— А потом гляжу: у другого ангара черепок лежит, — рассказывал, поежившись, Киря. — Человеческий, свеженький такой… И кости, кажись, берцовые. Сложены еще этак кучечкой, чтоб видно было, что не само упало, а специально положили, с намеком.
К чести мужиков, костей они не испугались, только насторожились еще больше. Пошли осматривать диспетчерскую башенку, а когда поднялись наверх, кто-то запер снаружи дверь. Точнее, не запер, а привалил тяжелым железобетонным блоком, валявшимся рядом с башенкой. Еле-еле втроем сдвинули, выбрались — опять никого. А потом кто-то принялся хохотать, да так жутко, что мужики решили с аэродрома бежать, прихватив лишь найденную в диспетчерской аптечку.
— И хохочет, падла, так страшно, с переливами, с подвыванием… Словно и не смеется, а истерика у него, во, — подняв палец, сказал Киря. — Или как не человек вовсе.
— А может, все-таки человек? Может, все-таки кто-то из обслуги выжил, а вас пугал? Мало ли откуда у них череп с костями…
— Погоди, — махнул рукой с уже давно погасшим окурком «козьей ножки» Киря.
Когда мужики миновали КПП и уже почти добрались до внешней ограды, Абраша оглянулся, ухватил Кирю с Яриком за рукава и принялся нещадно трясти. Обернувшись, те увидели у КПП силуэт.
— Там туман как раз опустился, дело к вечеру, — пояснил Ярик. — Видно, что стоит, а кто — не видно. Так, контуры одни…
— Эти контуры нас окончательно и добили, — сказал Киря. — Ростом за два метра, плечищи — во такенные, а сам словно в шубе. И башка тоже как кочан, нечеловеческая.
— Я решил, что снежный человек, — сказал Ярик.
— Ага. Ети, — подтвердил Киря. — Раньше писали, помню, что в Кемерове цельную охоту на него объявили. Еще боксер был такой, Валуев, экспедицию собирал. Ети не нашел, зато след его нашел. Во такенный!
Киря развел руки, из чего следовало, что след размером с корыто.
— Я подумал, что они могли расплодиться, пока люди спали, а Кемерово-то здесь не так и далеко, — сказал Ярик.
— Надо, короче, замыть, — снова поежившись, Киря толкнул Ярика локтем, и тот как молодой принялся снова наливать малиновку.
Антон задумчиво очищал вяленую рыбину. Историю про йети в Кузбассе он помнил хорошо, над ней много шутили, даже ролик какой-то по интернету болтался. Шутки шутками, а если и вправду йети? И знакомые пару раз на Алтае кого-то видели, хоть и не успели на камеру снять… Антон покосился на камерунца — тот тоже явно не обрадовался услышанному. Подозревать мужиков во лжи не было смысла: на аэродроме могло найтись много полезного, и придумывать глупую отмазку чисто из-за лени они бы не стали.
— Давайте народу побольше соберем и вместе сходим, — внес предложение Фрэнсис, когда Ярик налил «по рисочку». — Если там что-то нечисто, общими силами разберемся.
Киря выпил, захрустел луком.
— Видишь ли, друг африканский, — сказал он, проглотив закуску, — нам этот аэродром пока без надобности. Без него проживем. Железа хватает, чего-то такого, без чего мы прям жить никак не можем, там нету. Осень на носу, а там зима, работы много, дела всякого. Это как Мокрушино. Мы их не трогаем, они — нас, торгуем помаленьку и ладно. А ети этот к нам вообще не лезет. Возникнет нужда — соберемся да пойдем. Потому и вам бы я советовал туда носа не совать. Живите у нас, места хватит, люди вы вроде приличные, раз Ивановна вас так приветила…
— Мы подумаем, — кивнул Антон.
Он и в самом деле начал серьезно задумываться над таким вариантом. Остаться здесь, в приветливой деревеньке-форте с разумной и рассудительной хозяйкой. Поселиться в свободном домике, жениться, наконец… Не на Ларисе, чего уж, с этой мыслью давно свыкся, так здесь девок хватает, вон как таращились, когда их привели… Зачем им аэродром, дирижабль, неведомая Абхазия? А теперь еще и снежный человек образовался. Ну, оторвет он им головы, чтобы других незваных гостей пугать.
— Спасибо, братцы, — сказал Антон, поднимаясь.
— Стоп, стоп! — запротестовал Киря. — А по третьей? Не на поминках же!
Пришлось выпить по третьей, которая неожиданно сильно ударила в голову на фоне первых двух. Поддерживая друг друга, Антон и Фрэнсис покинули «конференц-зал», услышав на прощание критическое замечание Кири:
— Не, городские всё же насчет выпить — не очень…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
У дикарей каждая семья имеет кров, не хуже чем у других, удовлетворяющий простейшим потребностям. У птиц есть гнезда, у лисиц — норы, у дикарей — вигвамы, а современное цивилизованное общество, скажу не преувеличивая, обеспечивает кровом не более половины семей.
Проснувшись в мягкой постели, Антон долго не мог понять, где он находится. Беленый потолок, яркое солнце светит в окно, рядом, на тумбочке, банка с чем-то мутно-красным… Ох… В голове всплыли Киря, малиновая настойка, «не на поминках же»… Боги, а как трубы-то горят! Антон потянулся к банке и принюхался. Кажется, квас… Сделал несколько глотков, перевел дух и одним махом допил оставшееся. Ягодный квас, холодненький!
Жить стало легче, жить стало веселей. Антон сел и огляделся — на соседней кровати похрапывал Фрэнсис, свесив одну руку до пола. Видимо, здесь что-то вроде комнаты для гостей, а Ларису, ясное дело, положили в другом месте. Чего ее с ребенком к пьяным совать, перегаром дышать.
В дверь постучали.
— Входите! — крикнул Антон.
Это оказалась Ирина Ивановна. Она посмотрела на продолжавшего похрюкивать камерунца и покачала головой:
— Кирину настойку пили… Там же градусов девяносто.
— А по вкусу не скажешь…
— В том и штука. У Кири рецепт свой, хитрый. Зато теперь вот маетесь. Так что с аэродромом решили-то? А то вчера толком ничего не сказали. Не смогли.
— Мы на трезвую голову посоветуемся и решим. Спасибо за квас, очень вкусный!
— На здоровье… Ладно, пойду я, там мокрушинские пришли с переговорами. Специально зашла вас проведать, чтобы малость помариновались, обождали. Не бежать же к ним, спотыкаясь. Еще возомнят о себе…
— А вы сильный политик, Ирина Ивановна! — с уважением сказал Антон. — Вам бы в Госдуму… Хотя ее нет и уже теперь неясно, будет ли.
Будить Фрэнсиса он не стал. Умылся над приготовленным тазиком, поправил повязку на ребрах — надо бы Ирине Ивановне показать, все-таки фельдшер, — оделся. Вышел на крылечко, увидел Шуру, который нес куда-то большую корзину грибов. Под ноги ему бросился веселый поросенок Фунтик, едва не сбив.
— Утречко! — воскликнул приветливый Шура, заметив гостя. — Вот, на жаренку насобирал. В этом году пуще прошлого грибов-то. А там мокрушинские пришли.
— Зачем? — поинтересовался Антон.
— Не знаю, — слегка помрачнел Шура. — Обычно они выменять чего ходят, но сегодня что-то многовато пришло, и морды шибко серьезные. Уголовники, одно слово.
— Уголовники?
— Так в Мокрушино бывшее зэчьё нынче заправляет. С колонии-поселения. Матрос, Шкода, Золотой…
«Вот тебе раз, — подумал Антон. — А ведь Ирина Ивановна ничего такого им не говорила… Не сочла нужным?»
«Нехорошо все кончилось, зарезали даже кого-то, а несколько человек к нам пришло. Мокрушинские теперь сами по себе живут, мы — сами по себе. К нам не лезут, и ладно».
Добрые соседушки, ничего не скажешь.
— А вы, я слыхал, на аэродром собрались? — продолжал Шура, отгоняя ногой привязавшегося поросенка. — Не боитесь?
— Не решили еще.
— Вы смотрите, хорошо подумайте, а то…
Что «то», Шура договорить не успел, потому что дверь штабной избы с грохотом отворилась, и из нее порывисто вышел крупный мужчина в камуфляже. За ним появились еще четверо таких же, следом — Ирина Ивановна с возмущенным видом.
— Ты, Матрос, думай, прежде чем к нам с такими предъявами идти! — крикнула она, заканчивая, видимо, начатый внутри непростой разговор. — Думаешь, мы тебе скотина?
— Там посмотрим, скотина или не скотина, — ответил тот, что вышел первым.
Вокруг крыльца стали собираться местные, у одного Антон заметил топор, у другого — деревянную лопату. Не раздумывая, он тоже поспешил к месту событий.
— Что случилось-то, Ивановна? — крикнул благообразный старичок, которого Антон вчера видел несущим новенькое корыто. Почему-то он решил, что это и есть местный изобретатель и оружейник Леонидыч.
— Дань они с нас хотят собирать, Леонидыч! — ответила Ирина, подтвердив мысль Антона. — Они нам, видите ли, спокойствие станут обеспечивать, а мы им — платить. Продуктами, а еще на заводе отрабатывать. А главное — девками. Скучно им, девок у них мало.
Толпа наперебой зашумела.
— Чего?!
— На хер!
— В кулачок вам, а не девки!
— Друг друга долбите, как на зоне!
— Траву жрите! Защитнички!
Люди в камуфляже тревожно озирались, но испугавшимися не выглядели. В круг прибежал поросенок, сунулся к ногам Матроса, обутым в высокие, хорошо сохранившиеся берцы, попытался потереться.
Бах!
Поросенок упал на бок и задергался, на пыльную землю хлынула кровь. Матрос поднял стволом вверх потертый наган, какие до катастрофы оставались разве что у вневедомственной охраны, и хрипло выкрикнул:
— Кто еще будет орать, замочу, как свинью. Вас, может, и больше, но шестерых положить успею. Мы уходим, вы — отошли все подальше. Не хотите по-хорошему, пеняйте на себя.
Толпа расступилась, только поросенок продолжал визжать и биться в пыли, судорожно дергая копытцами. Пятерка двинулась к воротам, которые уже кто-то торопливо открывал, и вышло так, что на пути у них оказался именно Антон. Он сделал шаг в сторону, пропуская мокрушинских, но Матрос остановился и сказал, пристально глядя на Антона:
— Тебя не помню. Откуда пришел?
Антон молчал, стараясь не отвести взгляд. Глаза Матроса пугали: бледно-голубые, пустые, безжалостные:
— К нам не хочешь? Нам такие бойцы нужны.
— Не хочу, — сказал Антон как можно тверже.
— Смотри сам, — пожал плечами Матрос и двинулся дальше.