— Вот сюда и пойдем, — сказала Лариса.
Но тут из орешника вышел пожилой мужик довольно приветливого вида, в цветастой выгоревшей рубахе, с травинкой в зубах. В руках — туесок.
— Стойте-ка, ребятки, — сказал мужик. — Кажись, уже пришли вы.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Любая видимость, какую бы мы ни придали делу, не может быть, в конечном счете, выгоднее истины. Она — единственное, что есть прочного. Мы большей частью находимся не там, где мы есть, но в ложном положении. Таково несовершенство нашей природы, что мы выдумываем положение и ставим себя в него и оказываемся, таким образом, в двух положениях сразу, так что выпутаться из них трудно вдвойне.
Перечить приветливому мужику не стали и правильно сделали, потому что вокруг таких мужиков оказалось еще четверо. Доселе незаметные, они по одному появились из кустов, причем бесшумно, умеючи. Правда, вооружены они были абы как: лук, побольше и посолиднее, чем у Фрэнсиса, и с явно коваными наконечниками стрел; рогатина с окованными железом концами; топор и всего одно ружье, тщедушная и дряхлая с виду одностволка. Но почему-то ссориться с этими людьми не хотелось.
Сдав оружие, приятели двинулись под конвоем мужиков куда-то, где с ними «должны были поговорить».
— Вы не бойтесь, — успокоил приветливый, назвавшийся Шурой, который нес мешок с их ружьями. — У нас по-человечески весь подход. Обижать попусту не станем, но если что за вами не так — уж не обессудьте.
— А что за нами может быть не так? — уточнил на всякий случай Антон.
— Да всякое. Вот придем, поговорят с вами, все станет ясно, — сказал мужик и повторил: — Ну, а если что за вами не так — уж не обессудьте.
— Вы из Мокрушино, да?
— Нет, не из Мокрушино, — сказал Шура, но объяснить, откуда, не потрудился.
— А ребятенок чей? — поинтересовался тот, что с рогатиной, самый молодой в компании.
— Мой, — коротко буркнула Лариса.
— Это понятно, но при ребенке отец должен быть. Неужто негров ребенок?
— Не, — с видом знатока сказал тот, что с ружьем. — Негров черный был бы, а этот обнакновенный.
Фрэнсис сердито зыркнул глазами на беседующих, но промолчал. Те, однако, заметили.
— А ты не зыркай, — обиженно велел мужик с рогатиной. — Еще надо проверить, откуда ты здесь такой взялся. Может, из Америки, а у нас с ними, небось, война.
— Верно. Чтобы вся эта пакость без Америки обошлась, такого быть не может, — поддержал товарища тот, что с топором. — А этого, небось, на парашюте скинули.
— Хрен там Америка. Говорю я вам, что это китайцы, — покачал головой Шура, видимо, продолжая давний и бесперспективный спор. — Китайцы давно зубы на Сибирь точат. Вот увидите, скоро явятся.
Так, за разговорами о геополитике, они добрались до хутора. Или не хутора. Черт знает, как это можно было назвать: сложенные из бревен стены, корявые, но мощные башенки по углам, ворота, обитые железом, подозрительно напоминающим ободранные с камазовской кабины листы. Вокруг — следы от фундаментов, уже зарастающие травой. На одной из башенок маялся худой чернявый человек в ватнике. Антону это все напомнило форт — такой, как строили в свое время римляне в Британии.
— Открывай, Абраша! — крикнул ему Шура.
Чернявый тут же исчез, видимо, спустился с башенки. Брякнул засов, что-то заскрежетало, и половинка ворот открылась.
Внутри оказался двор с несколькими постройками. Наверное, ненужные хаты разобрали в целях компактности и обнесли оставшиеся получившимися в итоге бревнами. «Разумно», — подумал Антон.
— Абраша у нас всамделишный евреец, даже в Израиле жил! — пояснил зачем-то Шура, явно гордясь таким экзотическим соседом.
— А как сюда попал? — спросил для порядка Антон.
— Пришел в прошлую осень. Он не разговаривает, немой, только пишет и то немного. Зато скотину понимает, ветеринаром вроде раньше был.
Во дворе возились с тряпочными куклами и деревянными ружьями детишки, бродил кабанчик — неужто дикого приручили? Благообразного вида старичок нес куда-то свежевыструганное корыто. Все, включая кабанчика, с интересом поглядывали на вновь прибывших, особенно на Фрэнсиса. Из-за приоткрытой двери сарайчика, у которого стояла телега, кто-то мычал.
Да уж, жилось тут не в пример Хрюкино. Там народ тоже был знающий, деловой и мастеровитый, однако даже забора построить не додумались. За что и поплатились, хотя, конечно, неизвестно, насколько им помог бы забор.
А командовала фортом-деревенькой, опять же в отличие от Хрюкино, баба.
Именно баба, иного слова тут и не подобрать. Здоровенная, словно танк, но не заплывшая жиром, как городские толстухи, а именно здоровенная. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. На вид лет пятидесяти, может, чуть меньше, с щекастым пунцовым лицом, носиком-пуговкой, прищуренными карими глазами, одетая в меховую безрукавку и длинную черную юбку из грубой ткани.
Она стояла на низеньком крыльце условно центральной хаты форта и смотрела на подходящую к ней процессию.
— Вот, — доложил Шура, — на дороге взяли. С ружьями, пистолет еще и лук.
— Здравствуйте, — сказал Антон.
Женщина молча рассматривала их, словно племенную скотину на выставке.
— Мы не собирались причинить вам никакого вреда, — продолжил Антон попытку наладить общение. — Мы вообще не знали, что у вас здесь деревня…
— Ты откуда? — спросила женщина у Фрэнсиса, не обращая внимания на то, что говорит Антон. Голос у нее оказался под стать комплекции: густой бас.
— Из Камеруна, — с достоинством ответил негр.
— Из Африки, что ль?
— Из Африки, — согласился с такой формулировкой Фрэнсис.
— Врет он! Из Америки, небось! — встрял было мужик с топором, но женщина отмахнулась от него и спросила:
— Чего здесь забыл?
— Я здесь играл в футбол. За новосибирскую «Сибирь». Подписал контракт и прилетел из Парижа.
— А говорил, из Африки! Брешет он! — снова встрял мужик с топором.
— Я родился в Африке, а потом жил в Париже. Тоже играл в футбол.
— Был такой, вспомни, Коля, — вступился Шура. — Мы ж вместе с тобой игру смотрели. Он еще гол забил прямо в девятку. Кажись, с «Динамо» играли.
— Ясно. Ребенок чей? — карие глаза уставились на Ларису.
— Мой. Отец — не знаю где, я еще до катастрофы забеременела, — честно сказала Лариса.
— У нас Клавка тоже так, мы боялись, что урод родится, а девка здоровенькая родилась, Марьей назвали, — неожиданно поведала женщина и улыбнулась: — Идите в дом, у меня как раз уха поспевает.
Антон с наслаждением хлебал из глиняной миски уху, приправленную ароматными травами, с крупой и картошкой, и обсасывал мясо с ребрышек крупного окуня. Остальные занимались тем же, кроме Кирилы Кирилыча, который деловито ползал по чисто выскобленному полу.
— Сели мы тогда с мужиками и стали рассуждать, чего теперь делать, — продолжала обстоятельный рассказ о прошлом форта Ирина Ивановна — именно так звали женщину. — Помощи особой и раньше-то не было, в прежние то есть времена, а тут и вовсе нечего ждать. Шурка Филиппов и предложил: ненужные хаты разобрать, сделать забор, потому мало ли кто припрется. Ненужных-то хат много вышло — кто помер, две сгорели почти, а иные давно уже пустые стояли, народ побросал да в город подался…
Сама Ирина Ивановна была человеком наиполезнейшим — фельдшером. Но не только поэтому именно она стала негласным лидером здешней общины. Рано потеряв мужа, вторично замуж она выходить не стала, подняла троих детей — двое на момент известных событий находились в Новосибирске, одна в Питере. Хозяйство у нее было одним из лучших в деревне. Габариты и бескомпромиссный характер помогали Ирине Ивановне решать вопросы там, где не мог этого сделать даже участковый Малина — кстати, тот самый мужик с топором, который подозревал во всех бедах Америку, а во Фрэнсисе — американского парашютиста.
— Получилась у нас крепость. Оружия, жаль, мало — погнило все, поржавело, мало что удалось починить. Да и охотников у нас тут как-то испокон веку немного было… Зато кузня есть, Леонидыч нацелился сам ружье смастерить — пищалью называет.
— А порох он где берет? — удивился Фрэнсис. Им, кабы не старые запасы Кирилы Кирилыча, пришлось бы без пороха тяжело.
— Порох? Сам делает. У нас тут старый сельхозсклад неподалеку, он там какие-то минеральные удобрения находит и из них добывает.
Антон вспомнил, что когда-то читал в интернете рецепты приготовления пороха. Кажется, селитра и сера — они как раз и есть в удобрениях, — плюс древесный уголь, который добыть совсем уж ничего не стоит. А ведь не вспомнил бы, не догадался бы! Хотя удобрений у них в любом случае не было.
Жила деревня охотой, собирательством и возделыванием того, что выжило на огородах за все эти годы. Какие-то старые семена, лежавшие засохшими в пакетиках и банках, как ни странно, взошли. Дикого поросенка Фунтика действительно приручили, поймав в лесу, и теперь пытались изловить ему подругу, чтобы те начали плодиться и размножаться согласно библейским заветам. А в сарае мычал олень, причем их в деревне имелось несколько. В окрестностях как раз затеяли оленью ферму, а после катастрофы олени разбежались и прижились. Да и чего не прижиться — северный олень есть северный олень, он, считай, здесь как у себя дома…
— Вот так и живем, — заключила Ирина Ивановна. — Мясо жареное будете кушать?
— Нет, спасибо, — поблагодарил Антон. — Я ухой наелся во как!
— Я тоже, — сказал Фрэнсис.
— Ну, я вам с собой дам. Вы куда идете-то, если не секрет?
Друзья переглянулись, потом уставились на Ларису.
— Нам нужен аэродром, — сказала Лариса.
— Военный, что ли? Секретный который? — запросто уточнила Ирина Ивановна.
— Да.
— А что там делать? Там нет никого. Наши ходили, ничего полезного не нашли… Думали, оружие какое, припасы, а там самолеты ржавые. А что и нашли, тащить поленились, далеко оно, да и заболочено там, трудно добираться.