– Но ведь къяррэ действительно угрожают и им, и людям…
– Ты уж извини, камрад, но по сравнению с неразберихой, которая привела к войне у нас – на Старой Земле, как вы её называете, – ваша политика яйца выеденного не стоит. Мы-то насмотрелись, как одна держава старательно увиливает от участия в конфликте, всеми силами стравливая прочих её участников.
– Это ты о ком? – заинтересованно спросил Ремер.
– Об Англии, о ком же ещё… – неохотно ответил механик. – Помню я все эти: «вы вернётесь домой до листопада…» А в итоге – третий год поливаем друг друга свинцом, сталью и ядовитыми газами, причём трупов при этом столько, что вам такого и не снилось. И, попомни мои слова: когда всё это закончится, найдутся умники, которые заявят, что войны, вообще-то никто не хотел!
– Ну, чтобы это увидеть, надо сначала вернуться на Старую Землю. – резонно возразил Ремер. – Кстати, из намёков мессира Фламберга ясно, что къяррэ задумали как раз нечто подобное.
– Хотел бы я на это посмотреть! – хмыкнул пруссак. – Поверь, камрад, ни инри, ни эти самые къяррэ даже близко не представляют, в разгар какой мясорубки они угодят, если решатся на подобную глупость. Что до намёков… – он сделал многозначительную паузу. – Интересно было бы узнать, как остроухим удалось так скоро его обработать? Хотя, тут особого усердия и не надо: герр Фламберг помешан на ТриЭс и прочих инрийских штучках, и готов смотреть нелюдям в рот.
– По-моему, мессир Фламберг не такой. – Ремеру явно стало обидно за научного руководителя экспедиции. – Он… умный и ничего не принимает на веру.
– Твои бы слова да богу в уши, Отто… – буркнул Фельтке…
– Творцу-создателю. У нас так принято.
– Да хоть горшком назови, как говорят русские. Ладно, что там ещё интересного?
И указал на записку, которую Ремер держал в руках.
– Мессир Фламберг сообщает о гибели инсектов, преследовавших корабль къяррэ. В том числе, не вернулась и Л’Тисс.
– Это та, что взорвала «Кримхильду» и чуть не прикончила нашего англичанина? Хоть одна хорошая новость!
Это плохая новость. – раздался сверху тонкий голосок. Фельтке поднял голову – в паутине страховочных сетей устроилась, как обычно, Чо.
– Я сама хотела перерезать ей горло. – вздохнула она с неподдельным огорчением. – Но ничего, тут можно найти и другие инрийские глотки. Вот для этого.
Она вытащила из ножен и продемонстрировала собеседникам подарок механика – штык от винтовки «Маузер». Её усилиями клинок был отточен до бритвенной остроты, мало уступая даже инрийским ножам из голубого обсидиана. По обушку он щетинился зловещими зазубринами сапёрной пилы. Фельтке скривился – он слышал, что на фронте ветераны в первую очередь отбирали такие подобные «инструменты» у зелёных новичков, поскольку неприятель, взяв в плен солдата с таким штыком, немедленно вспарывал им несчастному живот – наказание за обладание оружием, раны от которого неизменно приводят к мучительной смерти.
Впрочем, здесь это не имело никакого значения, и механик не раз видел, как Чо использовала пилу по её прямому назначению – как обыкновенный инструмент.
«…это пока девчонка, и вправду, не дорвалась до глоток нелюдей…»
Фельтке собрался, было, упрекнуть её в чрезмерной кровожадности, и даже открыл для этого рот – но вовремя вспомнил о судьбе, постигшей жителей родной деревни Чо.
«…в конце концов, она имеет право на свою месть. А мы – на свою, что бы там не затевал этот чёртов Фламберг…»
IV
Теллус, Загорье.
Где-то над таёжным морем
Вонь убивала. От неё не очень-то спасали даже противогазные маски, милостиво выданные Витьке с Сёмкой такелаж-боцманом – уродливые намордники из кожи с латунными, прикрытыми сетками наглазниками и латунными же банками, болтающимися под подбородком на манер хобота олифанта, мифической твари, обитающей, по слухам, на южных островах. Пот, скапливающийся под плотно прилегающими к лицу краями, немилосердно разъедал нежную детскую кожу; каждый вдох, не говоря уже о выдохе, давался с трудом – лёгким приходилось мучительно напрягаться, чтобы протолкнуть воздух через крошево древесного угля, наполнявшее банки фильтров. А вонь всё равно проникала под маски, и привыкнуть к ней не было никакой возможности – мальчишки едва подавляли рвотные позывы, понимая, что если сблевать прямо в маску – можно и захлебнуться.
А ведь требовалось ещё и работать! Один из них (в данный момент это был Витька) запускал в прореху в основании газового мешка здоровенный жестяной черпак на длинной ручке и зачерпывал им отвратного вида слизь. Дальше следовало вылить содержимое черпака в ведро, раскачивающееся на перекинутом через балку тросике. Стоящий ниже Сёмка спускал поганое ведро до уровня мостика и опорожнял его в жестяной жёлоб. По нему эта жижа, гнусно булькая и пузырясь, стекала в отверстие в обшивке «Баргузина» и исчезала за бортом.
Поначалу, пока Витька не привык, он пару раз попал черпаком мимо ведра, и его благоухающее содержимое вылилось на стоящего внизу напарника. Можно представить себе, как тот отреагировал на такую «любезность» – не всякий портовый амбал употребляет такие словечки…
Работать так подолгу не было, конечно, никакой возможности. Примерно раз в полчаса мальчики спускались на мостик, стаскивали маски и устраивались где-нибудь подальше от очередного разреза, из которого несло невыносимым смрадом.
– А ежели, кому на голову попадёт? – поинтересовался Сёмка. Витька покосился на приятеля с неудовольствием. Вот же неугомонный – мало, что ли, он вымотался, что хватает сил на дурацкие вопросы?
Но всё же, снизошёл до ответа. Друг ведь, товарищ по несчастью – да и скучно сидеть вот так и ждать, пока не перестанут гудеть уставшие от тяжести черпака руки.
– Дурья башка, мы же сейчас над Загорьем! Внизу сплошная тайга – разве что медведя какого заляпает, или зубра…
– И то верно. – ответил, подумав, напарник. – Что-то я сам не сообразил с устатку…
К этому увлекательному занятию их пристроил всё тот же боцман-такелажмейстер. Называлось оно «санация мета-газовых емкостей». Суть процесса была проста и незамысловата: боцман по нездоровому желтоватому свечению определял газовые мешки, плесень в которых была поражена особым видом грибковой гнили, препятствующей выработке мета-газа, после чего в основании ёмкости делался недлинный разрез и специально назначенный человек отчерпывал скопившуюся на дне гнилостную массу. После этого разрез заклеивали, и процедура повторялась. Какое-то количество мешков всегда страдало от этой напасти, и избавление от гнили было такой же непрекращающейся процедурой, как покраска на каком-нибудь панцеркройцере. Гниль, ржавчина – и то и другое угрожало боеспособности военного корабля, неважно, морского или воздушного.
Распоряжение лейтенанта Веденски, командира «Баргузина» было недвусмысленным: коли уж «зайцы» пробрались без спросу на борт военного дирижабля, то пусть приносят пользу. Зря получать обильный «воздухоплавательский» паёк (их, прежде чем нагрузить работой, отмыли в корабельной бане, переодели в форменные штаны и рубаху, и зачислили на довольствие) не позволено никому – как, впрочем, и выбирать работу по вкусу. Что прикажут – то и будешь делать, потому как дисциплина…
– А дочка-то профессорская всё старается, глянь! – Сёмка толкнул приятеля локтем. – Вот же неугомонная!
Елена, узнав, к какому занятию приставили «зайцев», возмутилась. Но такелаж-боцман непреклонен «небось, привыкли подобные штучки проделывать, когда своё, извиняйте, фройляйн, дерьмо в газовые мешки спускали. Вот пусть теперь их и чистят!»
Когда не помогла даже апелляция к капитану (Алекс категорически отказал, заявив, что не собирается подрывать дисциплину на судне ради двух мелких паршивцев;), девушка заявила, что в знак протеста собирается разделить с «зайцами» их наказание, и пусть никто даже не думает её отговаривать! К её удивлению, желающих не нашлось; Алекс отвернулся, делая вид, что рассматривает в бинокль что-то на горизонте; папенька-профессор вообще предпочёл не вмешиваться, только бросал на дочку ироничные, с хитрецой, взгляды.
«…ну и ладно! Сами потом будете извиняться!..» – она упрямо тряхнула головой и проследовала на мостик, на встречу с неаппетитными последствиями своего решения.
Сёмка с Витькой сначала восприняли добровольную помощницу с некоторой долей иронии, но, убедившись, что та не ищет лёгкой работы и не боится запачкать руки, Елену зауважали. И даже сделали попытку избавить её от самой неаппетитной части работ, непосредственно возни со смрадной жижей. Вместо этого «профессорской дочке» поручили другое, не менее ответственное дело – заклеивать особым клеем разрезы в «вылеченных» газовых мешках, предварительно стягивая края прорехи суровой парусной ниткой, продетой в длинную «цыганскую» иглу. Что нисколько не избавило её от убийственной вони, жары, пота и прочих и неудобств, связанных с необходимостью носить газовую маску. Вот и сейчас – они отдыхают, а Елена продолжает возиться в клеем, иглой и заплатками, запечатывая ими разрез в основании очередного» газового мешка.
– Ладно, отдохнули, и хватит! – Сёмка вскочил на ноги. – Только, чур, я наверху, отчерпываю! Намаялся уже с ведром этим, твоя очередь.
Витька кивнул. Уговор есть уговор: после каждого отдыха они меняются своими «боевыми постами». Сейчас очередь напарника лезть вверх, а он, Витька останется внизу – поднимать и опускать «поганое ведро», при этом уворачиваясь от обильных потоков смрадной жижи, обрушиваемой сверху неуклюжим напарником.
Внезапно пространство между газовыми мешками наполнили частые удары колокола, и сразу за этим – топот матросских башмаков по дырчатому настилу, тянущемуся от кормы до носа «Баргузина». Мальчики переглянулись – а всё колокол звучал часто, тревожно: сбор, сбор, сбор! Елена тоже его услышала – в последний раз провела ладонью по только что наложенной заплатке, махнула ребятам рукой, и побежала к трапу, ведущему вниз, на килевой мостик.