II
Теллус
Где-то над Загорьем
Бескрайнее таёжное море, над которым неторопливо плыл «Баргузин», было… бескрайним. На востоке, у самого горизонта, вздымалась невысокая гряда сопок – то есть, это она отсюда кажется невысокой, поправил себя Алекс. Если же верить картам – не меньше семи тысяч футов над уровнем моря. Мелочь, конечно, в сравнении с Восточным, и в особенности, с Большим Барьерным Хребтами – но достаточно, чтобы хоть немного разнообразить плоский, как доска пейзаж. Зелёная такая доска, курчавящаяся сплошным непроходимым лесом, кое-где прорезанным извилистыми, зеркально отсвечивающими под ярким полуденным солнцем полосками – реки, речушки, ручьи, имеющиеся здесь в изобилии. Даже отсюда, с высоты, громадные кедры и гикори производили впечатление – а какими же они покажутся тому, кто вынужден пробираться между их вековыми, в десяток-другой обхватов, стволами?
Одно хорошо, подумал он: почва у корней лесных гигантов засыпана прошлогодней хвоей и прелой листвой, а вот подлеска там почти нет. Солнечные лучи с трудом пробиваются сквозь густые многоярусные кроны, и на долю растительности, пытающейся выжить на дне «таёжного океана» почти ничего не остаётся. Потому-то здесь достаточно легко передвигаться на своих двоих или даже на лошадях – во всяком случае, если верить охотнику из станицы Загорищенская, взятому в экспедицию проводником.
Любопытно, подумал Алекс, а шагоход там пройдёт? Не всё же висеть на грузовых талях в ангаре «Баргузина». Однажды придётся спуститься на грунт, продемонстрировать, на что способен этот механизм. Тогда и у Елены будет повод вспомнить, что она вообще-то не пассажирка, а полноправный член экспедиции, запасной водитель, успешно сдавший экзамен на право управления двуногой машиной.
А вот, кстати, и она. Алекс встретил дочь начальника экспедиции радостной улыбкой. Девушка была в пилотском костюме – высокие, до колен, шнурованные по бокам сапожки, брюки из мягкой замши, обтягивающие стройные ножки, короткая, чуть ниже талии, пилотская куртка, с массивными медными застёжками, подбитая мехом. Лётный шлем Елена несла в руке. Её волосы, густые, роскошные, цвета темной меди, растрепались на ветру, и Алексу остро захотелось подойти ближе, чтобы развевающиеся прядки могли невзначай коснуться его лица – как при первом их знакомстве на борту «Династии», когда Алекс, тогда ещё зелёный мичман, и профессорская дочка вместе отбивали атаки инрийских инсектов. Вот и запах тот же – сандаловое дерево с лёгкой ноткой корицы. Правда, в тот раз его напрочь заглушала вонь сгоревшего пороха…
Алекс поспешно отвернулся, чтобы скрыть охватившую его сексуальную панику. Елена подошла и встала рядом, положив руки на леер. Её ладонь – узкая, невыносимо изящная – оказалась в опасной близости к руке молодого человека, и понадобилось немалое усилие, чтобы её не отдёрнуть. Или наоборот – не накрыть девичью ладошку своей. Что было бы, разумеется, неподобающе для капитана воздушного судна, который, как известно, стоит выше обычных человеческих страстей. Как же: первый после Бога, что здесь, в облаках, что на море…
Молчание затягивалось. Алекс лихорадочно соображал, как бы начать разговор – он кожей чувствовал на себе её взгляд. «Скажи уже что-нибудь, трус, болван, пока Елена не повернулась и не ушла, на прощание насмешливо дёрнув плечиком – она это умеет…»
Положение спас стюард – вернее, колокол, зазвучавший у них за спиной. Время обеда. Тут уж Алекс точно знал, что следует делать: он галантно предложил девушке руку, и они, покинув обзорный мостик, направились в кают-компанию. Здесь Алекс оставил свою спутницу, раскланялся с профессором и сопровождающим его Кеттлером на лбу у него Алекс заметил свежий след от контактного слизня. Опальный политеховец, как обычно, встретил лейтенанта иронической улыбочкой – тот коротко кивнул в ответ и торопливо направился на жилую палубу, к кубрикам, куда уже стягивались, подгоняемые трелями боцманских дудок, офицеры «Баргузина». Предстояла ежедневная процедура «проб» – когда сначала командир судна, а затем прочие офицеры отведают приготовленные для команды блюда. Занимал этот ритуал не больше четверти часа; за это время стюарды и вестовые успевали разложить на столе в кают-компании накрахмаленные скатерти и расставить серебряные обеденные приборы. Алекс довольно улыбался – порядки на бывшем грузовом корыте теперь в точности повторяли те, что заведены на воздушных судах военного флота КайзерРайха.
– А ещё охотник из Загорищенской говорил…
– Тот, которого нашли обожжённым? – уточнил Витька.
– Не, другой. И вообще, это ещё раньше было, на прошлогодней ярмарке в Новой Онеге. Загорищенские мужики возят туда кедровые орехи, пушнину и мёд диких пчёл, вот он и приехал с ними…
– А то я не знаю про ярмарку! – Витька нетерпеливо перебил приятеля. Ты давай, рассказывай, чего он там болтал?
Не болтал, а говорил. – обиделся за незнакомого охотника Сёмка. – если хочешь знать – очень солидный дядечка, у него сыновья наши с тобой ровесники. А ты сразу – «болтал»… Что он тебе – кабацкая теребень какая-нибудь?
Витька мысленно взвыл – вот любит Сёмка пространно порассуждать на всякие посторонние темы! Наверное, у него это от отца, который в эскадроне панцирных драгун отвечает за обучение водителей шагоходов, и обожает долгие, детальные объяснения.
– Так вот, тот дядечка рассказывал, – смилостивился, наконец, Витькин собеседник, – что по ночам из подвалов Заброшенного города выползает светящаяся муть, вроде полос тумана, который стелется у самой земли. Они её называют «ночесветка» – если попасть в такую полосу, то можно вмиг остаться без кожи…
– Это как? – не понял Витька. – Сдерёт она его, что ли?
Не сдерёт, а как бы обглодает. Я вообще-то сам неточно знаю, но охотник рассказывал… что это, слышал?
Друзья замерли. Звук повторился – довольно громкий шорох, словно кто-то потёрся одеждой о выпуклый бок газовой грозди. Звук шёл снизу, куда из их убежища уводила верёвочная лесенка.
– Да нет, показалось… – неуверенно сказал Витька. – Или газовые мешки друг о друга трутся – «Баргузин», наверное, делает поворот, вот они и смещаются внутри корпуса.
– Тогда они все должны шуршать, а не какой-то один! – резонно возразил собеседник. – давай выглянем, посмотрим, что там?
Витька пожал плечами. Ему и самому до смерти надоело сидеть в этой дыре. Они с приятелем провели в убежище почти две недели, лишь изредка позволяя себе выбраться наружу – справить естественные надобности. Каждый раз действовать приходилось с оглядкой, чтобы не попасться на глаза кому-то их членов экипажа. Мальчишки всерьёз опасались, что в случае поимки дело не ограничится рядовой поркой – их непременно посадят в один из флапперов и отправят назад, в Новую Онегу.
Прокатиться на флаппере, конечно, тоже неплохо – ни один из друзей до сих пор не летал на этих стремительных аппаратах – но возвращаться с позором отчаянно не хотелось. Особенно – если вспомнить о том, какая «тёплая» встреча ожидает обоих дома.
Нет уж, лучше не высовываться лишний раз…
– Может, ну его? – Витька ткнул пальцем вниз, имея в виду источник непонятного шума. – ну, зашуршало – и зашуршало, мало ли что там может быть? Трос какой-нибудь ослаб, вот и скребёт, а ты панику поднимаешь…
– Но если трос ослаб – его же надо подтянуть! – рассудительно заметил Сёмка. – Сам же знаешь, эти тросы удерживают на месте газовые гроздья, и если они будут провисать и болтаться, тогда…
Что будет «тогда» – он договорить не успел. Узкий лаз раздвинулся, и в нём возникла багровая физиономия Михалыча – старшего такелаж-боцмана «Баргузина». За его спиной сопел ещё кто-то, судя по мелькавшей форменке – простой матрос.
– Вот вы где… – просипел боцман. – Попались, голубчики!
Витька оторопел. «Бежать? Куда? Да и смысла нет…»
Краем глаза, он видел, как физиономия друга покрывается мертвенной бледностью, на фоне которой явственно проступают россыпи крупных веснушек.
– А я что говорил, Михалыч! – весело ответил невидимый матрос. – Я уже три дня за ними наблюдаю – кажинный вечер выбираются из ентой норы, чтобы, значить, погадить!
– А дерьмо куда девают? – осведомился, не поворачивая головы, боцман. Витька подумал, что вопрос обращён к ним и даже открыл рот, чтобы ответить, но невидимый спутник Михалыча успел первым.
– Так в дырявый газовый мешок засовывают! Я сам видел – находят дырку, их тут полно – заворачивают в тряпицу – и туда.
Витька кивнул, подтверждая сказанное. Действительно, именно так они и поступали. Правда, ни ему, ни Сёмке не могло прийти в голову, что за ними кто-то наблюдает…
– Это правильно. – одобрил боцман. – Плесень, которая там, внутре мешков, любое дерьмо сожрёт и вони не оставит.
Он строго посмотрел на потупившихся мальчишек.
– Повезло вам, соколики, что не стали на палубе гадить, а то прямо сейчас за борт и выбросил бы. Так что, собирайтесь и пошли, пора ответ держать! А это что у вас такое?
Он с удивлением посмотрел на клетку, в которой ворковали голуби.
– Это мои почтари. – отозвался Сёмка. – Не хотел дома оставлять, кто там за ними присмотрит?..
– Дяденька Михалыч, мы… – начал, было, Витька, но умолк, поперхнувшись под насупленным взглядом боцмана.
– Силком вас тащить, али как? – поинтересовался тот. – Ишь, какие шустрые – пробраться без спросу на борт военного корабля! Вы хоть знаете, какой за это спрос будет с ваших родителей?
– Мы не хотели… – Витька уже хлюпал носом. – Мы не нарочно!
– Ага, гуляли по-над речкой, и случайно сюда завернули! – ухмыльнулся Михалыч. – Ты мил-друг, эти пули будешь лить вахтенному начальнику, и пусть он решает, как с вами дальше быть. И не вздумайте упираться, а то я и за ухи могу препроводить. Хурду свою прихватите, и птичек не забудьте. Всё живые твари – подохнут ещё тут с голоду, нехорошо…
Сёмка горько вздохнул, взвалил на плечо вещмешок со скудным барахлишком, подхватил клетку с почтарями – и, подталкиваемый в спину жёсткой ладонью, полез вниз.