— Пошли купим тебе лекарства, — скомандовала она. – А завтра узнаем, что там с Аре.
Так началась дружба Жулии с детьми из трущоб. Не случайно она занималась проблемами голодающих детей в Африке, в Бразилии таких детей оказалось не меньше, и они тоже нуждались в помощи. У Жулии был опыт, было желание помочь, и она собиралась это сделать.
Ни к чему не лежала душа у Жуки, он чувствовал, как страдает Ана, и понимал, что ничем не может ей помочь. После того как он рассказал ей о предложении, сделанном ему Марселу, с души у него свалился камень. Но теперь этот камень лежал на сердце Аны, и Жука чувствовал его тяжесть. Каково это, прожив с человеком двадцать лет, узнать, что относится он к тебе как к вещи, которую, коль скоро надоела, нужно сбыть с рук? Больно было Ане. Больно и непереносимо обидно. Но стоило ей представить себе, что Марселу в самом деле поворачивается и уходит, что она остается одна, что ждет ее ледяная постель, ей хотелось завыть, наложить на себя руки. Жизнь в одно мгновение теряла для нее всякий смысл, меркла, тускнела, рассыпалась в прах… Жука не знал, что Ана на коленях умоляла Марселу не уходить.
— Не бросай меня, — молила она. – Я этого не переживу!..
Не знал, что Марселу отнял свою руку, которую Ана покрывала поцелуями, и посоветовал:
— Не унижайся так, Ана. Мне это неприятно.
И после этого все-таки ушел.
Если бы Жука знал об этом, он бы непременно побежал к Марселу, и кто знает, чем бы кончилась их встреча? Но, на счастье Марселу, Жука этого не знал. Он просто сочувствовал Ане, и от этого сочувствия у него разрывалось сердце.
Нина смотреть не могла, как изводится племянник из-за женщины, которая его не любит. Она его привязанности не одобряла. Жука еще молодой, у него и дети еще могут быть, так отчего ему не найти себе достойную женщину и не жениться? Что ни вечер, тетушка Нина выговаривала ему, а Жука отшучивался. Но когда тетушка досаждала ему уж слишком сильно, то он напоминал ей о своем отце, в которого вот уже многие годы она была влюблена.
— Полно глупости-то говорить! – вскидывалась тогда тетушка Нина, которая могла в одно мгновение превратиться из благодушнейшего создания в злобную фурию. – Жозе приедет, будто солнышко в доме засветит! Каждому доброе слово скажет, да все с шуткой, прибауткой. Как его не любить?! Мы все его любим!
Все да не все: Витинью, родной брат Нины, который тоже жил с ними и помогал Жуке в магазине, терпеть не мог его отца. А Жозе – широкоплечий седоусый здоровяк, у которого годы, похоже, не отнимали силу, а прибавляли ее, — в свою очередь терпеть не мог тщедушного, боязливого Витинью, называя бездельником и дармоедом. Жозе простить не мог Витинью, что тот поселился у него в доме обманом: пришел переночевать и застрял на пятнадцать лет. Не мог простить его несамостоятельности, робости. И еще одной давней, но самой главной, самой обидной обиды! Когда Нина злилась на брата, она всегда пугала его:
— Погоди! Вот приедет Жозе и прогонит тебя из дома!
И когда Жозе приезжал из своей очередной поездки, Витинью становился тише воды, ниже травы, опасаясь громогласного Жозе, который умел не только оглушительно хохотать и балагурить, но и ругаться на чем свет стоит.
Жука восхищался отцом, любил и уважал его, хотя и ему подчас доставалось от Жозе, и тоже, надо сказать, из-за Аны. Жозе понимал толк в женщинах, сам любил, и они его любили, и ему казалось, что сын ведет себя не по-мужски, согласившись на роль друга при любимой женщине. Если любишь, добивайся, не добился – уходи! – так считал старина Жозе. Но быть третьим при чужой жизни – такого он ни понять, ни принять не мог.
Чувствительный и более утонченный Жука не спорил с отцом. Он вовсе не был слабаком, как временами казалось его отцу, он тоже был и сильным, и мужественным человеком, но только на свой лад, — его сила была в умении глубоко чувствовать и жить своими чувствами.
Не случайно Жука так любил музыку, и в особенности оперу. Волшебный мир театра, гармония человеческих голосов, звучавших так божественно, завораживали его, уносили в иные, небесные сферы. Поэтому, как ни дорого стоил билет, Жука бывал на всех премьерах и гастрольных спектаклях. Итальянская кровь предков говорила в нем громче, чем у других членов семьи.
Но на этот раз Жука не хотел идти даже в свою любимую оперу, так он переживал из-за Аны. Ему казалось предательством бросить ее сейчас в одиночестве. А что, если он ей понадобится? Что, если она захочет с ним посоветоваться?
Жука стоял и смотрел в окно на убегающую вдаль улочку с высокими домами и балконами, завешанными бельем. Что, если сейчас из-за поворота покажется Ана?
— Иди переодевайся, — сказала, входя в комнату, тетушка Нина. — а то опоздаешь на свою оперетку. И смотри плащ не позабудь, того и гляди, дождь польет.
— Не оперетку, а оперу, — поправил Жука. — Да я... — невольно замялся он.
— Беги, через два часа дома будешь, — сказала Нина. — Ничего мимо тебя не пройдет!
Жука махнул рукой и пошел переодеваться.
Театр был полон — гастрольный спектакль «Риголетто». Жука сидел, слушал божественного Верди, и его глаза невольно наполнялись слезами. Как он понимал Риголетто, болеющего за свою несчастную дочь, полюбившую недостойного и погибшую из-за него...
Когда занавес опустили. Жука долго еще сидел в опустевшем зале со смятенной душой, полной чудесных звуков и мучительных чувств. Наконец он опомнился и заторопился к выходу. Заглянул в гардероб за плащом и с удивлением получил на свой номерок белый женский плащ, а потом увидел и сидевшую в фойе и явно поджидавшую его красивую женщину.
— Однако вы не торопитесь уйти из театра, — сказала она, передавая ему его плащ и забирая свой.
— Простите! — Жука виновато развел руками. — Но я никак не мог предположить... это же гардеробщик... номерки...
— Конечно, конечно, — прервала его стройная пышноволосая брюнетка в вечернем платье.
— Все в порядке, все в порядке!
Они вышли на улицу, и оказалось, что льет проливной дождь.
Жука почувствовал себя вконец виноватым.
— Если бы не я, вы бы не попали под дождь! — огорченно сказал он. — Позвольте вас проводить. Ваша машина далеко?
— Я без машины, — отвечала незнакомка. — Сейчас поймаю такси.
— В дождь в Сан-Паулу ловить такси? — Жука невольно улыбнулся, но тут же вновь посерьезнел, поняв, что обижает незнакомку. — Вы же сами понимаете, что вам сейчас не поймать машину! Позвольте я вас подвезу. Моя машина тут, совсем рядом!
— Но вы не знаете, кто я, а я не знаю, кто вы, — незнакомка была явно в нерешительности, а дождь лил потоками.
— Что за проблема! — Жука тотчас достал и протянул ей свою визитную карточку. — Я — Жозе Карлус Местиелли. Для друзей просто Жука. Торговец. Родился седьмого июля тысяча девятьсот...
Жука говорил так открыто, так простодушно, что убедил незнакомку в своих самых добрых намерениях.
— Согласна, — прервала она его. — Похоже, что дождь кончится совсем нескоро. А меня зовут Элена. Элена Рибейру.
— Очень приятно, — ответил Жука.
Он предложил ей руку, и они торопливо спустились по мокрым скользким ступеням к машине. Она и впрямь стояла недалеко, так что новая знакомая Жуки не успела промокнуть.
Как выяснилось, Элена живет в Морумби, довольно отдаленном квартале новостроек с роскошными домами, но граничащем с трущобами.
Жука тронул машину с места, однако проехали они разве что до поворота — ветровое стекло заливал дождь.
— Вы не сочтете за дерзость, если я предложу вам переждать дождь в кафе, а потом отвезу вас домой? — спросил Жука, поворачиваясь к Элене.
В полутьме машины глаза ее мерцали так таинственно...
— У меня достаточно здравого смысла, чтобы оценить и ваш здравый смысл, — отвечала Элена.
Они остановились возле уютно сиявшего огнями кафе. Нежданно-негаданно Элена попала на ужин, да еще с кавалером! Про себя Элена посмеивалась: из-за плаща она отказалась от ужина, на который ее приглашали Карла и ее приятель Роналду. Но, к сожалению, ждать они не могли, ужин устраивал компаньон Роналду и опаздывать на званые ужины не полагалось. Однако судьба приготовила Элене сюрприз, она послала ей этого в общем очень милого и приятного человека.
Новые знакомые сидели за столиком и болтали. Жука объяснил Элене, почему он никогда не ездит в дождь.
— Как-то поехал. Ливень — в двух шагах ничего не видно! Мне бы остановиться и переждать, но куда там! Я ведь торопился на базу, а вместо базы въехал в грузовик. Вот кошмар-то! Весь передок всмятку и головой я здорово шандарахнулся. Едва не умер, пока дождался «скорой». Шрам до сих пор остался. Вот здесь, посмотрите!
Простодушная искренность Жуки была чем-то мила Элене, и она слушала его с удовольствием. А он рассказывал ей, как красиво отреставрировали витражи на центральном рынке. Рынок стал настоящей городской достопримечательностью.
Но и дождь, даже самый сильный, рано или поздно кончается. Правда, этот кончился довольно поздно, так что Элена попала домой только в третьем часу утра.
— Право, мне неудобно затруднять вас, — сказала она, когда они вышли из кафе. — Может, я все-таки поймаю такси?
— Затруднять вы будете не меня, а машину, — весело отвечал Жука. — Она же вас повезет!
На прощанье они обменялись телефонами и расстались с какой-то дружеской приязнью.
Домой Жука вернулся в прекрасном расположении духа — Элена показалась ему очень славной и приятной женщиной, и он был рад тому, что помог ей.
Но этой ночью ему было суждено увидеть еще и Ану. Ану мучила бессонница, и она вышла подышать воздухом. Погруженная в свои мысли, брела она, ежась от предрассветного холодка. Увидев Жуку, бросилась к нему, ища опоры и защиты у своего верного друга.
И верный друг не оставил ее.
— Пойдем в дом, ты же совсем раздета, — заботливо сказал Жука. А когда они уселись в гостиной, принялся утешать: — Я понимаю, Ана, тебе тяжело. И конечно, понадобится время, чтобы забыть...