказка превращается в фильм ужасов.
Опального дворянина били, пытали, пытали, били, снова пытали и опять били. До тех пор, покуда он не переставал подавать признаки жизни. Потом давали немного отлежаться и возобновляли процедуры. Нэллис потерял счёт времени и не ведал, сколько минуло с даты ареста: один месяц, два дня, пять лет или целая вечность. Но зато он точно знал, что жене и дочке удалось спастись от гнева монарха. В последний миг они укрылись в тайной нише стены, а затем покинули дом через подземный ход.
А ещё Констаф так и не смог конфисковать двадцать два сундука, набитых золотом и драгоценностями, хранящихся в гномьем банке — у коротышек своя политика. Оттого и бесился! Самому Нэллису те богатства, скорее всего, уже не пригодятся, а вот красавице Эйфориде и малышке понадобятся. А по сему, он ни под какими пытками не перепишет ни на кого доверенность.
Так и тянулись бесконечно долгие и бесконечно однообразные часы, дни, годы …
Надежд на спасение не было абсолютно никаких. Какая внутренняя сила не давала маркизу сдохнуть или сойти с ума, он и сам не понимал. Скорее всего, искорка приятных воспоминаний о близких ему людях. И ещё, пожалуй, вера. Как же без неё? Вера в благополучное будущее своей семьи. Воспоминания и вера — это то немногое, что у него осталось, то, что никто не силах был у него отнять. И этой малости Нэллису было вполне достаточно, чтобы хранить душевное равновесие и справляться с любыми физическими муками.
Но однажды его дежурный мучитель осклабился и заявил:
— Ну, всё, упрямец, сегодня ты, наконец, вернёшь королю награбленное! Опробую на тебе новый метод. Будет одновременно очень больно и очень приятно!
Узник презрительно скривился, мол, не первый раз уже подобные хвастливые заявления слышит.
— Поясню: больно тебе, а приятно — мне.
Нэллис и на сей раз не удосужился ответить этой опостылевшей роже.
— Да нет, ты снова не понял, болван. Боль твоя будет не физической, — живодёр как-то по-особому гадко хмыкнул и подал условный знак помощнику, наблюдающему за дверью. Тот с готовностью залязгал железными засовами и втолкнул в камеру связанную заплаканную женщину в разодранном платье и туго связанными за спиной руками.
— Глядите, милорд, кого мы вам привели прямо из тёплой королевской опочивальни. Новую игрушку его величества! Игрушку-потаскушку, хе-хе, — мерзко хихикнул тюремщик представив несчастную. Затем добавил в голос извиняющихся ноток. — Правда, бракованная попалась, слишком быстро сломалась. С неженками это частенько. Но ничего, мы ведь не привередливые, нам позабавиться, и такая сойдёт, верно?
Подвешенный на крюках Нэллис нахмурился и безучастно посмотрел на провинившуюся девицу… а потом вдруг бешено задёргался, загромыхал цепями:
— Эйфорида!
Глава 16
Нэллис
— Верите, всего одна мысль кружилась в мыслях — как они нашли её? — я поднял взгляд Олику. На ней лица не было, она слушала меня, зажав рот ладонью, с расширенными от ужаса и мокрыми от слёз глазами. — Может не нужно дальше, Ваше Величество?
— Нет-нет, маркиз, продолжайте, прошу вас. Вам нужно выговориться, — возразила новая королева Вивьера с сочувствием.
— Как пожелаете, — пожал я плечами и продолжил: — Хотя, как позже выяснилось, с момента расставания прошло всего несколько лет, я с трудом узнал свою любимую. Казалось, супруга постарела лет на двадцать. Впрочем, я и сам за эти годы превратился в немощного старика.
Палач, грубо приподнял за волосы упавшую на колени княжну и от души хлестнул её по щеке. Та сжала губы, стараясь стойко снести боль и унижение, но не выдержала, зарыдала.
— Ты за это жестоко заплатишь, сволочь! — яростно захрипел я.
Тюремщик слащаво улыбнулся, затем стал медленно развязывать подпоясывающую штаны верёвку и приговаривать:
— Потерпи, милая, сейчас начнётся потеха.
Эйфорида отрицательно замотала головой и, перебирая босыми ногами по полу и обливаясь слезами, затравлено попятилась.
— Не трогай её, ублюдок! Не смей даже прикасаться к ней, урод! Нет! Стой! Передай королю, что я всё скажу, всё подпишу, всё отдам! Лично, ты станешь баснословно богат! — заорал я и, действительно, был готов сдаться.
Но заманчивые посулы, равно как и страшные угрозы с проклятьями из уст узника, истязатель игнорировал…
— Я рвал мышцы и сухожилия, бился в конвульсиях, пускал пену изо рта, умолял и проклинал, а они лишь смеялись мне в лицо и демонстративно грубо, словно взбесившиеся животные, насиловали её, — неподвижно уставившись в одну точку, вспоминал я дальше.
— Они? — сглотнув застрявший в горле ком, тихонько спросила Олика. — Так этих похотливых скотов было несколько?
— Несколько? — горько усмехнулся я. — Их было несколько сотен, Ваше Величество! Триста двадцать шесть, если быть совсем уж точным: пятьдесят пять стражников, двести семьдесят убийц, воров и прочего отребья из соседних клеток. Тех, которых потом выпустил на волю паршивый монарх. Мерзавец, который тоже принимал участие и стал первым, кто обесчестил мою жену. Самое обидное, что княжна сама явилась в столицу и подписала все необходимые документы для того, чтобы двору отошли деньги и сокровища нашей семьи, что доселе хранились в недосягаемом банке гномов. Глупенькая надеялась, таким образом, выкупить мою свободу. Думала, что Констаф проявит милосердие. Но лживой твари на троне этого оказалось мало! Помимо материальных ценностей он запросил от Эйфориды пять ночей женской ласки. Даже не представляю, каких усилий это стоило бедняжке. Но ради меня любимая переборола собственное отвращение и согласилась. Потом, конечно же, сюзерен жестоко обманул обесчещенную княжну, и её притащили в клетку…
— Вот же мразь! Подлец! Ненавижу! — Олика сжала от негодования кулаки.
— И потому, Ваше Величество, прошу, поймите меня правильно и впредь не останавливайте, если я встречу обидчиков моей милой Эйф.
— Х..хорошо, милорд, — сглотнув горький ком, кивнула та. — Я даю вам право на казнь этих грязных свиней без суда и следствия.
— Моя королева, вы только не подумайте, будто я вконец обезумел от утраты. Точно так же, как и вы, считаю, что людская жизнь — бесценна. Однако даже смертная казнь для этих бесчеловечных существ — слишком малое наказание. Знаете, они ведь не просто влезали на «шлюху благородных кровей», а непременно желали проделывать это на глазах её супруга. Они получали наслаждение от чужого унижения. Веки мне предварительно срезали, дабы не смог зажмуриться. Но им незачем этого было делать. Я и так глядел во все очи. Чтобы всех до единого запомнить! Чтобы каждому потом отомстить!