Сколько у него было людей?
Шесть батальонов линейной пехоты. Рота гренадеров. Рота штурмовиков. Рота егерей. Дивизион кровавых гусар. Эскадрон рейтар. Два дивизиона полковой артиллерии. Батарея полевой артиллерии. Ну теперь еще и неполные пять сотен крылатых гусар. То есть примерно четыре тысячи пехоты, тысяча кавалерии и сорок два орудия. Прилично. Но капля в море по сравнению с войском, что привел Герай. Да, у Дмитрия пехота была прекрасно обучена, опережая в плане тактики и техники своих противников на голову, но десятикратное, а то и двадцатикратное превосходство в живой силе и двукратное в артиллерии – это очень и очень опасно.
Хотя, конечно, не фатально.
Вон при Роркс-Дрифт англичане встретились с зулусами без всяких пушек, не говоря уже о пулеметах. Сколько их там было? Полторы сотни. А противника? Около четырех тысяч. И ничего. Победили.
– Государь, – напряженно произнес Петр Басманов.
– Что? – произнес Дмитрий, сфокусировав взгляд на нем. – Боишься?
– Боюсь, – после некоторых колебаний сказал тот.
– Мы все боимся, – поддержал его Мстиславский. – Сила совершенно невиданная. Как ее побить?
– Взять оглоблю – да по хребту.
– Чего, прости?
– Петя, тебе не кажется, что ты повторяешься?
– Но…
– Там, под Смоленском, ты тоже говорил, что врагов слишком много и нужно отступать. Или забыл уже?
– Такое не забудешь.
– Правильно. А тут что? Снова их много?
– Но их действительно много…
– Сейчас зима. А значит, это не так плохо. Вот если бы дело было летом…
– Государь, о чем ты говоришь?
– Зима – значит, холодно. То есть тела тухнуть не станут. И можно будет спокойно, вдумчиво снять с них все ценное, а потом подготовить к погребению, не боясь преждевременного разложения и болезней всяких, с ней связанных. Одна беда – лошадей много побьем. Куда их девать? Мяса же прорва. Шкуры опять же…
– Дмитрий Иванович! – несколько нервно воскликнул Мстиславский. – Их не десять тысяч!
– Так и я не один. Или ты думаешь, что я с ума сошел? Да настолько, что пытаюсь покончить жизнь самоубийством в бою?
– Нет, но…
– Что «но»? Я знаю, что делаю, и прекрасно оцениваю свои силы. Поэтому мы сейчас снимаемся и идем навстречу Гераю. Уверен, он идет по твоему следу. Иначе не стал бы отпускать. Ему нужно разбить меня, после чего идти на Москву. Или думаешь, он рискнет оставить меня в своем тылу?
– Государь, ты уверен? – тихим, робким голосом спросил Петр Басманов.
– Конечно уверен! Сражение будет долгим, но ничего сверхъестественного от нас не потребуется. Просто чуть сложнее, чем обычно. Или ты забыл, как мы взяли Нарву, Ревель и Ригу? Или про тот большой корабль на рейде не помнишь?
Все ушли из палатки, а Дмитрий, сидя в раскладном кресле, задумался.
Катастрофа, что произошла под Коломной, не являлась чем-то удивительным и была вполне ожидаемой. Государь ждал, где и когда прорвет. Вот. Дождался.
Почему вообще так получилось, что именно помещики его предали? Многие не отозвались на сбор, а те, что согласились встать под его знамена, перешли на сторону противника. Из-за чего?
По его мнению, секрет крылся в старом камне преткновений – «греческих реформах», которые начали последовательно проводить еще при Иване III. Начав разворачивать институт помещиков, Великий князь выделял им землю в кормление. Но сама по себе она ничего не родит. Ну, кроме бурьяна. Для внятного кормления на ней должны сидеть люди, которые бы ее обрабатывали. И вот беда: земля разбежаться не может, а крестьяне – вполне. От чего разбегаться? Так от избыточно рьяного помещика, что дерет с них три шкуры. Тех тоже можно было понять. Иван III требовал от них не только самим являться на коне, при доспехе и оружии, но и с собой приводить ведомых. Этакое миниатюрное рыцарское копье. Одна беда, денег, как в том анекдоте, хватало только на водку. Просто потому, что и земли выделяли мало, и рабочих рук остро недоставало. Вот помещики и драли с крестьян три шкуры, а те, как несложно догадаться, пытались свалить подальше от такого благодетеля. Понятно, что дело государственное. Но им бы чего поесть. Да и жен с детьми накормить.
Некрасивая коллизия, вызванная вредительскими реформами, привела к изрядному бардаку. Из-за чего уже через два десятилетия после начала внедрения института помещиков пришлось фиксировать регламентацию – когда и на каких условиях крестьяне могут уйти от помещика. Что было отражено в судебнике Ивана III в 1497 году. Сущая дикость для более ранних времен! Там-то, конечно, еще со времен Русской правды существовали ранние формы крепостной зависимости – закупы, холопы и прочие. Но массового характера закабаления не было, и крестьянское большинство было лично свободным. А тут такая «радость».
Иными словами, социальная прослойка поместного ополчения – помещиков была изначально создана на материальной базе крепостничества. И дальше было только хуже. Последующие монархи, стремясь укрепить свое положение среди помещиков, не только подтверждали, но и расширяли их полномочия в этом плане. Апогей был достигнут, правда, только к правлению Екатерины II. Однако и в год реформы, в 1606-м, на Руси была далеко не малина в этом плане…
Помещики поначалу поддержали реформу, проведенную Дмитрием на Земском соборе. Ну а что? Подали-то ее правильно. Они были твердо уверены, что эти нововведения отстаивают прежде всего их интересы и именно им облегчают путь наверх. Отмена крепостного права и любых форм личной зависимости на фоне куда более крупномасштабных изменений попросту потерялась. Одна беда – помещикам нужно было как-то вести хозяйство на местах. А крестьяне взяли и разбежались. Вот – год они помыкались и очень сильно разочаровались. Ведь получалось, что Дмитрий выбил у них из-под ног кормовую базу. Как они дальше дела вести будут?
И нарисовался хан. Конечно, он был басурманином. Но и что с того? Главное – бояре божились, что Тохтамыш вернет все, как было в старину. Ну, разумеется, в «старине», которая удобна им, а не той, что была на самом деле. Возвращение крепостного права и внутренних таможен очень сильно должно было укрепить дворян и бояр. Так почему нет? В конце концов, Герай шел не просто грабить, а завоевывать.
Вот нарыв и прорвало.
Глава 4
17 декабря 1607 года, река Лопасня
Утро.
Небольшая речка с пологими берегами и крепким льдом. Казалось бы – бери да форсируй. Однако леса мешали нормально подойти во многих местах. Оставляя всего несколько удобных мест. И вот у самого подходящего, прямо в поле, и встал легион. А на той стороне накапливались силы противника. Первые отряды с ходу проскочили по льду и, попав под картечь, поспешно отступили и больше не лезли…
Оборонительные порядки легиона опирались на полевые укрепления, возведенные из фургонов. В отличие от классического вагенбурга, Дмитрий выстроил целую систему из люнетов и флешей[76]. Не грунтовых. Временных. Фургоны скреплялись. Частично разбирались так, чтобы, встав в полный рост, можно было бить из ружей поверх бортов. А просвет между землей и фургоном, а также внешний периметр были обложены снегом. Его легионеры полдня собирали, благо что подошли к реке к обеду 16 декабря. Выложили знатно и облили водой в ночь. Ядра такие поделки не выдержат, конечно, а вот штурмующей пехоте проблем создадут.
Почему так? Почему не редут?
Из-за необходимости реализовать преимущество в стрелковом оружии и артиллерии. Если собрать эрзац-редут из повозок, то пушки на него не выкатишь. Только с ружей бить. А в выбранном Дмитрием варианте три недурственно разнесенных пояса «уголков» обеспечивали очень приличную площадь фронта и целые аллеи для работы артиллерии картечью. Впрочем, ударам гранатами это тоже не мешало.
В центре укреплений была устроена небольшая наблюдательная площадка из тех же самых снежных шаров. Не самая надежная вещь. Но метров на пять она позволяла взобраться и озирать оттуда все окрестности.
Последним же фортификационным элементом обороны стали испанские рогатки, выставленные в проходах. Конструкция простейшая. В разобранном виде очень компактно едет в фургоне. В собранном – неприятное препятствие для кавалерии и пехоты. Да и собирается очень быстро, как и легко переносится по полю парой бойцов. Очень удобно.
В центре укрепления разместились гусары и резерв из батальона тяжелой пехоты и батальона линейной. Причем кавалеристы спешились, чтобы лучше контролировать своих лошадей, ибо обстановка грозила быть довольно напряженной. Там же разместились и тыловые части.
Остальные линейные батальоны и егеря заняли стрелковые позиции вдоль куртины эрзац-укреплений.
Шесть 12-фунтовых «Единорогов» были собраны в батарею, приготовившуюся вести контрбатарейную борьбу. Император помнил о том, что Герай удачно применил османскую артиллерию для разгрома полевых укреплений стрельцов. Поэтому решил сосредоточить на них огонь своей полевой батареи, благо что била она заметно дальше. Да, не так уж и точно, однако картечные гранаты должны были этот вопрос в какой-то мере решить. Как и значительно более высокая скорострельность. 3-фунтовые «Единороги» оказались распределены батареями и полубатареями по всему фронту обороны более-менее равномерно.
Рейтары же курсировали в разъездах, осуществляя рекогносцировку и оперативную разведку.
Но Герай не спешил.
Его войско стягивалось и стягивалось.
Выкатили орудия – все семь десятков своих да обе батареи 3-фунтовых «Единорогов». Пока для демонстрации.
Татары крымские и астраханские, ногаи, черкесы, казаки донские, волжские и уральские, османы, мятежные помещики и прочие. Здесь были все. Странно, что с Днепра казаки не подтянулись. Не успели, наверное, или заняты чем. Да и казанских татар не видно. По стягам, во всяком случае.
Понять численность этого войска было очень сложно, ибо оно постоянно находилось в движении. Наверное, какой-то порядок там, безусловно, был. Но Дмитрию казалось, что оно просто кишело природным, первозданным хаосом…