— С женой?
— Ну, с женой Петра. Ты же для этого на него наговорил, ну, признайся!
— Э-э, я бы не хотел об этом…
— Да давай, ладно тебе! У меня же есть чуйка на это! Я тогда сразу тебя раскусил и поправил. Но оказалось, что ты все равно угадал! Вот это я называю чутье! Ты на него наговорил, но… оказался прав! Это в нашем деле самое важное! Чувствовать даже поверх своих мыслей!
— Этого я уже не понимаю.
— Так получилось с ней или нет?
— Получилось.
— О-о, — Сергей с уважением похлопал его по плечу, — и сколько раз?
— Один раз.
— Один, — задумчиво повторил чиновник. — Ну, все равно молодец! Выпьем за чутье и за твой один раз!
Андрей выпил. Он немного насторожился — не пытается ли новый друг подвести его под статью.
— А что с ним случилось, с Петей? — спросил он.
— Этого я не знаю. И никто тебе не скажет, даже те, кто знает.
— А кто знает?
Сергей пожал плечами.
— Те, кому положено, — он засмеялся. — Да ты не беспокойся. Не думаю, что он найдется. Сам понимаешь, время неспокойное, назад в городок его никто не пустит, даже если он придет!
Внутренне похолодев, Андрей почему-то рассмеялся, и они снова выпили. После этого он потерял счет рюмкам и тостам и перестал следить за нитью разговора. Редкие фразы и предложения, бывало, выплывали над общим шумом речи: например, он запомнил, что Сергей стал смеяться все громче и как будто отчаяннее, хлопал его по плечу (потом и по обоим плечам) и держался за живот. Во время смеха его рот широко раскрывался, он скалил зубы, закрывал глаза и походил немного на обезьяну. Андрей запомнил, что несколько раз чиновник повторил одну и ту же мысль: «Конечно, надо тебе к нам!.. ценный кадр мог бы выйти… вот после праздников…».
Потом они перестали выходить на улицу и курили уже прямо в кабинете, и время понеслось еще быстрее, не разрываемое сменой декораций. В какой-то момент их начал перекрикивать телевизор: из голубого экрана пели и поздравляли артисты, которых Андрей в основном помнил еще из детства. Было очень странно смотреть, как их идеальные лица улыбаются и смеются, лишенные морщин и изъянов, притом что почти каждый находится на сцене уже третий — четвертый десяток лет. Андрей коснулся собственного лица — утомленного, распаренного водкой, потерявшего здоровый цвет из-за постоянной темноты и работы за компьютером.
Они слушали поздравления: механические, заученные еще при прошлом режиме — Андрей понял, что уже миллион раз их слышал и что никто не вкладывает в них ни капли смысла. Поздравления перемежались песнями, танцами, фейерверками. Пока происходящее на экране было достаточно сдержанным, спокойным, потому что все поглядывали на часы и ждали появления хозяина праздника, и все знали, что именно после его речи веселье начнет по-настоящему набирать обороты… Однако и то, что Андрей видел сейчас, мало укладывалось в его картину мира. Он мог принимать это в Москве — столице огней, вечных плясок семь дней в неделю (веселую вечеринку можно было найти или закатить самому и в девять утра понедельника, и в полночь пятницы) — но здесь, за полярным кругом, ему казалось, что он смотрит на пляшущих инопланетян.
Картинка на экране была самым ярким, что он видел за много месяцев. А столько беззаботно танцующих людей и того дольше: с тех пор, как непрестанно стали говорить об угрозе и с тревогой посматривать на запад и озираться на восток, людям все неспокойнее плясалось из-за предчувствия войны, и хотя танцы не прекратились полностью — из них будто улетучилась беззаботность мирной жизни. А еще столы ломились от еды и напитков, и Андрей впервые с переезда вспомнил, что когда-то любил ходить в дорогие рестораны, пить эксклюзивный алкоголь, надевать модную одежду.
Пьяные слезы воспоминаний навернулись на его глаза. Сергей замолчал на полуслове и поглядел на него с недоумением.
— Я вспомнил, — начал объяснять Андрей, хотя его друг ничего не спрашивал, — что когда-то мы все так веселились… а сейчас… здесь… — он подбирал слова медленно, язык не слушался, — это все как на другой планете.
Он ткнул пальцем в экран, где в очередном номере исполнитель зажигал толпу древним, еще советским хитом… Сергей покивал и что-то прокомментировал, но Андрей не обращал на него внимания. Он перестал плакать и снова глядел как зачарованный. Происходящее теряло для него реальность по мере того, как острая ностальгия вдруг потухла, и он снова видел сказку, не более того. Подобной красоты, как на экране, он никогда нигде не мог видеть; она существовала только в параллельной волшебной вселенной, а в его мирке — крохотном, вечно холодном городе — о ней можно узнать только из сказок или телепередач.
Наконец, пришло время появиться Президенту. Никто не говорил об этом вслух, но все понимали, что время и праздник принадлежат именно ему. Он стоял, равнодушный к холоду (и сам холодный, отчужденный, не ведающий сомнений), у кремлевской стены, и Андрей понял, что король выглядит еще моложе, чем его пляшущая под старые хиты свита. Музыка стихла, Сергей замолчал, и весь часовой пояс набрал в рот воды, чтобы внимательно слушать. Молодое лицо президента размягчилось, когда он начал говорить: то ли это магический тембр его речи, то ли он и в самом деле перестал глядеть так строго — но его рассказ звучал почти успокаивающе.
Он говорил — и Андрей почувствовал к нему благодарность за это (впервые за два десятилетия, что он слушал такие речи) — примерно то же самое, что и год назад; а на прошлогоднем празднике было, несомненно, то же, что и на позапрошлогоднем. И так можно было спуститься до самых недр истории, когда первые подобные выступления появились на экране. Президент говорил о сложностях и о победах, о разочаровании отдельными событиями и непреклонной вере в прекрасное будущее — а если сам Президент говорит о вере, то как можно не уверовать вслед за ним? Андрей с замиранием прослушал эту великолепную речь, сердечные поздравления с Новым годом и сглотнул набухший в горле ком, когда из телевизора зазвучала могущественная, сминающая человека мелодия гимна.
Она выбила из его лба испарину, а по коже пустила мурашки. Он никогда раньше не сознавал, что в этой музыке, олицетворявшей его страну, столько неистовой, но при этом сдержанной, гордой силы и достоинства. Андрей встал после первых же аккордов, и Сергей тоже поднялся. Они простояли до конца, а потом, не сговариваясь, налили водки и чокнулись.
— С Новым годом!
— Ура!
Мужчины выпили, а праздник с телеэкрана засверкал с удвоенной энергией.
— Ты когда-нибудь задумывался, что в такой день все, даже Кремль, принадлежит нам? — сказал Сергей. — И ведь нет разницы, где ты, в Москве или на Крайнем Севере. За границей или на подводной лодке. Мы все как бы в Кремле.
— Нет, не думал.
— А вот ты подумай: он приоткрывает его для нас, и мы на него смотрим, как дети, с изумленными глазами. Всего раз в год, всего пять минут, зато, — он поднял указательный палец вверх, — в самые важные минуты! Когда рождаются новые желания и цели.
— Это точно, — подтвердил Андрей.
— Я тебе желаю, чтобы твои цели достигались, а желания исполнялись, — горячо пожав ему руку, сказал Сергей. Андрей улыбнулся и ответил:
— И я тебе точно того же желаю!
— Приходи к нам на службу, Андрюха! Нам такие нужны! У тебя же чутье!
— Приду! — не раздумывая, согласился Андрей.
Они выпили. Праздник нарастал. Цвета зимы — голубой и белый — набухали в экране с каждой песней. По сравнению с лютым морозом за стеной в их телевизионном холоде не было ничего страшного, скорее, он был сказочным и таким же нереальным, как и все остальное: люди в роскошных дорогих платьях, не стареющие звезды, не угасающее веселье до самого утра. Праздник совершенно не отличался от того, что было и год назад, и десять лет назад, и в этом волшебном, чарующем повторении Андрей усмотрел великое знамение того, что все будет хорошо, и страна неминуемо справится с любой угрозой, внешней или внутренней.
— Все будет хорошо, — было последней фразой, которую он произнес, прежде чем провалиться в пьяный черный-пречерный сон.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ВЕСНА В ГОРОДКЕ
Весна в городке началась внезапно и продлилась недолго. Новые соседи объяснили Андрею: не жди долгих цветений и недель капели, все случится быстро, и назавтра наступит короткое, зыбкое полярное лето, которое может кончиться уже в августе, а на смену ему придет ночь.
И, тем не менее, когда впервые он проснулся и не обнаружил всегдашней тьмы за окном, а нашел там робкие проблески восхода и почки, чуть набухшие на обнажившихся от снега кустах, то чуть не ахнул. В тот день Андрей плохо усвоил материал лекций, потому что все его мысли были как в тумане: запах тепла, которого он уже не помнил, пробрался в город с юга, сводил мозг с ума и наполнял сердце желанием почувствовать любовь. Через неделю после прихода весны у Андрея была первая сессия, и он мало спал.
Сразу после Нового года он по рекомендации Сергея поступил на ускоренные курсы переподготовки, чтобы из журналиста выучиться на аналитика их управления.
— Будешь, как я, следить за настроениями, — сказал Сергей.
— Почему я? Я чего-то наговорил тебе на Новый год? Я, знаешь, выпил лишнего.
— Нет, в том-то и дело, ты ничего не сказал.
— Я не уверен, что хочу.
— Надо захотеть. Это будет интересный опыт, — Сергей улыбнулся, — управление помогает людям сделать карьеру и найти новых себя. Тебя немного переделывают, и при этом ты можешь в будущем помочь другим — тоже переделать их, если надо. Обычно это занимает поколения, а мы научились делать за полгода-год, как тебе?
Несколько ночей Андрей плохо спал, пока не нашел объяснения своему решению пойти учиться. Он пришел в согласие с прежним собой на том, что переход в управление поможет ему узнать истинные цели городка: зачем и как надолго они сюда угодили и когда же их отпустят.
Статьи под его псевдонимами в газете продолжали выходить в обычном режиме. Кто их писал, Андрей не имел понятия, но иногда, открывая газету, он находил, что они написаны все тем же языком, каким пользовался он, точнее, тремя языками, и думал: может, ему довелось снова расщепиться, и теперь уже две тени бродят в параллельном времени: Андрей на платформе, не способный расстаться с Москвой, и Андрей в редакции, не готовый отпустить последний лоскуток любимой профессии?..