ду двух благородных дам постарше ее, и, проходя по дороге, она обратила свой взор туда, где я стоял, испуганный; и по несказанной доброте своей, которая теперь получила свою награду в вечности, она поклонилась мне так приветливо, что мне показалось тогда, словно я вижу все пределы блаженства. И час, в который достиг до меня ее сладчайший привет, был как раз девятый того дня; а так как только в первый раз ее слова дошли до моего слуха, я охвачен был такой сладостью, что, словно опьяненный, удалился от людей и забился в самый отдаленный уголок своей комнаты, чтобы думать там о ней, благороднейшей.
Глава III
И когда я думал о ней, на меня снизошел нежданно сладкий сон, и в нем предстало мне дивное видение: казалось мне, что в комнате своей я увидел облако огненного цвета и внутри его я различил облик мужа страшного вида[4] для тех, кто на него взглянет.
И показался он мне сам таким веселым, что удивительно, и в словах своих он выразил многое, но я понял только вот что: вот властелин твой.
И казалось мне, что я вижу в его руках обнаженное существо, которое спало, обернутое, как мне думалось, в легкую ткань кровавого цвета, и, когда я посмотрел на него очень внимательно, я узнал в ней ту, которая накануне соизволила мне поклониться. В одной руке, казалось мне, держал он что-то, что горело ярко, и я услышал такие слова: смотри, вот сердце твое. И немного погодя он разбудил ту, которая спала, и с большим старанием и искусством он заставил ее отведать того, что горело в его руках, и она исполнила это с некоторым сомнением[5].
И после этого очень скоро его веселость перешла в горчайший плач, и так, плача, он охватил донну своими руками, и с нею вместе, как мне казалось, он полетел к небу, отчего я исполнился такой тоскою, что слабый сон мой не мог выдержать больше, он порвался, и я внезапно проснулся. И сейчас же я начал размышлять. Я нашел, что час, когда явилось мне это видение, был четвертый в ночи, и, таким образом, ясно выходило, что он был и первым часом девяти последних часов ночи. И, думая о том, что я увидел, решил я рассказать об этом многим знаменитым трубадурам[6] того времени. И так как я сам тоже обладал уже раньше искусством слагать слова в рифмы, я задумал написать сонет, в котором, приветствуя всех верных Амуру, я прошу их объяснить мое видение, причем я должен был изложить все, что мне приснилось. И тогда я начал этот сонет.
Сонет I
К вам, души нежных и сердца влюбленных,
От имени Амура я с приветом:
Кто познакомится с моим сонетом,
Пусть смысл его откроет потаенный.
Был третий час на небесах бездонных,[7]
Когда всего богаче звезды светом, —
Дрожу я при воспоминаньи этом,
Амур предстал моим очам смущенным.
Он сердце нес мое и ликованья,
Казалось, полон был; спокойно спящей
В его руках, в прозрачном одеянье,
Увидел я мадонну; на прощанье
От пламенного сердца ей, дрожащей,
Отведать дал он и исчез с рыданьем.
Этот сонет разделяется на две части: в первой я шлю привет и прошу отклика; во второй я объясняю, на что именно нужно ответить.
Вторая часть начинается так: был третий час. На этот сонет ответили многие различными мнениями[8], между ними был тот, кого я считаю своим лучшим другом[9], и тогда я написал сонет, который начинается так: Vedesti al mio parere ogni valore.
И это было началом нашей дружбы с ним, когда он узнал, что пославший ему сонет был я.
Истинное значение моего сновидения не было тогда понято никем, а теперь ясно самым простым людям.
Глава IV
Со времени этого видения мой естественный дух стал терпеть затруднения в своей деятельности, т. е. душа моя вся была отдана мыслям о той благороднейшей, и я сделался в короткое время таким хрупким и слабым, что многим друзьям тяжело было на меня смотреть, a другие, полные недоброжелательства, старались разузнать от меня о том, что я так хотел скрыть от всех. Но я, понимая все коварство задаваемых мне вопросов, по воле Амура, приказывавшего мне сообразно с велениями разума, отвечал им: это Амур так властвует надо мною. Я говорил: Амур, — потому что на своем лице я носил такие явные знаки его, которых нельзя было скрыть. И когда меня спрашивали: ради кого же тебя так измучил Амур? — я смотрел на них, улыбаясь, и не отвечал им ничего.
Глава V
Однажды, когда эта благороднейшая находилась там, где раздаются слова в честь царицы славы[10], я помещался в таком месте, откуда мог видеть свое блаженство, а между ею и мною по прямой линии сидела благородная донна очень привлекательного вида; она оглядывалась на меня часто, дивясь тому, что я смотрю в ее сторону, и ей казалось, что взгляд мой кончался как раз на ней, и многие из присутствовавших замечали это и так уверились в том, что, когда я выходил оттуда, я слышал, как мне говорили вслед: видел, как эта донна заставляет его томиться! И когда они называли ее, я понял, что эта была как раз та, что сидела по прямой линии, которая вела от благороднейшей Беатриче и кончалась в моих глазах. И я успокоился, поняв, что моя тайна в тот день не была открыта по лицу моему.
И сейчас же я решил сделать из этой донны ширму для истины и в короткое время устроил так, что в мою тайну поверили многие из тех людей, которые обо мне рассуждали. Этою донной прикрывался я многие месяцы и годы; и, чтобы еще больше заставить поверить всех, я написал для нее несколько рифмованных пустячков, которые я не хочу приводить здесь, где подобает говорить только об одной благороднейшей Беатриче, поэтому я пропускаю их все и буду здесь записывать только то, что послужит в похвалу ей.
Глава VI
В те времена, когда донна эта служила ширмою для великой любви моей, я захотел со своей стороны как-нибудь запечатлеть имя своей благороднейшей, окружив ее именами других дам, и между прочим упомянуть имя этой донны. И я выбрал имена шестидесяти самых прекрасных дам того города, куда угодно было поместить мою донну Всевышнему[11], и написал эпистолу в форме сирвента[12], я не привожу ее здесь и упоминаю об этом только вот зачем: когда я ее составлял, чудесным образом случилось, что имя моей донны пришлось как раз под цифрою девять, среди имен других дам, а не под каким-нибудь иным числом.
Глава VII
Случилось, что донна, которая помогала мне столько времени скрывать мои чувства, уехала из вышеупомянутого города и отправилась в далекую страну, и я, испуганный тем, что исчезла моя прекрасная защита, так сильно огорчился этим, как и сам не мог бы раньше поверить. И я подумал, что мне надлежит сказать что-нибудь горестное по поводу ее отъезда, иначе могут скоро догадаться о моем притворстве. Тогда я решил написать жалобу в форме сонета, который я приведу здесь, потому что моя донна была прямой причиной некоторых слов, находящихся в сонете этом, как будет ясно всем, кто понимает. И тогда я написал этот сонет.
Сонет II
О вы, что Амура путями идете, взгляните
И сами скажите,
Что скорби сильнее моей вы не знали.
Молю об одном: моим вздохам внемлите, —
Тогда вы решите,
Что стал я обителью горькой печали.
Амур бесконечной своей добротою,
Хоть этого я и не стою,
Всю жизнь мою сделал столь чудной и нежной,
Что люди кругом вопрошали друг друга:
За что, за какие заслуги
Он радостью полон такой безмятежной?
Теперь я утратил всю бодрость былую,
Что только любимая мне посылала,
Суровая бедность настала,
О ней без страданий сказать не могу я,
И людям теперь я таким подражаю,
Что бедность стыдятся высказывать злую;
И видом веселость являя живую,
Томлюся я в сердце своем и рыдаю[13].
Этот сонет имеет две главные части. В первой я призываю верных Амуру словами Иеремии-пророка: «О, вы все блуждающие по дорогам, остановитесь и взгляните, есть ли где скорбь, подобная моей». И я прошу их выслушать меня. Во второй части я рассказываю о том, что сделал со мною Амур с другим значением, о котором нельзя догадаться по началу и концу сонета, и говорю дальше о том, что я потерял. Вторая часть начинается словами: Амур бесконечной своей добротою.
Глава VIII
После отъезда той благородной донны Господу угодно было отозвать к славе Своей молодую и очень красивую донну, которая была очень любима в том городе; и я видел, как тело ее, лишенное души, лежало, окруженное толпою донн, и они горько над нею плакали. Тогда я вспомнил, что видал ее в обществе моей благороднейшей, и не мог удержать слез; так, плача, я решился сказать несколько слов об ее смерти ради того, что я несколько раз видел ее с моею донной. И на это я как раз намекаю в последней части сонета, как будет совершенно ясно тому, кто понимает. И тогда написал я два сонета, из которых один начинается словами: Амур рыдает, а второй: злодейка смерть.
Сонет III
Амур рыдает, горе всем влюбленным.
Но что ж ему печаль ту причинило?
Он слышит, как, чело склонив уныло,
С тоской во взорах горько плачут донны,
Злодейка смерть, рукою непреклонной
Ты сердце благородное сгубила