На случай, если бы Александр Николаевич пришел с инспекцией в оперблок, у нее был готов план укрыться в душевой. Туда деликатный Стенбок точно не сунет свой любопытный нос.
Кате не хотелось с ним видеться, потому что Александр Николаевич поздоровается с нею первый, назовет по имени, а это будет неправильно, ведь он не здоровается с другими рядовыми сестрами и не помнит, как их зовут.
«Кажется, – весело думала Катя, без приключений миновав опасную зону и маршируя к трамвайной остановке, – меня исключили из института за кумовство не совсем без вины, а, так сказать, авансом. В институте ничего такого не было, а тут я правда становлюсь на особом положении, потому что внучка Тамары Петровны Холоденко и Воиновы хорошо ко мне относятся. Тоже, кстати, не потому, что я такая хорошая, а потому, что внучка. Прямо как в поговорке, за что боролись, на то и напоролись. Но, видно, люди не машины, всегда человеческое присутствует, а если его искоренять, то только хуже. Надо самой стараться быть скромнее, знать свое место и не злоупотреблять благожелательным отношением. Оправдать доверие коллектива…»
Припомнив этот затертый лозунг, Катя засмеялась. Был уже пятый час вечера, но солнце еще светило из-за крыш, а в высоком голубом небе виднелась легкая, как облачко, тень луны. Катя загляделась. Сегодня она была похожа на колобок с разинутым ртом.
Снег весело скрипел под ногами, сосульки поблескивали в солнечных лучах, и Катя подумала: «весна не за горами», хотя до той оставалось еще долго-долго, еще много темной ленинградской зимы, морозов и снега.
– Добрый день, Катюша, – произнес вкрадчивый голос над самым ухом.
Катя резко обернулась. Рядом стоял незнакомец и ласково улыбался.
– Кто вы? – воскликнула она. – Что-то случилось? С Татой?
Человек улыбнулся еще шире:
– Что вы, Катюша, почему сразу надо думать о плохом? Все с вашей Таточкой в порядке.
Катя выдохнула и посмотрела на него внимательнее. Ничем не примечательный человек средних лет, среднего роста, в обычной шляпе и пальто. Так выглядят все ИТР и даже некоторые рабочие. Лицо под шляпой приятное, даже благородное, с высокими скулами и четким решительным ртом.
– Кто вы и что вам нужно? – спросила она резко.
– Не бойтесь, Катюша, я не причиню вам вреда. – Он вежливо, но крепко взял Катю под локоть. – Давайте-ка мы с вами прогуляемся и спокойно поговорим.
– Кто вы? – повторила она, хотя уже понимала кто.
– О, трамвайчик! Ваш? Побежали.
Незнакомец галантно подсадил Катю на подножку, дождался, пока она оплатит билет, а сам махнул перед кондуктором книжечкой красного цвета. Кате он, впрочем, ее не показал, а быстро спрятал во внутренний карман пальто, обернулся и, снова взяв ее под локоток, сказал с приятной улыбкой:
– Побеседуем как друзья.
Когда трамвай подошел к Катиной остановке, он первым начал пробираться к выходу, не дожидаясь от нее сигнала, значит, знал, где она живет.
Незнакомец помог выйти сначала женщине с коляской, потом подал руку Кате. Она приняла.
За пятнадцать минут, что они ехали в трамвае, небо погасло, тени удлинились, и осталось совсем чуть-чуть до наступления сумерек. А снег все так же весело скрипел под ногами и ждал, когда зажгутся фонари, чтобы рассыпаться разноцветными искрами.
– Хороший денек, – собеседник снова улыбнулся, – легкий морозец, самая подходящая погода для дружеской прогулки. Верно, Катюша?
Незнакомец не обязан был знать, что она ненавидит, когда ее называют Катюшей.
Она пожала плечами:
– У меня дома еще много дел.
– О, тогда не буду вас сильно задерживать! Дом это святое! Итак, к делу. – Незнакомец огляделся и подвел Катю к школьной ограде.
Так они производили впечатление мирной семейной пары, ожидающей своего ребенка с какого-нибудь кружка.
– Мы наблюдаем за вами, Катя, и считаем, что вы можете принести пользу родине в качестве нашего внештатного сотрудника, – произнес незнакомец тихо и вкрадчиво, отчего Катя не сразу поняла мерзкий смысл его слов.
– Простите, нет, – быстро сказала она и попыталась вырвать руку, но у незнакомца оказалась железная хватка.
– Подумайте лучше, – продолжал он с той же любезностью.
– Поищите доносчиков в другом месте!
Незнакомец весело рассмеялся:
– Катя, милая, этого добра как раз хватает, не знаем, куда девать! Нам нужны такие сотрудники, как вы, умные, честные, умеющие критически мыслить и отличать антисоветскую агитацию от обычных разговоров.
– Я никогда не слышала антисоветскую агитацию, ни дома, ни на службе, ни в кругу друзей.
– А мы научим вас слушать внимательнее, и не друзей, а врагов. – Незнакомец снова огляделся, но народу вокруг них не было. В школе, видно, оставались только большие ребята, которые ходят без сопровождения родителей, а редкие прохожие спешили по своим делам и не обращали никакого внимания на обычную пару, занятую обычным житейским разговором.
– У меня нет врагов, – процедила Катя.
Она уже поняла, что жизнь ее кончена, но еще не почувствовала этого. Щеки еще пощипывало от мороза, еще приятно было смотреть, как опускаются сумерки, будто занавес в театре, и в доме напротив зажигаются высокие узкие окна. Таточка тоже зажгла торшер, поставила на примус картошку и заправила любимую кислую капусту Кати сахаром и постным маслом. А внучка, может, не придет сегодня домой, еще немножко подышит ленинградским вечером, и все исчезнет, и сумерки, и картошка, и свет в окне.
– Врагов советской власти, – произнес незнакомец торжественным шепотом, – вы сами видите, Катя, какое настало тяжелое время. Враги повсюду, буквально пронизывают общество сверху донизу! Как вы думаете, если бы у них везде не было своих людей, разве сумели бы они совершить злодейское убийство товарища Кирова?
Она снова пожала плечами.
– Масштаб преступления изобличает масштаб преступной организации!
Эти слова собеседник отчеканил так, будто уже произносил их с трибуны.
– У них везде свои люди, значит, и мы должны везде иметь своих, чтобы вовремя реагировать и не допускать больше таких чудовищных злодеяний!
«Враги Кирова убили, это чудовищно, а вы полстраны голодом заморили, это ничего. Это так и надо». В принципе, можно было сказать это и вслух, все равно пропадать, но Катя не хотела вступать в диалог с сотрудником НКВД.
– Катя, вы умны, решительны, способны на поступок. Главное, умеете держать удар.
– Вы мне льстите.
– Ничуть. Прежде всего, я хочу, чтобы вы поняли одну простую вещь – я вам не враг.
– Спасибо, поняла.
Незнакомец засмеялся:
– Катюша, вы прелесть. Ах, забыл еще одно ваше прекрасное качество – вы честны, и, поверьте, вам не придется лгать и наговаривать на людей. Ничего, кроме правды, мне от вас не будет нужно. Вы сейчас уперлись в одно – доносить позорно, но разве изобличить преступника донос? Предотвратить террористический акт – донос? Подумайте, разве спасенные жизни не дороже вашего чистоплюйства?
– Если мне станет известно о готовящемся злодеянии, я и так сообщу в милицию.
– А вы думаете, вас там будут слушать? Какая-то девочка с улицы пришла, несет какую-то чушь, пока они разберутся, что к чему, преступники давно все сделают и скроются. Другое дело, когда вы сигнализируете сразу мне. Доверяя вам, я немедленно приму меры.
– Но вероятность того, что я узнаю о готовящемся преступлении, крайне мала, – буркнула Катя, – практически равна нулю. У меня нет знакомых преступников.
Незнакомец тяжело вздохнул и демонстративно закатил глаза, показывая, как его удручает Катина тупость:
– Возвращаемся к началу нашего разговора. Враги очень хитро замаскировались. Любой человек из вашего окружения может оказаться заговорщиком.
– Послушайте, но я вряд ли буду вам полезна, потому что у меня очень маленькое окружение. С бывшими сокурсниками я не общаюсь, а на работе не успела пока завести ни с кем близких отношений. Я одинокий человек. Понимаете? Натура такая. Я ни с кем не откровенничаю, и со мной тоже никто не делится.
Это была почти правда, но Катя понимала, что подобные аргументы незнакомец слышал слишком часто, чтобы принимать во внимание.
– А кстати, хорошо, что напомнили, – перебил он. – В институте мы вас восстановим, об этом не волнуйтесь. До весны поработаете в операционной, а в сентябре пойдете учиться. По справедливости сказать, вы этого заслуживаете, как мало кто другой, а в институте вашем, знаете ли, такое троцкистское гнездо, что мы рады каждой паре рук.
– Точнее ушей, – сказала Катя.
– Верно. И глаз. Ах, Катюша, вынырните на секунду из ваших косных установок и оглядитесь по сторонам. Целый мир перед вами открывается, и какой! А?
Он широко повел рукой, будто отводя невидимый занавес. Но картина перед глазами осталась прежней: заснеженная улица в сумерках и редкие торопливые прохожие.
– Вы нам поможете, и мы вам поможем, – продолжал он, еще понизив голос, – бабушку вашу хоть завтра вернем на работу.
– Такой ценой не думаю, что она захочет.
– А вы, во-первых, за других не решайте, а во-вторых, мы ей не скажем.
Незнакомец снова засмеялся, аккуратно снял полоску снега, застывшую на школьной ограде, слепил из нее снежок и запустил в кривое узловатое дерево, росшее в углу двора. Снежок прилип к растрескавшейся темной коре.
– Теплеет, – сказал незнакомец, отряхивая руки.
Пользуясь тем, что он отпустил ее, Катя медленно пошла по тротуару.
– Я вам не враг, – повторил незнакомец, догнав ее и снова взяв под локоть, но теперь уже не крепко, а галантно, чтобы она не поскользнулась на утоптанном снегу, – очень важно, Катя, чтобы вы это поняли. Я служу нашей советской родине, надеюсь, что вы тоже, а раз цель у нас одна, почему бы не объединиться?
Катя не ответила. Подождав немного, незнакомец весело воскликнул, что молчание знак согласия.
– Почти пришли, – сказала Катя.
– А я почти все сказал, что хотел, видите, какие бывают совпадения. – Незнакомец остановился и взял ее руку в свои, как влюбленный. – А если серьезно, то меньше всего я хочу, чтобы вы работали с нами из-под палки, от страха. Надеюсь, наше сотрудничество станет результатом вашего сознательного выбора. Засим, как говорится, разрешите откланяться, а вы подумайте над тем, что я вам сказал, прикиньте перспективы, а через недельку-другую я вас вызову к себе, и все оформим. Очень приятно было с вами прогуляться.