— Я вот осматриваюсь здесь и не понимаю, зачем такая секретность, — сказал Нечаев.
— Паранойя, например, Владлен Станиславович, — предположил Ворон. — Все сталкеры подвержены ей в большей или меньшей степени.
— Как и все нормальные люди, — в тон ему ответил ученый (ученый ли?).
Высоченный и худой Нечаев, привлеченный Шуваловым к этому делу, Ворону скорее нравился, чем нет. Слегка настораживало, что тот был сотрудником одного из подразделений ЦАЯ, а не напрямую ИИЗ, и скорее всего являлся «засланным казачком». С другой стороны, желание ЦАЯ контролировать авантюру, в которую Шувалов втянул всех, кого смог, казалось понятным и вполне естественным.
Нечаев обладал отличной памятью на детали и чувством юмора. Во всяком случае, поддержал шутку, касающуюся собственного имени, данного в честь вождя, который так и остался живее всех живых в народной памяти. Что сделалось с Мавзолеем, так и осталось неведомо, поскольку никто из сталкеров не мог добраться ни до Кремля, ни до Красной площади. В ответ Ворон от души посмеялся над парой слухов, касающихся их с Дэном приключений в Периметре. На том приятельские отношения и установились.
— Василий Семенович, а компьютер увезли ваши подельники или утащил некто предприимчивый?
— А его здесь и не было, — откликнулся Шувалов, говоривший с кем-то в полицейской форме.
Ворон переглянулся с Нечаевым.
— Оп-па, — проговорил тот и поправил очки, съехавшие на нос. — У нас весь офис, более смахивающий на бункер, забит аппаратурой слежения, датчиками, старыми мобильными телефонами, и даже имеется адская штуковина, напоминающая радиостанцию времен Второй мировой войны. А компьютера-то и нет.
— Если нет компьютера, то кому-то это нужно, — кивнул Ворон. — Скорее всего именно Дымову.
— Схрон?
— Я уверен, в Периметр он ходил, но, судя по невеликому арсеналу, недалеко и точно без захода на север. Наиболее безопасным районом Москвы остается Юго-Запад, вот по нему он и гулял — скорее всего без ночевки, возвращался обратно до темноты.
— Либо у него имелся надежный схрон, в котором удавалось отсидеться, — повторил Нечаев. — Сомневаетесь?
— Отнюдь, полностью согласен. Скорее всего он находится на одной из станций метро красной, оранжевой или серой ветки. Дэн, как там с артефактами? — Ворон резко развернулся на каблуках, только вошедший в комнату Денис, направившийся было в его сторону, приостановился и покачал головой. По его мнению, Ворон зря демонстрировал свою ненормальность окружающим, пусть даже это были Шувалов и его люди.
После того как Ворон подвергся воздействию искусственно созданного артефакта «радужка», который едва не свел его с ума и спровоцировал временную потерю памяти, он приобрел некоторые способности, обычным людям не свойственные. Он, к примеру, мог видеть в абсолютной темноте и даже читать, а еще стоило ему подумать о Денисе, и он точно знал, где тот находится.
«Радужка» на полгода вывела его из строя, наградив непереносимостью к Зоне и даже к самым безопасным разряженным артефактам. Ворону пришлось не только воздержаться от хождения в Периметр, но и уехать из Подмосковья, зато теперь его самочувствие было превосходным, а главное, чувствительность к психотропным проявлениям Москвы сильно притупилась. Возможно, полноценного эмо-удара он и не вынесет, но побороться за себя сумеет точно, причем не в течение несчастных нескольких секунд, а много более долгого времени.
— Я обнаружил пару «циркулей» в сейфе, один полностью заряженный «мультик» и «огниво», — сказал Денис. — Судя по всему, артефакты предназначались для продажи.
— В обычном сейфе? — уточнил Нечаев.
Денис кивнул.
— Он идиот?!
— Ему сотня лет, Владлен Станиславович, — напомнил Ворон. — Раз дожил — значит нет. К тому же не думаю, будто его волновало побочное излучение.
— Кощей Бессмертный, тоже мне, — вздохнул Нечаев.
— Вряд ли, — хмыкнул Ворон. — Неизвестная науке нечисть, скорее.
«Как и я, и Дэн», — мог бы добавить он, но благоразумно промолчал.
Дэн подошел к нему и тихо, чтобы никто не услышал, сказал:
— А еще у него в ящике стола «сапфировое сердце».
— Них… то есть ничего себе, — присвистнул Ворон.
Артефакт, прозванный «сапфировым сердцем» за приятный глазу внешний вид, защищал от любого психического воздействия. Именно на его основе делали антидот от «радужки».
Ворон подошел к столу и принялся один за другим открывать ящики. Первый оказался пуст, не считая двух пластмассовых скрепок серого цвета и одного скоросшивателя. Во втором лежала пачка чистых листов формата А4, в третьем… Ворон не поверил своим глазам: у дальней стенки притаилась размером с ладонь продолговатая застывшая капелька ясно-синего цвета. Скорее всего первородной основой для артефакта послужило цветное стекло, но говорить наверняка Ворон не решился бы.
— Ого! — Нечаев заглянул ему через плечо. — Все же этот Дымов чокнутый. Хранить «мультики» в сейфе, а «сапфировое сердце» в ящике стола…
— Зато мы теперь отчасти знаем, зачем такая секретность и система защиты, — заметил Ворон. — К тому же «циркуль» — еще та дрянь, а «сапфировое сердце» можно хоть в медальоне на шее носить — никакого вреда не будет.
— Не рекомендовал бы, — с нажимом сообщил Денис. — От грабителей отбиваться надоест.
Ворон коротко рассмеялся.
— Ваш напарник прав, — согласился Нечаев.
— Дэн бывает занудлив не по годам. Правда, без него я давно был бы мертв или шлялся по Зоне в нетрезвой памяти и в скудном уме, выглядя при этом хуже и страшнее Кровавой Мэри, легендарного призрака метро «Красные ворота». На сем веселом моменте предлагаю убраться отсюда восвояси. Все бумаги и без нас соберут и доставят в ИИЗ, впрочем, готов спорить, ничего особенного в них не найдется.
— Ты не прав, пару подозрительных счетов от дочернего предприятия «Кольгенбрау» в Стокгольме я обнаружил, — сказал Шувалов, подходя к ним.
— Василий Семенович, вы, в сущности, как ребенок, — попенял ему Ворон. — Какой же сталкер хоть раз в жизни не пользовался услугами виртуального аукциона продажи редких артефактов?
— Но это же… — Шувалов всплеснул руками.
— Нелегально, черный рынок и фу-фу-фу кто-то не заплатил налоги любимому государству, — скривился Ворон. — Вы просто не в курсе, сколько всего государство скупает на именно этом конкретном аукционе, — заметил он. — А кроме того, торговля артефактами по-прежнему не имеет под собой законной базы. Про то, как сцепился Борис Аркадьевич с Наумом Тихоновичем, слышали?
Это развлечение длилось в обновленной Думе уже никак не меньше четырех месяцев. Первый депутат, имеющий записанный на жену маленький бизнес по производству средств для очищения двигателей внутреннего сгорания, захотел наконец покупать «ведьмин студень» открыто и не по такой «грабительской» цене. Он ратовал за, во-первых, поголовную амнистию для тех, кто ходил в Москву, во-вторых, организацию купли-продажи артефактов. Его оппонент настаивал на том, что любой артефакт изначально собственность государства и принадлежит ему.
Борис Аркадьевич, на первый взгляд, предлагал умные вещи. Узаконивание промысла (а добыча артефактов, несмотря на все предпринимаемые усилия, стала именно таковой) принесло бы государству немалый доход, сейчас достававшийся посредникам из других стран. Но стоило копнуть чуть вглубь, депутат-реформатор превращался в торгаша, которому очень не нравилось быть зависимым от кланов сталкеров и одиночек, часто назначавших цену, а заодно способных и послать подальше ненадежного покупателя.
Наум Тихонович же представлял собой фигуру одиозную во всех отношениях. Начал он с того, что требовал закрыть на телевидении ряд развлекательных ток-шоу о Москве. В порядке бреда отдельным пунктом шло запрещение мини-юбок для женщин и мультфильмов в стиле аниме. Вишенкой на торте звучали заявления о том, что столица понесла заслуженное наказание за грехи своих жителей, и призывы устроить молебен и крестный ход вокруг огороженной стены.
Ворон следил за паноптикумом не так чтобы очень внимательно, но постоянно. Временами тот развлекал, чаще вызывал чувство глубокого отвращения к лицам, якобы обязанным действовать на благо государства и народа, а не на основании собственных комплексов и экономических интересов. Омерзительнее выглядела лишь какая-то либералка, предлагавшая изолировать всех детей, вывезенных из Москвы после трагедии, во избежание массовой их мутации и даже вынесшая на голосование законопроект, запрещающий бывшим москвичам заводить детей. Ворон первым подписал петицию за отстранение истерички от занимаемой должности, пусть терпеть не мог вмешиваться в политику и не верил в способность коллективных писем повлиять хоть на что-нибудь.
— Ох, Игорь, Игорь.
— К вашим услугам, Василий Семенович.
— Хоть малейшее предположение у тебя есть? — спросил Шувалов.
— Он собирал информацию, — ответил за него Денис.
Ворон кивнул.
— Только хранилась она не здесь, а в схроне на территории Москвы, — добавил он.
— Я займусь всем этим электронным хламом, — предложил Нечаев, — возможно, смогу хоть что-то понять.
Ворон кивнул:
— А мы с Дэном нанесем визит мальчишке. Сколько он уже в подвале сидит?
— Дней пять, — ответил Шувалов.
— Отлично!
Глава 9
Денису казалось, что Институт Исследования Зоны давно уже представляет собой нечто живое и постоянно меняющееся, причем независимо от работающих в нем людей. Первое, что бросилось в глаза при приближении к нему, — увеличенный в вышину забор. Территориально ИИЗ тоже разросся. И без того площадью где-то в гектар институт отгородил часть леса и просеки, на которой вовсю шло строительство.
— С ума сойти, — проворчал Денис.
Ворон повел плечом.
— Василию Семеновичу понравилась идея организации быта сталкеров, работающих на благо науки. Но! Он как человек здравомыслящий понимает, что никакой разумный человек не станет перебираться в общежитие из собственной квартиры, дома или коттеджа. Гостиничный корпус заселен наполовину и то лишь благодаря слухам о маньяке.