ейнеры мне были не нужны. Сейчас поедем в город, попробуем поискать. Люська! Долго ещё грузить будете?
Он встретил взглядом дочь, выходящую из курятника со стопкой тщательно перемотанных яичных клетей.
– Это последняя стопка. – Люсьена демонстративно вздохнула, намекая на то, что ей не нравится слово «Люська». – Больше в тележку не вместится. Она вообще ни разу не удобная, кстати! Это целая проблема, блин, разместить всё в этой дурацкой треугольной полости так, чтобы не побилось!
– Тележка садовая, для перевозки грунта, – коротко развёл руками Борис. – Хорошо, что хоть такая была. Давайте, заканчивайте быстрей, время дорого! Глеб, сходи в дом, поторопи Трофима.
Дочерин жених поспешил за старшим сыном Бориса, сам Борис в ожидании появления попутчика посмотрел на небо и перевёл взгляд на солнечные часы. Вроде как сейчас часов десять утра. Сказать точнее вряд ли получится, вочи не работают, а механические часы он видел последний раз лет тридцать назад в краеведческом музее. Хорошо хоть с термометром повезло, можно точно определять температуру. Доставшиеся ему по наследству старинные настенные часы с ртутным термометром теперь стали местом постоянного паломничества домочадцев. Их даже дважды в день выносили на улицу, чтобы определить температуру воздуха.
С определением времени всё обстояло гораздо хуже. Понять, который сейчас час, можно было сугубо приблизительно. Для этого Богдан с Наташей, друзья младших детей, соорудили некое подобие солнечных часов. Двухметровый циферблат из кирпичей был выложен прямо посреди двора, на максимально ровном и открытом участке местности. В его центре Богдан укрепил метровый прямоугольный треугольник, который он назвал странным словом «гномон». Этот гномон, который все называли просто «стрелкой», стоял вертикально в центре циферблата на своём коротком катете гипотенузой к небу, и его тень на циферблате указывала на цифру того или иного часа. Богдан как-то более-менее сориентировал всё это по солнцу в один из ярких полдней, после чего заявил, что понятия не имеет, как привязать тень к реальным часам.
В итоге было решено оставить всё так, как получилось. Тень по циферблату двигалась неравномерно, но худо-бедно световой день можно было поделить на какие-то вехи, и это было лучше, чем ничего. По крайней мере теперь точно понятно, сколько осталось до захода солнца, и это уже большой плюс.
– Батя, что, уже едем? – Из дома вышел старший сын в сопровождении дочкиного жениха. – Нифига вы велики нагрузили! – Он окинул взглядом увешанные сумками велосипеды: – Они хоть с места-то сдвинутся?
– Это как педали крутить станешь. – Глеб посмотрел на Люсьену и многозначительно расширил серые глаза: – Я от самого Минска досюда педали крутил с таким грузом. Думал, не доеду! Чудом повезло! Не иначе, груз за время пути похудел!
– Хочешь сказать, что я толстая? – насупилась Люсьена. Она перевела взгляд на Бориса: – Папа! Я что, правда располнела, или он специально подрывает мою самооценку?
– В смысле – располнела? – Борис сделал невероятно серьёзную рожу. – Разве ты не беременна?!
– Что?! – Дочка задохнулась от возмущения. – И ты туда же?!
– Куда именно – туда же? – театрально нахмурился Борис. – На пробежку? С ведёрками на речку по воду?
– То есть я правда толстая?! – Возмущение дочери сменилось неуверенностью, и она посмотрела на своего жениха.
Тот скорчил задумчивую физиономию и пожаловался Борису:
– Мы с ней договорились, что если она растолстеет, как современные бодипозитивщицы, то мы расстаёмся без взаимных претензий. Вот куда я теперь пойду? Как вы думаете, Борис Степанович, можно ли мне дать заднюю и сделать вид, что размер женской талии не имеет значения? Или пусть Люсьена обруч покрутит? Я видел гимнастический обруч у неё в комнате.
– Не надо ломать обруч! – сурово заявил Борис. – Он у нас один!
– Да вы что?! – ошарашенно воскликнула Люсьена. – Я в этот обруч пешком прохожу! У меня талия шестьдесят… – она замешкалась, – пять сантиметров…
– Это сантиметр усох и сел! Показывает теперь лишнее! – немедленно заявил Глеб. – Не верь ему! Ты гораздо меньше! – Он сделал жалобное лицо и добавил: – Только не выгоняйте меня обратно в Минск! Пожалуйста!
– Что случилось? – На пороге показалась жена. – Кого вы собрались выгнать?!
– Мама! – Люсьена бросилась к матери. – Я же говорила, что располнею! Это всё ты со своими пирожками!
Борис проводил взглядом повисающую на шее у матери дочь и продекламировал:
– Сяду на пенёк, съем пирожок!
– Дорогой! – Жена вперила в Бориса укоризненный взор: – Ты опять за старое! Хватит издеваться над дочерью! Тебе меня не хватает?! Всю жизнь на диетах сижу!
– Зато ты у меня всю жизнь самая красивая на свете! – с гордостью заявил Борис. – Всегда гордился тем, что ты не похожа на модных современных толстух!
– Я похудею! – захныкала Люсьена. – Честно!
– Ладно, успокойся уже, – произнёс Глеб, невольно улыбаясь. – Мы пошутили. Я просто не знал, что у нас с твоим батей взгляды совпадают. Вот и получилось так смешно. На самом деле ты совсем не толстая! – Он понизил голос и прошептал, обращаясь к Борису: – Правда же меня не выгонят?
– Мама! – Люсьена захныкала активней. – Не давай мне больше вторую порцию сметаны!
– Да-да! – подхватил старший сын. – Мать, не давай ей вторую порцию, лучше отдай её Ружане! А то сдует девку ветром, нам потом перед родителями отвечать!
– Так! – Борис сменил тон на властный. – Посмеялись, и будет! Пора ехать, пока продукты не перемёрзли!
Жена увела сконфуженную Люсьену в дом, и Борис со старшим сыном уселись на скреплённые меж собой велосипеды. Стараясь крутить педали одновременно, они тронулись вперёд, и оставшийся позади Глеб констатировал:
– Вроде нормально едет! Если что, я в рюкзак Трофиму два мотка скотча положил. В боковом кармане лежат. Только не потеряйте, это всё, что осталось!
– Значит, нужно ещё скотча купить, – вздохнул Борис. – Надеюсь, едем не зря…
Без проблем, конечно же, не обошлось. На трассу удалось выехать достаточно спокойно, хотя на холоде велосипедные колёса вели себя, словно были пластмассовые, а не резиновые. Благо, снега было совсем мало, а на самой трассе под воздействием ветра асфальт и вовсе был много где чистый. Ехать оказалось более-менее удобно, хотя управлялась конструкция из сдвоенных велосипедов плохо, и объезжать брошенные на трассе электромобили приходилось заранее. Замерших навсегда машин вокруг меньше не стало, и Борис окончательно убедился в том, что никто их отсюда никуда эвакуировать не собирается. У компаний – владельцев такси и прочего транспорта, несмотря на все свои богатства, таких возможностей нет. Значит, конеферму, которая, по слухам, должна быть где-то за лесом, никто до сих пор не нашёл. Может, она обанкротилась ещё до блэкаута.
– Батя, как думаешь, конеферма за лесом ещё существует? – Старший сын словно прочёл его мысли. – Неужели никто не попытался договориться с ними, чтобы утащить лошадьми с трассы собственную машину?
– Кто его знает… – Борис рассматривал пустую трассу, на которой до самого горизонта не было видно никакого движения. – Может, хозяин не захотел своих лошадей в машины впрягать. Хотя в деревне на эту тему ничего не говорят. Думаю, не был там никто.
– Надо бы перейти через лес и поискать ферму. – Трофим задумчиво оглянулся в сторону леса. – Компас бы… чтобы не заблудиться. Лес большой.
– Как ты его перейдёшь? – вздохнул Борис. – Идти надо куда-то на восток, конеферма вроде бы где-то недалеко от каких-то Алексиничей, я даже не знаю, что это, хутор или деревня. Когда конеферма у нас сено закупала, автоматический дрон, который его увозил, брал курс туда, это в приложении показывалось. Как до этих Алексиничей добраться по земле без карты, я понятия не имею, потому что прямой дороги от нас туда нет, везде лес, недаром же дрона присылали, а не автопилотный грузовик. А сама конеферма где-то севернее Алексиничей, там ещё озерцо есть почти правильной прямоугольной формы. Это километров десять, а то и больше, и всё через лес. Без компаса заплутаешь раз двадцать. Или по кругу ходить будешь, или попросту мимо цели пройдёшь в километре и даже понять не поймёшь, что недалеко проходил.
– Угу. – Старший сын невесело поморщился. – Это верно. Но попробовать нужно. Дождаться, пока снег ляжет свежий, и идти. На снегу свои следы будет видно, если по кругу пойдёшь, можно понять, что заплутал. Взять баллончик с краской и на деревьях отметки делать, чтобы топором зарубки не рубить. Так и сходить километров на пятнадцать в одном направлении, затем вернуться. Потом направление поменять и снова сходить. Если один такой поход за день делать, то за месяц можно выбрать время раза четыре сходить. Может, найдём.
– Хорошая идея, – оценил Борис. – Может, лыжи где-то попытаться найти… Зимой через заснеженный лес опасно ходить. Не провалиться бы куда. Так ноги переломать недолго или на берлогу медвежью наткнуться.
– Разве в наших краях есть медведи? – нахмурился Трофим. – Их по всей Беларуси меньше сотни особей вроде бы.
– Так как теперь узнаешь, есть или нет? – возразил Борис. – Что сейчас мешает косолапому мигрировать из ближайшего заповедника в наши леса? Охотинспекторам и егерям сейчас не до медведей, охотникам тем более.
– Что-то ты меня запугал, батя! – Старший сын недовольно покачал головой. – Волков бояться – в лес не ходить! А конеферму искать надо. На велосипедах по полям особо не покатаешься, а если электричество до весны не вернётся, то и вправду придётся на коровах поле пахать. Навечно наших запасов зерна не хватит, одна корова в сутки восемьдесят килограмм корма съедает, а их у нас четыре, плюс две тысячи кур, плюс мы сами, да ещё зерно на обмен может понадобиться. Я уж про семенной фонд не говорю, которым поля засевать будем. Давай возьмём ружья и пойдём, поищем конеферму!
– Ружья охотничьи у нас есть, – согласился Борис. – Патроны, правда, в основном дробовые, на утку и зайца. Картечь ещё была некрупная вроде… А вот пулевых нет. Медведя картечью не возьмёшь. Тем более шестёркой.