— И что же, все? — с удивлением спросил он.
— Да, все.
— Интересная история… — редактор откинулся в кресле, свел пальцы в замок и широко улыбнулся. Теперь он словно насытился и переваривал схваченное.
Андрей молчал.
— Получается, этот Петр спит и видит, как бы вернуться в Москву, и вся эта идея с эвакуацией ему не нравится, так?
— Да.
— А жена его не против остаться, так?
— Да.
— Странновато… Вы сами женаты?
— Нет, — Андрей понял, что его могут раскусить, но почему-то уже не испугался во второй раз. Весь страх вышел из него вместе с доносом.
— И как вы думаете, что привело их к такому разладу?
— У них нет разлада. Просто ему не нравится эвакуация и городок, а ей тут нормально.
— Это я услышал. Я просто пытаюсь понять, как так вышло, что члены семьи так по-разному относятся к одним и тем же обстоятельствам. Ведь, в конце концов, их никто не принуждал приехать.
— Я слышал, сейчас с этим строже и многих вывозят чуть ли не насильно…
— Нет, вы слышали неправильно, — редактор перестал улыбаться. — Вот что. Мне сдается, что вы с чего-то взяли, что я жду доносов на ваших соседей и друзей любой ценой. Что вы думаете, будто я какой-то жандарм или вроде того. Вы понимаете, что от ваших рассказов судьба этих людей может измениться, а может и не измениться, и не нам с вами это решать?
Андрей кивнул.
— Тогда, я думаю, вам стоит быть осторожнее со словами. Они могут иметь последствия.
— Я всегда хотел, чтобы мои слова имели последствия, — сказал Андрей и почувствовал, что это говорит старый, оставленный на московском вокзале Андрей, — для этого я и стал тем, кто я есть. Собой.
— Ясно…
— И кстати, это не работало там. Не было никакой разницы от того, о чем и как мы писали. Ничего не менялось. Всем было наплевать. Я просто надеялся, что наш городок — это лучшее место.
— Оно может стать таким, — задумчиво согласился редактор.
Андрей удивленно прислушался к собственному голосу: звонкий, уверенный, не пасующий, — такого себя он бы захотел вызволить из плена прошлого.
— Тем не менее я бы предпочел, чтобы вы приносили мне правду, — сухо сказал редактор. — А за ней надо охотиться дольше, чем один вечер. Хорошо, Андрей?
— Хорошо.
Вернувшись за свое место, он не понимал, что за затмение настигло его в последние несколько часов. Мерзкое чувство стыда пронизало его, от макушки до копчика, пропитало горьким, жгучим разочарованием, и он хотел вымарать, стереть последние сутки из памяти, особенно ту часть, что провел у редактора. Оставшиеся два текста дались с особенным трудом.
Когда наступили выходные, Андрей отправился на прогулку. Он шел по городку и собирал урожай давно скопившейся ненависти к этому месту. Он представлял себе, как улица за улицей, дом за домом — все здесь погружается в огонь. Когда он слышал слово «угроза»: эфемерное, размазанное по волнам бесконечно лившихся из всех экранов новостей, то почему-то представлял именно пламя. Оно надвигалось со всех сторон, его языки и столпы тянулись с вражеской суши, из-под обманчиво мирных морских глубин и даже из космоса.
И теперь он хотел бы сам нести пламя, раздувать его, но их всех согнали сюда, на Север, под бесконечную полярную ночь, чтобы они ничего не смогли совершить! Ничего значимого! И здесь они пропадут в безвестности, затянутые в небытие собственной слабостью. От бессилия Андрей схватился за голову, встав прямо посреди улицы, и попытался удержать разбегавшиеся во все стороны мысли, которых еще ни разу не было так много с тех пор, как он очутился здесь.
Вдруг он почувствовал легкое прикосновение и обернулся. Перед ним стояла хозяйская дочь. Она смотрела снизу вверх на него удивленным, растерянным взглядом.
— Стелла, да? — сказал он.
Девушка кивнула. Андрей был рад ее видеть. Улицы и дома скоро потухнут, снова воцарится тишина и вялые сумерки начнут разъедать свет.
— Что ты тут делаешь?
— Иду за продуктами. Увидела, как вы за голову схватились. Надеюсь, вы в порядке?
Андрей не сразу осознал, что вопрос подразумевает его здоровье, и промолчал. Не дождавшись его реакции, девушка продолжила:
— Вы что-нибудь едите? Или только курите вместо еды?
При слабом полуденном свете городка ее лицо и голос казались другими. Он увидел, что на свету ее глаза темно-серые, немного безжизненные. Они куда больше подходили вечно дремлющему вялому городку, заваленному снегом, чем чернота.
— Я ем, — ответил он. — Пойти с тобой?
— Как хотите.
Она пожала плечами и зашагала дальше. Постояв немного на месте, Андрей поплелся следом. Действительно, давненько он ничего себе не покупал. Утром он просто забыл позавтракать: сразу выскочил на улицу и помчался по городку. Никогда еще он не видел его улицы столь пустынными. В магазине он взял себе «Северные» и шоколадный батончик. Стелла долго и вдумчиво выбирала крупы, хлеб, поэтому он вышел на мороз и закурил. Шоколад быстро замерз и давался с трудом. Он казался Андрею безвкусным, и, когда Стелла наконец появилась, он предложил:
— Давай зайдем в кафе, я что-то проголодался по-настоящему.
— У меня денег нет, — весело ответила девушка.
— Это ничего — у меня, похоже, полно. Я угощаю.
Действительно, Андрей нашел у себя солидную пачку купюр, которые в городке было сложно потратить даже за неделю.
Они пришли в пустое кафе и заказали завтрак.
— Мне иногда кажется, что я в театральной пьесе, — сказала Стелла.
— В смысле?
— Что я играю роль, а большинство людей вокруг — это такая массовка, просто большая толпа, из которой один-два человека должны что-то выкрикнуть, другой должен принести блюдо, а третий опустить занавес, когда я умру.
— А почему ты думаешь, что умрешь?
— Потому что мы явно в драме, — со смехом ответила она и отвернулась от него к окну.
Андрей смотрел на изгиб ее шеи и понимал, что уже не может вызвать в памяти образ Лены. Она превращалась в ничего не значащее, пустое имя, а Стелла, даже полубезжизненная, — была реальностью.
Появилась официантка, молча поставила перед ними поднос, разложила блюда и ушла. На ее лице не было недовольства или неприветливости, однако она исполнила ритуал, не проронив ни слова, ни разу не взглянув на посетителей. Действительно, словно сыграла роль на сцене и исчезла в закулисье.
— Было бы слишком прекрасно, если бы люди в самом деле были актерами и если были бы зрители, перед которыми разыгрывается все это, — сказал Андрей.
Стелла с аппетитом ела, глядя на него с детской непосредственностью. В тепле ее щеки зардели ярко. Андрей почти отогнал от себя чувство отвращения к самому себе, пока ел. Она поглощала блинчики, и взгляд ее делался все светлее и счастливее.
— Нам бы очень повезло, — продолжал Андрей, не сводя с нее взгляд и уже не притрагиваясь к еде, — если бы все заканчивалось аплодисментами или свистом. Если бы мы сами имели право иногда поменяться с ними местами, сесть в зал и тоже понаблюдать. Но, к сожалению, опыт показывает, что жизнь — это чертовски нетеатральная вещь, что никому нет дела до того, как ты ее проживаешь, что никто давно не играет, а все искренне верят в тот бред, который несут!
— А вы опытный, да? — невпопад спросила девушка, и он невольно засмеялся, осознав, что она не слишком следует за его рассуждениями.
— Ты разбудила во мне аппетит, — признался он и начал есть. Ему показалось, что прежде, чем опустить лицо к тарелке, она в последний раз исподлобья лукаво взглянула на него и подмигнула.
Они вернулись в квартиру, и он схватил ее — так, как хотел в ту ночь. Просто не дал ей уйти, обхватив сзади за талию, прижав к себе рваными порывистыми движениями. Она дернулась было вперед, но он понял, что она никуда не уйдет, потому что не услышал ни звука с ее стороны. Проведя по ее спине ладонью, он медленно поцеловал ее шею сзади, одновременно прислушиваясь к остальной квартире, пробуя угадать, есть ли еще «зрители» на этой сцене.
Потом все воскресенье он провел в комнате — в ожидании Стеллы. У него были «Северные», немного шоколада и пара бутылок вина. Он вслушивался в шаги в коридоре и гадал, почему раньше не различал шагов хозяйки и ее дочки. Действительно, несколько месяцев он прожил, убежденный, что за стенкой — всего одна женщина. Ему показалось это невероятно смешным.
Весь день к нему никто не стучался. Андрей закрывал глаза и представлял ее маленькие босые ножки, перебирающие по холодному полу в коридоре, чтобы прокрасться к нему и юркнуть под бок, под его мускулистую спокойную руку. Но всякий раз, когда он просыпался от полудремы, на уготованном ей кусочке постели продолжала зиять пустота.
В полночь он, наконец, открыл дверь и прошел в коридор. Из-под двери в хозяйскую комнату пробивался свет, шумело радио. Ему казалось, что хозяйка всегда спит в это время. Он толкнул дверь в хозяйскую комнату и вошел. До него только сейчас дошло, что на нем были лишь штаны, но отступать было поздно. Хозяйка удивленно посмотрела на него из своего кресла. Раньше он тут никогда не был.
— Откуда у вас телевизор? — удивился Андрей.
— А что? Какое ваше дело? Выйдите вон! — воскликнула она. — Что за неуважение! Это моя комната!..
— Стоп-стоп, я выйду, — устало перебил он, — просто скажите: у вас раньше тоже был телевизор? Все это время?
— Был, конечно, — с явным неудовольствием ответила хозяйка.
Она поднялась и начала оттеснять его в коридор. Ее слабые ломкие ручки уперлись в его молодое здоровое тело и никак не могли сдвинуть. Но Андрей, обведя комнату взглядом, понял, что Стеллы тут нет, и поэтому пятился сам.
— Телевизор запрещали почему-то смотреть, — нехотя объясняла хозяйка, — но недавно сигнал опять появился. Вот, слава богу, хоть ток-шоу можно посмотреть. Фу! Как же от вас воняет этим куревом!
Выставив его за дверь, она добавила:
— Когда же вас погонят наконец-таки обратно в вашу Москву, чтобы вы там себе прокуривали обои?! Гадость!