Нет, ну правда. Он скоро женится. Отношение ко мне, просто жалость, наверное. Или желание помочь. После того, что он рассказала мне о своей жизни, я поняла его намерения. Он не сказал мне о них прямо, но все это лишь подтверждение всему.
Быть может мне пора выполнять обещания, которые я давала малышу?
Быть может, пришло время?
Глава 10
Посчитав джинсы слишком простым вариантом одежды, решила надеть классические брюки и рубашку. Думаю, надень я платье, то выглядела бы глупо. Саша меня ведь предупредил.
Ровно в шесть в комнату постучали. И сделав вид, что я не волнуюсь смело шагнула открывать.
Судя по тому, как выглядел Давыдов, я могла и в шортах прийти. Футболка, спортивные штаны и кроссовки, все идеально сидит и прекрасного качества и так ему идет. С ума сойти, и этот человек не вылезает из костюма и туфель пять дней в неделю.
– Привет. Ты готова?
– Привет. Да. Как раз хотела выходить.
Взяла сумочку и двинулась с ключами в руках на выход, напоминая себе робота.
Что ни говори, а я остаюсь все той же женщиной, которая мечтает непроизвольно, даже сопротивляясь при этом.
Садимся в машину, и я почему-то испытываю такую неловкость, что хочется сквозь землю провалиться. Хочется ненавидеть себя за такое поведение.
– Как прошел день? – нарушает молчание, будто поняв, что я не могу и вдоха сделать.
А вот правда, как прошел мой чертов день? Рассказать ему, как я хотела запереться дома и не открывать пока он не уйдет? Или может, как я пыталась привести себя в порядок.
– Нормально. Ничего нового.
– Эмма, – внезапно ловит мою руку, которая сама по себе карябала брошку сумочки, – успокойся. Ладно?
Смотрю, как заторможенная на поглаживания его пальцев, и не могу ему ответить. Я вообще замечаю, что он легко ставит меня в ступор.
«Такие красивые пальцы»
Ох… черт возьми. Мне вредно быть трезвой.
– Ладно, – еле выдавливаю из себя, мечтая, чтобы он скорее вернул свое внимание к дороге.
– Хорошо выглядишь, – подмечает так просто, будто это не комплимент.
– Спасибо, – пугаюсь своего голоса. Боже, я как соплячка на первом свидании.
Доехали мы почти за час. Дом был очень красивым, светлым и уютным. Это, пожалуй, три слова, которые сразу вертелись на уме глядя на двухэтажное чудо.
– Дом строила твоя компания? – спросила пока мы шли к двери.
– Нет, но многое мы переделали после покупки. Сейчас же большая часть его, просто пустует.
– Твой отец прав на счет внуков…
– Вот, послушай юную леди, – вдруг послышалось за спиной, так как мы остановились возле самой двери после моего вопроса.
– Отец, – улыбнулся он по-доброму.
– Добрый вечер, Матвей Яковлевич, – протянул руку мне, милый мужчина лет шестидесяти, представляясь.
– И вам, добрый вечер. Эмма. У вас прекрасный дом, – ответила ему на приветствие.
Он оглядел мое лицо так, словно искал что-то в нем, а после пристально глянул в глаза. Не зло, а просто интересуясь, что-то спрашивая и сам же находя ответы.
Кивнул своим мыслям и посмотрел на сына, но уже иначе.
Не знаю, что это было, но они оба, словно, изменились за секунду.
– Ну что, – хлопнул в ладони глава дома, потирая их, – ужин? Надеюсь, вы голодны, Эмма?
– Ужасно.
Приятная женщина средних лет, Валентина поставила перед нами горячее, в добавок ко всему великолепию, что уже красовалось на столе и удалилась, пожелав приятного аппетита.
– Уж простите старика, но мне интересно, почему – Эмма? Такое редкое и красивое имя, – спросил Матвей Яковлевич.
– Мне тоже, все никак не решался задать вопрос, – отозвался Саша.
– Оу, ничего особенного. Так меня назвала, по-моему, нянечка из роддома, где я осталась после отказа матери. Если бы могла, нашла бы ее и спросила. Я тоже иногда задавалась этим вопросом. Но я не жалуюсь. Мне нравится мое имя.
– И мне, – задумчиво произнес Саша. После встрепенулся и перевел тему.
Ужин был превосходным. Нам не подавали всякие изысканные блюда размером с перепелиное яйцо на огромной тарелке. Совсем нет. Просто было очень вкусно, по-домашнему и безумно уютно.
После трапезы, мы переместились на веранду и нам принесли горячий шоколад.
Александр куда-то пропал, отвечая на звонок, и мы остались с его отцом вдвоем. Молчание не отталкивало, не напрягало. Наоборот, мне показалось, что я еще никогда не чувствовала себя более спокойной и умиротворенной.
– Не по тому пути ты решила идти, дочка.
Он заговорил так внезапно, что я даже не сразу уловила смысл его слов. А потом все-таки поняла.
– Так это все ловушка?
– Ловушка? Нет. Я изъявил желание познакомиться с тобой, прежде чем мой сын вступит в заведомо проигранный бой.
– Я не понимаю.
– Понимаешь. Просто не хочешь признавать, насколько хорошо понимаешь. Для него это тоже важно, Эмма. И проиграй ты в этой войне за саму себя, проиграет и он. А Саша верит в тебя, девочка. Сильно верит.
Хотелось смеяться в голос.
Чертов Робин Гуд – Александр Давыдов.
– Мне не нужна помощь.
– Верно. Тебе просто нужно понять, что ты не имеешь права сдаваться.
– А это не вам решать. Вы меня никогда не поймете, – знаю, что грубо получается, но я злюсь на Давыдова-младшего. Злюсь на себя, что так глупо втянула себя в эту авантюру.
– Уверена? Думаешь я не терял? Или твоя боль иная? Отличается? Нет, Эмма. Все мы люди, и сердце у нас стучит одинаково.
– Простите, но не вам меня учить. Я не хочу быть грубой, но мне не приятен этот разговор.
– Так неприятен, что даже не сможешь ответить на вопрос, почему именно неприятен? Не пытайся, ты не найдешь ответ. Ты слишком молода, чтобы вот так опускать руки.
– Все, не хочу больше это слушать, – поднимаюсь с кресла, как тут он бьет меня новой фразой.
– Ты потеряла сына и обрекла на нелюбовь других детей. За что?
– Что?
– За что ты с ними так? Думаешь они не ждали твоего возвращения? Сколько любви ты забрала на эти годы с собой?
– Что вы…? – стало тяжело дышать. Будто бы меня выжали как тряпку, забрав кислород.
– Пока ты топила себя в этом горе, сколько добра и света ты могла подарить оставленным, как и ты когда-то малышам?
Глаза защипало и стоило мне моргнуть, как первые слезы проложили путь остальным, что ручьем, полились на свободу.
– Мне больше нечем было их радовать. Нечего дарить.
– Думаешь они ждали материальных благ? Они ждали и ждут тебя, дочка. Свою боль и горечь утраты ты могла преобразовать в любовь и нежность к ним, Эмма.
– Я… не… я не могла… не была способна на… – мне захотелось орать в голос от всего, что сейчас творилось в моей душе.
Уже не понимаю права я или нет. Но мне, вдруг захотелось вновь обнять моих маленьких деток, с которыми я проводила так много времени придя в гости.
Стала сотрясаться от рыданий и не заметила, как Матвей Яковлевич поднялся со своего кресла и подошел ко мне. Потянул меня за руки и прижал к своей груди.
Обхватила его и зарыдала с новой силой.
Он гладил меня по голове и говорил о том, что все наладится.
– Мне так стыдно, – всхлипывая стала говорить, все, что было на сердце. – Было так больно. Я не могла справиться со всем этим и никого не было рядом, они все ушли. Разом. Как они так могли поступить? Я писала ей, звонила, а она послала меня к черту, и я поняла, что больше не нужна никому. Что недостойна. У меня никого нет. Я одна. С самого рождения одна. Я приходила к ним и хотела подарить себя, чтобы они не чувствовали себя такими же одинокими, как было со мной. Они же просто дети. Ни в чем не виноваты. А люди… они так жестоки к ним. Бросают таких крошек, выкидывают, как ненужных, нельзя так. Я ужасно злюсь на них всех. За то, что так поступают. Отказываются от такого счастья, а другие просто теряют своих малышей, безвозвратно. Это несправедливо. Это нечестно. Дети не должны страдать.
Не знаю, как много слов еще я произнесла, обливаясь слезами, пока стояла в объятиях мужчины, что так по-отцовски меня обнимал и называл «дочкой». Никогда не чувствовала подобного, словно под защитой, под куполом.
– Ты слишком хороший человек, чтобы мир тебя вот так потерял. Не зарывай себя, свои чувства. Борись каждый день, Эмма и ты обязательно победишь. Силы в тебе больше, чем в любом другом человеке, столько же нерастраченной любви. Подари ее тем, кто в ней нуждается по-настоящему.
Шмыгая носом, отстранилась от него.
– Простите, что сорвалась. Кажется, я так давно ни с кем не говорила.
– Мне показалось ты вообще не говорила раньше.
Улыбнулась и принялась вытирать салфетками глаза.
– Простите меня еще раз.
Мы сели на свои места. И он вновь стал меня сканировать.
– Это твоя стезя, Эмма. Дети!
Произнес так задумчиво, будто и не мне вовсе.
– Я всегда хотела открыть благотворительный фонд, – улыбаюсь мыслям пятнадцатилетней девчонки, которой я была тогда. – Но все пошло прахом.
– Прахом? – удивленно спрашивает и после начинается смеяться. – Сколько ты прожила-то? Ох, молодежь. Я помогу тебе в твоей мечте.
– Нет. Если и стану добиваться, то точно сама.
– Я сказал помогу, а не сделаю за тебя всю работу. Тебе придется работать Эмма. Много работать. Ведь по итогу, сойдя с намеченного пути ты не подведешь меня. Их, девочка, ты подведешь тех, кто сидит и ждет тебя.
Господи, кто этот мужчина?
Он словно уже все за меня решил, а сейчас просто ставит перед фактом.
– Он верит в тебя, Эмма, – внезапно говорит серьезным тоном. – Не подведи его.
– Я сама в себя не верю. Поэтому не стоит…
– А ты поверь, – настойчиво и резко проговорил он. – Назло мне. Или тем, кто пытался топтать твое имя. Просто сделай это. Выбирай сама, ради кого в первую очередь. Ради себя, брошенных детей, или в память о сыне.
Больно. Это ужасно больно, вот так открыто обсуждать то, что я замалчивала годами.
– Прохладно, да? – вдруг появился с теплой кофтой Саша и накинул мне ее на плечи, улыбаясь.