ызаясь пулемётными очередями, и лишь энергичные жесты Уилбура заставили пилота вспомнить о своих непосредственных обязанностях, доставить результаты проведённой разведки. Круто спикировав к земле, «гидра» вышла из боя, развернулась и на всей возможной скорости понеслась на северо-запад. Туда, где неразличимая в тусклых лучах вечернего солнца, висела над тайгой сигара «Баргузина».
Драка в воздухе, тем временем, продолжалась. Один из аэропланов атаковал «медузу», ловко зайдя ей в хвост – но там внезапно словно замерла на одном месте, и аэроплан с разгона влетел в раскрытые венчиком щупальца – как запоздало сообразил Уилбур, приём, позволяющий резко увеличить «зону охвата», одновременно играя роль воздушного тормоза.
Аппарат вырвался из багрового облачка, оставшегося на месте убитой «медузы» какое-то мгновение Уилбуру казалось, что всё обошлось, и красные завихрения, тянущиеся за машиной – всего лишь частицы, захваченные корпусом и плоскостями при пролёте через «останки» летательного устройства къяррэ. Но шлейф густел, уплотнялся; спустя считанные секунды гофрированная обшивка алюминий плоскостей растворилась, превратившись в завихрения кровяной взвеси – и аэроплан, лишившийся подъёмной силы, камнем понёсся вниз. Уилбур с замиранием сердца ждал, когда пилот выбросится со «спасательным крылом». Но, видимо, человеку, сидящему в открытой кабине, досталось не меньше, чем машине – и стоило лишь порадоваться, что истаивающий на глазах аэроплан врезался в землю, избавив несчастного от мучительной необходимости видеть, как превращаются в кровавую пыль его собственные пальцы, щёки, нос…
Второй ведомый тоже исхитрился расстрелять из курсовых пулемётов «медузу» – та сразу лопнула, подобно шарику, наполненному ярко-красным газом, – и, уходя от столкновения, круто полез вверх, только для того, чтобы напороться на струю «живой ртути», выброшенной метателями спикировавшей сверху инрийской «стрекозы». На этот раз результаты попаданий оказались куда более привычными для взора пилота-истребителя – подбитая машина, кружа, словно падающий лист, полетела к земле. И снова пилот не сделал попытки выброситься с «крылом» – то ли он тоже был, поражён смертоносными зеркальными брызгами, то ли потерял ориентацию в пространстве и попросту не смог выбраться из кокпита обречённого аэроплана.
Теперь Уилбур остался один – против троих противников. Он крутанул бочку, завалил машину в нисходящий вираж – и краем глаза увидел, как от Одинокого Холма к месту бой спешат ещё не меньше полудюжины «медуз». Мало того – он ясно видел над срезанными краями «чаши» неторопливо всплывает багрово-красная туша «плавунца» къяррэ.
«…ну всё, пропал. Теперь – не вывернуться…»
В последний момент он заметил просвет между верхушками деревьев – и рванул за управляющие стропы. «Крыло послушно вильнуло в сторону, ноги проехались по листве, и он с треском провалился в зелёный влажный сумрак. В падении он пересчитал, кажется, все сучья, отходящие от громадного, в десяток обхватов, ствола – пока не повис, раскачиваясь, довольно высоко над землёй. Взгляд вверх – ну, конечно, смятая тряпка крыла зацепилась за сук. Невезение, да и только – хотя, если подумать, могло быть и куда хуже. Например, если бы он накололся на сухой сук – и повис бы на нём, истекая кровью, как жук на булавке энтомолога.
Попытка раскачаться и дотянуться до ствола древесного гиганта ничего не дала. Впрочем, он толком не знал, что будет делать, если всё-таки до него доберётся. Попробовать вцепиться в глубоко изрезанную трещинами кору? Не получится – для этого надо быть белкой или диким лесным котом. Нижние ветви – здоровенные, вдвое толще его талии – нависали высоко над головой. Попробовать долезть по стропам? Увы – прочные, но чересчур тонкие, они только резали ладони, не позволяя хорошенько ухватиться и подтянуться.
Оставался единственный вариант. Уилбур вздохнул, извлёк из-за голенища пилотского башмака нож, и принялся пилить стропы. Может, получится как-нибудь спрыгнуть с двадцатифутовой высоты, не переломав при этом кости?
…он успел расстрелять одну за другой трёх «медуз», прежде чем пулемёт замолк, подавившись остатком патронной ленты. После этого оставалось только уворачиваться от кидающихся со всех сторон кроваво-красных блямб – но это не могло продолжаться долго, а вырваться из смертельной круговерти ему не позволяли. Он не заметил, когда зацепил кончиком крыла одну из «медуз» – увидел только, как истаивает кровавой пылью плоскость начинает таять, исходя багровыми завихрениями. Мгновенный ужас пронзил его существо – вот, ещё немного, наверное, полминуты – и неведомая напасть доберётся и до него самого. Он рванул застёжку пристяжного ремня, выдохнул – и перевалился через край кокпита. Что-то больно ударило по ногам, но он уже летел, кувыркаясь, к земле. Потом – хлопок, жестокий рывок вверх – и вот лейтенант Уилбур Инглишби уже висит, раскачиваясь, на стропах под треугольником «спасательного крыла», а далеко вверху описывают круги «медузы», явно не понимающие, куда делась их законная добыча.
Уилбур горько усмехнулся. Ещё одно преимущество службы в теллуссийском воздушном флоте: во втором сквадроне RFC, как и позже, в воздушных силах Роял Нэви, пилотам парашютов не выдавали.
Что ж, во всяком случае, он жив. А значит – ещё остаётся шанс нарисовать на борту нового аэроплана три карминно-красных блямбы в дополнение к уже имеющимся украшениям – счёт сегодняшней воздушной схватки.
Последняя стропа с треском лопнула, и Уилбур мешком полетел на землю. Упал он крайне неудачно – голенью на высовывающийся из земли толстенный корень. От острой боли лейтенант потерял сознание – и не слышал пронзительного визга перепонок садящейся «стрекозы».
Уилбур пришёл в себя и понял, что его куда-то волокут, ухватив за плечевые ремни подвесной системы. Он с трудом разлепил веки – и увидел над собой лицо Л’Тисс. Знакомое, близкое – сколько раз ему доводилось видеть, как его искажала гримаса животной страсти, когда наездница осёдлывала его плоть и неистово скакала, издавая в экстазе свои пронзительные трели – А-а-о-о-э-э-эй-йя!
И, вместе с тем, непереносимо страшное – настолько, что его едва не вывернуло от ужаса наизнанку. И дело тут совсем не в оскаленных острых, звериных, словно нарочно подпиленных зубах его бывшей любовницы.
Глаза – сплошные кроваво-красные яблоки без белков, зрачков и прожилок. Нечеловеческие, даже не инрийские. Глаза… къяррэ?
Рука шевельнулась в попытке нашарить на поясе кобуру. Пусто. Л’Тисс злобно ухмыльнулась и дёрнула посильнее. Сломанную голень словно пронзило раскалённое докрасна лезвие, вышибая из Уилбура остатки сознания.
Последнее, что он успел подумать, прежде чем провалиться в чёрное, пропитанное болью ничто: «Оказывается, пресловутый сук, на который он мог наколоться при падении – далеко не самый скверный вариант. А ещё лучше было бы остаться в машине: до земли было не так уж далеко, и милосердный удар мог прикончить его куда раньше, чем тело стало бы таять, растекаясь страшной багровой пылью…»
VII
Теллус, Загорье.
На подлёте к Заброшенному Городу.
– «Гидра» возвращается! – крикнул сигнальщик. – На правом крамболе, сто футов выше!
На воздушных кораблях КайзерРайха были приняты «морские» обороты для указания направления. Указание «правый крамбол» – означало направления «справа-вперед».
Алекс поднял к глазам бинокль. Крошечная точка сразу превратилась во флаппер, вид анфас. Идёт, вроде, ровно: ни дыма, ни шлейфа из выливающейся из простреленных баков питательной смеси…
Вот только – почему в одиночестве?
Через четверть часа он знал ответ. Корабль къяррэ (разведчик? Рейдер? Поди, угадай…), укрывшийся в руинах Заброшенного Города; невиданные доселе «медузы», взлетевшие навстречу разведчикам; пожертвовавшие собой истребители прикрытия… И, словно всего этого мало – инрийская «стрекоза», возглавлявшая атакующий строй. Значит, нелюди и къяррэ всё же договорились о совместных действиях против «человеков»? Но как же тогда с расправой, учинённой таким же «плавунцом» инрийским «облачникам»? Или это тоже для отвода глаз?
Алекс почувствовал, как остро не хватает ему Фламберга. Конечно, профессор Смольский – всезнайка и редкого ума человек, но именно Фламберг порой удивлял своих собеседников неожиданными и на редкость точными суждениями.
Увы, сейчас магистр далеко, неизвестно даже – жив, или давно погиб вместе с маленьким «гарнизоном» разведстанции. И, если верить солидному официальной газете, выходящей в столице КайзерРайха – а с чего бы, спрашивается, ей не верить? – он «…состоял в сношениях с инри, передавая им сведения, составляющие государственную тайну…»
Пауль Фламберг – предатель, сторонник инсургентов и остроухих нелюдей? Если так, то дело совсем плохо. Но Алекс отлично помнил, как они с магистром выбирались из охваченного мятежом Латинского квартала – непохоже, чтобы он был на стороне бунтовщиков…
– …итого, мы потеряли три машины вместе с пилотами, включая командира флюг-группы. – подвёл итог фон Зеггерс. Он, видя, что командир корабля некстати впал в задумчивость, взял на себя расспросы вернувшихся разведчиков. – Вы точно уверены, что никто из них не выбросился с парашю… со спасательным «крылом»?
– Я, вроде, видел, как раскрылось одно… – неуверенно ответил стрелок-наблюдатель. – Но за ним сразу спикировала «стрекоза», и я подумал, что она наверняка расстреляла беднягу ещё в воздухе.
– Очень даже просто могла и расстрелять. – подтвердил пилот «гидры», совсем юный мичман. – Инри, они такие… безжалостные. Видел я, как их «виверны» с бреющего били «громовыми стрелами» по толпе спасающихся от пожаров…
Похоже, подумал Алекс, паренёк боится, что его обвинят в трусости – почему не вернулся, не подобрал попавшего в беду командира? А это не дело – экипаж «гидры» поступил единственно верным способом, доставив бесценные сведения, хотя бы и ценой гибели аэропланов прикрытия. К тому же – юноша, похоже, был свидетелем бойни, устроенной инсектами инри во время налёта на Туманную гавань, и теперь полагает своим долгом мстить остроухим нелюдям.