как притязания на истину. Но и суждения, которые не связаны с бинарно-кодированными притязаниями на значимость, можно отстаивать или критиковать, приводя более или менее правдоподобные аргументы. Даже этико-политические утверждения, которые с точки зрения данного политического сообщества или субкультуры относятся к предпочтениям в пользу определенных ценностей или вообще к идентификации с определенным образом жизни, можно сделать убедительными и правдоподобными посредством доводов. В отличие от выражения чистых предпочтений, этические и даже эстетические высказывания также претендуют на значимость в пространстве аргументов. Предпочтения, как и желания, могут быть выражены только субъективно или как субъективные притязания могут быть обоснованы только в свете действующих норм. Словом, если уяснить логическую форму практических вопросов и вспомнить, что политика, по сути, затрагивает вопросы, которые выше своекорыстных интересов и которые обсуждаются с моральной, юридической и этико-политической точек зрения, то можно увидеть, что публичные политические дебаты также проходят в пространстве дискурсивного обмена аргументами, когда выходят за рамки спорных вопросов факта105. Это происходит и с компромиссами, то есть с большинством спорных политических вопросов, поскольку компромиссы совершаются в рамках правового поля и сами подлежат оценке с точки зрения справедливости.
Оспаривать концепцию делиберативной политики, ссылаясь на агональный характер политики, можно только в том случае, если принять намерение участников, желающих своими высказываниями придать дебатам эпистемический, то есть обоснованный и открытый для критики вклад, за наивное ожидание достичь немедленного согласия в политических дискуссиях, которые (в отличие от «бесконечного разговора» философов) всегда ограничены во времени в силу необходимости принять какое-то решение. Именно осознание необходимости принять решение придает точке зрения, с которой представляются и защищаются исходящие из практически-ориентированного разума аргументы, нетерпеливый характер и резкий тон. В то же время все вовлеченные лица знают, что в контролируемой СМИ публичной сфере могут – и должны – формироваться в идеале разумные, но пока только конкурирующие общественные мнения. В свете этого граждане должны иметь возможность принимать осознанное решение в кабине для голосования, каждый сам за себя. И только в парламентах и других государственных учреждениях после демократического обсуждения face-to-face могут быть приняты юридически обязывающие решения. Тем не менее результаты выборов должны далее обрабатываться на разных уровнях политической системы с тем, чтобы в период выборов у избирателей создавалось впечатление, что результат, то есть фактически проводимая политика явственно связана с вкладом избирателей и их доверием к предвыборным обещаниям партии или партий, которым поручено сформировать правительство.
Однако одной только удовлетворительно функционирующей политической системы недостаточно для легитимации правительства, поскольку без признаваемой связи демократического голосования с тем, что избиратели на самом деле «получают», политическая власть превращается в патерналистский режим. Другими словами, как только политическая публичная сфера чахнет и перестает функционировать, государство теряет свою демократическую сущность, даже если «верховенство закона» остается нетронутым и правительство более или менее удовлетворяет своих избирателей. В современных крупномасштабных политических сообществах эту скрытую опасность можно предотвратить лишь в той мере, в какой медийная инфраструктура публичной сферы позволяет самому населению более или менее делиберативно выражать свое мнение и волю. Артикуляционная сила независимых СМИ должна быть достаточно мощной, чтобы не допустить разрыва обратной связи между политической и коммуникативной властью, создаваемой гражданами, – единственной «властью», которая «исходит» от народа.
С другой стороны, демократически легитимированная власть также включает в себя правительство, которое способно проводить самостоятельную политику. Одной лишь видимости демократически контролируемого руководства недостаточно. Ориентированная на соцопросы политика, характерная для преобладающего сегодня стиля политики явно оппортунистического приспособления власти к системно ограниченному пространству для маневра, недемократична, поскольку ставит под сомнение способность государства к политическим действиям и сводит на нет формирование мнения и политической воли в гражданском обществе и политической публичной сфере. Если пораженческие настроения, вскормленные теорией систем106, парализуют волю политической элиты, население неизбежно теряет веру в правительство, которое лишь имитирует способность и готовность действовать.
Однако исправление недоразумений, с которыми сталкивается концепция делиберативной политики, привлекает внимание к достаточно взыскательным эмпирическим нормативным предпосылкам правового конституционного государства и тем самым вызывает протест против не в меру идеалистических интерпретаций. Поэтому есть все основания рассмотреть два преобладающих сегодня альтернативных истолкования для того, чтобы выяснить, насколько они совместимы – при всем понимании дефляции высоких нормативных требований – хотя бы с основным содержанием демократических конституций107. Одна сторона безусловно принимает плюралистический облик «сырой», в определенной степени спонтанной и необработанной воли электората, в то время как другая, наоборот, приписывает экспертным оценкам политической элиты относительную независимость от голосов избирателей и общественного мнения. Обе альтернативы в равной степени игнорируют значимость просвещенного и инклюзивного формирования мнения и воли граждан в политической публичной сфере. Освобожденные от взыскательных нормативных ожиданий, эти интерпретации могут похвастаться определенным «реализмом»; но политический регресс, наблюдаемый нами сегодня, заставляет задуматься о том, что происходит с демократиями, в которых политическая публичная сфера распадается, а взаимодействие политических партий и общественного мнения ослабевает.
«Плюралистический» подход удовлетворяется тем, что притязания нормы демократической конституции обеспечиваются процессом «свободных выборов», поскольку статистически агрегированный голос каждого избирателя имеет равный вес, то есть голоса справедливо подсчитываются, и таким формальным образом обеспечивается участие граждан. Такая минималистская трактовка игнорирует суть демократического голосования. Между тем на всеобщих национальных выборах именно от суммирования и распределения индивидуальных голосов зависит, какая из конкурирующих сил будет управлять страной и с какими декларируемыми целями. Таким образом, результат, из какого бы множества поданных индивидуальных голосов он ни слагался, касается всех граждан без исключения; это «их» правительство, с которым избиратели связали себя голосованием. Поскольку каждый индивид голосует в расчете на такой институциональный результат, который будет иметь равные последствия для всех граждан, то было бы логично, если бы индивидуальные электоральные решения основывались именно на общем политическом волеизъявлении. Таким образом, плюралистический подход (при всем своем достоинстве), который с индивидуалистической точки зрения рассматривает способ формирования мнений и воли как частное дело индивида, игнорирует весьма существенный аспект. Он игнорирует реальную задачу граждан, заключающуюся в том, чтобы интегрировать свои индивидуальные интересы, которые есть у каждого из них как частных лиц, с тем, что отвечает общим интересам всех граждан.
«Экспертократический» подход реалистичен постольку, поскольку он подчеркивает ограниченность времени, мотивации, внимания и готовности разбираться в сложных вопросах познания, которые обыватели, поглощенные работой и личной жизнью, посвящают своей политической роли в качестве граждан. В то же время он напоминает нам о растущей сложности задач, с которыми приходится иметь дело правительству и администрациям в современном обществе. Сложность различных саморегулирующихся социальных подсистем компенсирует бюрократическую государственную систему, в свою очередь ставшую самостоятельной функциональной системой. Но если политические эксперты берут на себя ответственность за устранение недостатков почти всех функциональных систем или даже сами стремятся формировать политику, то они должны приобретать разнообразные и скрупулезные специальные знания. Таким образом, как утверждается, политика императивно навязывает завышенные ожидания не только по отношению к готовности граждан воспринимать и к их заинтересованности, но и к их способности воспринимать. С технократической точки зрения, якобы непреодолимый разрыв между специальными знаниями, необходимыми для решения политических проблем, и здравым смыслом делает невозможным серьезное участие граждан в формировании альтернативного общественного мнения. И это, похоже, подтверждается плебисцитарным характером избирательных кампаний: место партийных программ, которые никто не читает, занимает профессиональная реклама для обывателя. Что ж, такое описание тоже не лишено реалистичности. Но за этот дефицит граждане расплачиваются отказом от своей политической автономии, играющей в их судьбах огромную роль.
Реализм обоих подходов заключается в том, что они выдают за формирование политической воли в западных массовых демократиях108 те их особенности, для доказательства существования которых существует достаточное количество эмпирических данных. В то же время они предполагают, что эти характеристики, независимо от того, считать ли их с нормативной точки зрения недостатками или нет,